Черт же призадумался.
— Так сколько я тебе проиграл? — спросил он уже менее злобно.
— Я вел точный счет. Восемь тысяч сто девяносто две сажени, любезный черт!
Я выговорил это невероятное число — и сам испугался. Но виду не подал.
— Так это же вся старица… — ахнул он. — Да еще хороший кусок Курляндской Аи!
— Курляндская Ая тоже тебе принадлежит?
Он смутился. А я тихо порадовался тому, что нечисть не в ладах с арифметикой. Иначе мой задорный игрок сразу бы сообразил, что уже играет на воду, ему не принадлежащую, и пошел на попятный лад.
Молчание черта я истолковал верно — по каким-то подводным бесовским законам вода в Курляндской Ае ему не принадлежала.
Теперь следовало скорее с ним мириться, пока он и впрямь не позвал сюда всю свою братию.
— Послушай меня, приятель, — сказал я ему. — Я в игре горяч не менее тебя и сам теперь толком не знаю, на что мне эта старица. Нужна она, правду сказать, всего лишь на время. Я ею попользуюсь, а потом забирай ее обратно, сделай милость! И с родней своей вместе!
Черт глядел на меня очень подозрительно.
— Я перекрестился бы в подтверждение своих слов, любезный черт, кабы хотел тебя тем обидеть, — продолжал я. — Но не хочу. Ну, подумай хорошенько, на что гусару пустынная река? Ведь мы играли только на воду, без берегов и, сдается, даже без островов. Что же я лебедь, что ли? Или селезень? Гусары, слава Богу, не водоплавающие! Им того по уставу не положено!
Последнее я добавил, признаюсь, с перепугу — при слове «водоплавающие» глаза моего неудачливого игрока полезли из орбит своих и усы нехорошо зашевелились.
— Так чего же ты хочешь, треклятая твоя душа?
— Провести по старице лодки! И более ты нас не увидишь и не услышишь, любезный черт!
— Верно ли?
Ранее в таких случаях я бы скорбно воскликнул: о род человеческий! Но нечистая сила тоже, оказывается, страсть как не любит платить карточные долги свои. И если есть хоть малейшая возможность ускользнуть от долга из-за благородства иных игроков, то уж поверьте — она будет использована и на земле, и под водой!
— Верно, любезный черт, клянусь своей гусарской саблей! — подтвердил я. А поскольку сабля шла у нас против доброй тысячи сажен речной воды, то он мне и поверил.
— Будь по-твоему, — сказал черт. — Сейчас я доставлю тебя на головную лодку — и веди ее куда знаешь!
— Нет, друг мой, не одну лишь головную лодку, а и все, что за ней, — возразил я, поднял свой ментик и хорошенько встряхнул, выбивая меловую пыль. — Они должны пройти старицей и выйти в Курляндскую Аю, иначе я остаюсь здесь и принимаюсь хозяйничать в новом своем владении так, как сочту нужным.
Черт недовольно засопел. Похоже, он затеял строить козни против меня, да не справился.
Далее события развивались так: стоя на его ладони, я прибыл на «Бешеное корыто». Первым делом угодил я в объятия Калинина, который ждал меня у края борта и помог забраться на лодку.
— Слыханное ли дело, с нечистью в карты играть! — восклицал купец. — Внукам и правнукам своим закажу не соваться в эту протоку!
И одновременно хлопал меня по спине, сбивая с черного сукна последние белые палочки, означавшие мой выигрыш.
— Как тут без меня, Калинин? — тихонько спросил я.
— А как? К капитану и подойти боязно — сидит злой… Матросы — и те примолкли…
Я отлично представлял себе их состояние. Все мы — люди богобоязненные, находиться в обществе нечистой силы не желаем. Дивно еще, что никто не орал благим матом и не пытался удрать на противоположный берег пешком по воде. Бахтин одним своим пронзительным голосом да нарочитым бесстрашием сумел удержать и матросов, и нескольких бывших с нами пехотинцев в неподвижном состоянии. Но что при сем делалось в душе у него — понять было затруднительно. Никольский все еще бубнил псалмы, Ванечка же Савельев жался к капитану, полагая, что так он будет в безопасности. Как оказалось позднее, всей опасности он не осознавал.
Делать было нечего — я отправился к Бахтину.
— Я договорился, мы можем двигаться далее, — сказал я ему. — Командуйте, Бахтин.
Он посмотрел на меня немногим нежнее, чем сердитый черт, и скомандовал:
— Весла на воду! И — раз! И — два… Навались!
На «и» вышколенные гребцы занесли весла, на «раз» — дружно опустили их, и «Бешеное корыто» двинулось с места.
— Стой, стой! — раздалось вдруг. Это был голос чешуйчатого моего приятеля. Я нашел его взором — он торчал из воды, вновь обретя свои немалые размеры.
— Чем ты недоволен, любезный черт?
— Тем недоволен, что ты слова не держишь!
— Как это я не держу гусарского слова?
— Ты сказал, что сам поведешь лодки. А тут другой приказы отдает! Коли так — никуда я вас не пущу!
Я не мог уж вдругорядь играть с ним в карты. Протока принадлежала мне — но что с того радости, коли я был арестован в этой протоке вместе с канонерскими лодками? Следовало выдумать иную хитрость.
— Приказы отдавал мой первый помощник, — отвечал я. — У коего глотка более привычна орать на морских просторах. Но коли тебе угодно, я буду кричать сам.
И тут же я шепнул почти беззвучно:
— Подсказывайте же, Бахтин… Иначе мы до второго пришествия с места не сдвинемся…
— Окажемся в безопасности — пришлю к вам секундантов, — отвечал он. — Велите делать замеры глубины.
— Зачем? — удивился я и крикнул: — Любезный черт, сколько тут саженей до дна?
— Две сажени! — отвечал он.
— Годится? — тихонько спросил я Бахтина. Он кивнул, и мы двинулись дальше, причем командовал я звонко и отчетливо, не хуже нашего эскадронного командира.
Черт плыл слева и с любопытством слушал мои повеления.
Я же, чтобы ему было понятнее мое начальственное положение, устроился на носу «Бешеного корыта» чуть ли не в обнимку со стволом орудия. Подводная нечисть могла быть мною довольна — орал я на славу!
— Доволен ли ты, любезный черт? — спросил я его, когда мы дошли до узкого места, саженей в полсотни шириной, за которым, как шепнул Данилов, уже начиналась Курляндская Ая. — Сейчас лодки уберутся отсюда, и протока вновь станет твоей.
— Ты обманул меня, теперь я это вижу ясно. Тебе нужно было всего лишь провести лодки, — отвечал он. — Однако с чертом шутить опасно…
— Еще бы я этого не знал! Но, видишь ли, любезный черт, сейчас война. Тебя наши войны не касаются, однако для нас защита Отечества — важнее всего, и потому я рискнул сыграть с тобой в штосс. Как видишь, я своего добился, и наши лодки сейчас поднимутся, в соответствии с приказом, по Курляндской Ае до Митавы, чтобы обстрелять город и дать возможность идущим с суши частям взять его.
— Погляжу я, как вам это удастся… — проворчал он и скрылся под водой.
Светало. Путь перед нами был в тумане. Но не настолько густ был туман, чтобы скрыть берега протоки, а они пропали, и кувшинок, плавающих по воде, тоже не стало.
— Вот тут уж, сдается, мы и вышли в Курляндскую Аю, — сказал купец. — Сейчас дойдем до середины и повернем влево. По стрежню идти — самое безопасное.
Я вздохнул с облегчением и перекрестился.
— А теперь я попросил бы прекратить сей балаган, — сказал Бахтин. — По вашей милости, Бушуев, я стал посмешищем всего флота!
— Был ли иной способ пройти старицу? — спросил я кротко.
— Не знаю!
— Ну, коли так — уступаю вам, Бахтин, право орать во всю глотку и иду к пехотинцам.
Недовольство капитан-лейтенанта было мне понятно — он и взял-то меня с собой, чтобы доказать отсутствие нечистой силы в протоке, но мало того, что к нам вылез натуральный черт, так я же еще с ним совладал. Осознавать это было Бахтину крайне неприятно.
Немногие пехотинцы наши приняли меня как родного, уступили место на скамье, нашлась у них и фляга со столь необходимым сейчас горячительным напитком. Лодки шли бодро, одна за другой, весело шлепали весла, а с прохладой, обычной на воде в ранний час, я справился прекрасно — солдаты укрыли меня полами своих широких шинелей, так что наружу торчали один только нос и усы.
Развиднелось. Время завтрака мы успешно упустили, но останавливаться до Шлока, не зная, как обстоят дела у Розена и фон Эссена, мы не могли. Из рук в руки солдаты и матросы передавали припасенные пироги и фляги, так мы на ходу и питались.
Ко мне пробрался Ванечка Савельев.
— Что это такое было, Бушуев? — шепотом спросил он.
— Местный житель, — отвечал я.
— А отчего лодки встали?
— Пускать нас не желал.
— Лодки этак становятся, когда налетают на подводные рогатки, что укреплены на цепях, — произнес он голосом взрослого и искушенного моряка.
— Считайте, что это были подводные рогатки, Савельев, — не желая пускаться в разъяснения, буркнул я.
— Матросы говорят — черт, черт, но какой же черт, когда мы все перед походом в церковь ходили, причащались, у каждого крестик, у многих и ладанки, — задумчиво произнес он. — Это не мог быть черт, Алексей Гаврилович в таких случаях велит адресоваться к разуму. Если по разуму — то никакой не черт, а мель, коряги, рогатки. Но кто же их так споро убрал? И что это за челнок, на котором вас, Бушуев, возили?
— Считайте, что это были подводные рогатки, Савельев, — не желая пускаться в разъяснения, буркнул я.
— Матросы говорят — черт, черт, но какой же черт, когда мы все перед походом в церковь ходили, причащались, у каждого крестик, у многих и ладанки, — задумчиво произнес он. — Это не мог быть черт, Алексей Гаврилович в таких случаях велит адресоваться к разуму. Если по разуму — то никакой не черт, а мель, коряги, рогатки. Но кто же их так споро убрал? И что это за челнок, на котором вас, Бушуев, возили?
— Война, штурман, ведется вопреки разуму, — сказал, подойдя, Иванов. — Как бы ваш местный житель, Бушуев, за нами не увязался. С него станется…
— Не увяжется! — лихо отвечал я. — Он уж понял, каково играть в опасные игры с черными гусарами!
— Да только гусары еще не поняли, каково играть в опасные игры с ним…
Я хотел было высмеять Иванова, но порыв сильного юго-западного ветра сдернул с меня полу шинели. Пошел дождь.
— Это что еще такое? Закат ветра не предвещал, — возмутился Ванечка. — Это… это зюйд-вест!
— Значит, проморгали восход. Это, господа, минимум на полдня, — сказал Иванов. — Придется пережидать — против ветра и течения нам не выгрести. Придется тут, поди, до утра торчать, пока ветер на вест не зайдет, а он-то нам и надобен — тогда очень шустро этот кусок реки проскочим.
— Не было печали, да черти накачали, — вставил кто-то из гребцов.
— А все ваши проказы, Бушуев! — закричал Бахтин. — Вольно вам было банк невесть с кем метать!
— Кабы не мой банк — мы бы до утра в старице сидели! — отвечал я. Спорить было невозможно.
— Эй, Калинин, где это мы? — крикнул Бахтин. — Савельев, достаньте карту!
— Коли поворота влево еще не было, так мы неподалеку от Шлокского озера. А за поворотом верстах в двадцати будет Кальнцем, — отвечал купец.
— На воде верст нет, — сказал ему Ванечка и развернул карту, которую на груди прятал от влаги. — Ну, где мы тут?
Купеческий палец уперся в бумагу.
— Да здесь, поди… еще чесать и чесать…
— Знать бы, как там наши у Шлока… — произнес Никольский. — Бушуев, спросите приятеля вашего — он не пошлет ли туда подводного гонца, какую-нибудь щучку или красноперочку?
Все мы навострили уши — не донесется ли издалека пушечный гром. Но пока было тихо.
Иванов был прав — ждать пришлось до утра. Когда начался подъем воды, моряки оживились.
— Нагон воды — к перемене ветра, — объяснил мне Иванов. — Теперь-то пойдем ходко!
— Скажите спасибо знакомцу вашему, Бушуев, коли это он столь удачно послал нам ветер, — хмуро сказал Бахтин. — Быстро добежим.
— Вот и прелестно, — кажется, чересчур бодро ответил я ему. — Сбережем силы. Опять же, вы обещали прислать секундантов. Но, с другой стороны, лучше бы убраться подальше от того знакомца — как бы он еще чего не вытворил.
— Попробуй… — пробулькало из воды.
Все, кто в тот миг был на «Бешеном корыте», замолчали на полуслове.
Ярость охватила меня. Я кинулся к борту.
— Любезный черт, не собираешься ли ты вместе с нами штурмовать с воды Митаву? — громко спросил я.
— А вот увидишь… Ни одно весло в тот миг не касалось воды — а «Бешеное корыто» вдруг рванулось с места и понеслось с невозможной для лодки скоростью.
— Черт бы вас побрал, Бушуев! — закричал Бахтин. — Из-за ваших затей сорвется вся операция!
— Алексей, он нас подслушал! Он понял, что мы должны прийти к Митаве одновременно с пехотой! — воскликнул обычно спокойный Иванов. — Он хочет затащить нас, беспомощных, прямиком в объятия к неприятелю нашему!
Я вообразил, как примет неприятель одинокое «Бешеное корыто», вдруг подлетевшее к герцогскому дворцу в Митаве, и крякнул — прием мог оказаться избыточно горячим!
Бахтин велел самому голосистому из матросов выкрикнуть отставшим лодкам приказ — следовать за нами что есть мочи, посадив на весла всех, до последнего пехотинца. Я же устремился на нос «Бешеного корыта» — мне казалось, что где-то там обретается мой чешуйчатый злодей.
— Черт, эй, черт! Любезный черт! — звал я. — Оставь свои дурачества, покажись! Нам найдется, о чем потолковать!
Но он тащил и тащил лодку, которую сейчас с полным правом можно было назвать «Бешеным корытом» — всякий, видя, как несется судно с задранными вверх веслами, сильно бы о нем забеспокоился…
Никольский не потерял бодрости духа — напротив, он велел подготовить лаг и песочные часы. Вьюшку лага на всякий случай привязали, что впоследствии оказалось отнюдь не лишней предосторожностью! По команде лаг полетел за борт, и были перевернуты песочные часы. Я следил за этими действиями с немалым любопытством — отродясь не видывал, как меряют скорость на воде. Вьюшка завращалась с бешеной быстротой — если бы матрос, ее державший, не надел рукавицы, пришлось бы ее бросить, потому что от рукавиц пошел дым! По команде «стоп» рывок был такой, что матрос чуть не улетел за борт вместе с вьюшкой, ибо клин, который должен был выдернуться из лага и дать ему возможность повернуться вдоль потока воды, остался на месте, и лаг превратился в подобие плавучего якоря. С грехом пополам, чудом никого не утопив, лаг был выбран на борт, клин расхожей. И попытку повторили, на этот раз удачно.
— Четырнадцать узлов, такого просто не может быть! — доложил Никольский Бахтину.
Я смутно представлял себе, что это значит, но забарабанил кулаком в лодочный борт, призывая нашего самозваного бурлака остановиться и прекратить глупые шутки.
— Вы доигрались, Бушуев, — сказал Иванов, и это было куда весомее криков Бахтина.
Другие лодки пытались поспевать за нами, но безнадежно отстали. Все шло к тому, что мы с дьявольской скоростью подлетим прямо к Митаве, где сидит ждущий от нас всяких пакостей неприятель. А тут у нас две возможности, одна другой краше.
Или черт понесет нас прямиком — тогда, миновав заливные луга Замкового острова, первое, что мы увидим по правую руку, будет дворец, который исправно охраняется, в том числе и артиллерией. Все ж таки считается, что это главная квартира маршала Макдональда. Как только мы увидим тот дворец, караульные увидят нас — и лишь плывущие по воде щепки обозначат место, где только что было «Бешеное корыто».
Или же черт, зная тамошнюю местность, затащит нас в протоку между Замковым островом и собственно Митавой, что ненамного лучше — протока узка, нас исправно обстреляют из ружей и с острова, и из города…
А тут еще Калинин, поняв, что нам грозит, ударился в панику и попытался выброситься в воду, чтобы добраться до берега вплавь. Его схватили, но он так разумно объяснил свое намерение, что в лодке воцарилось молчание. Казалось, всем в голову пришла одна и та же мысль: а ведь это единственная возможность уцелеть…
— Не сметь! — приказал Бахтин, эту мысль угадав. И добавил потише: — Он недолго продержится на четырнадцати узлах, утомится и бросит свою дурацкую затею…
— Да вот ведь уже Кальнцем! — объявил в отчаянии Калинин. — До Митавы рукой подать!
Я эти места знал. От Кальнцема до Митавы было около трех часов рысью. Хороша же у купчины рука…
Честно признаюсь, и мне захотелось, кинувшись в волны, выплыть к пустынному берегу. Пока сабля моя при мне, бояться нечего. Это вам не бахтинский кортик длиною не более девяти вершков вместе с рукоятью слоновой кости.
Итак, «Бешеное корыто» неслось навстречу погибели своей, Бахтин с Ивановым и Никольским отчаянно совещались.
— Нужно поворачивать и таким образом гасить скорость! — требовал Бахтин.
— На четырнадцати узлах, коли не более? Да мы все из лодки вылетим к чертовой бабушке! — возражал Никольский.
— Лучше выбросить пару ведер! — подсказал благоразумный Иванов. И точно — матросы, найдя ведра, стали привязывать к ним шкертики.
Вдруг мы услышали дикие звуки. Казалось, взревел раненый лев, или слон, или иная крупная и злобная скотина. И лодка наша, в течение нескольких секунд замедлив ход, остановилась.
Под водой творилось нечто непонятное — справа по борту она колыхалась и пузырилась.
— Уж не сцепился ли наш бурлак с соседом? — предположил я. — Не удивлюсь, коли подводные угодья поделены между нечистой силой, как пахотные земли между крестьянами. То-то он смущался, узнав, что кусок Курляндской Аи проиграл!
— Лево на борт! — приказал Бахтин, желая развернуть «Бешеное корыто» и во весь весельный мах погнать его прочь от нечистой силы.
Я перебрался на корму. Очень хотелось понять, в какую передрягу вляпался мой чешуйчатый приятель. Хотя он и перепугал нас всех до полусмерти, зла к нему я не испытывал. В конце концов, он считал старицу своим владением и охранял ее, как умел.
Возня под водой продолжалась. Вдруг оттуда вылетел запущенный мощной лапой предмет и шлепнулся аршинах в полутора от берега, так что длинный край его лег на мелководье. Я не понял, что это такое, зато понял Никольский.