— Ну, если вы этого хотите, то я снижу цену. Это поможет?
— Поможет, если вы хотите избавиться от них.
— Jawohl, предположим, я уменьшу цены на десять процентов на все картины. Или лучше на двадцать?
— Было бы разумнее не спрашивать меня об этом, так как я представляю моих клиентов, и мой долг получить для них самые низкие цены, какие смогу.
— Я готов на это. Вы продаете остальные картины за те цены, которые считаете справедливыми. Я хочу показать вам своё доверие.
«Вы очень добры», — сказал Ланни. — «Я не могу припомнить, чтобы какой-либо владелец картин, когда-либо так относился ко мне».
«Искусство прямо сейчас не мой главный интерес в жизни», — ответил жирный командующий. В его холодных голубых глазах сверкнул огонек, в эту минуту он казался человеком. Ланни должен был сказать себе: «Не забывай, что он убийца!»
VIII
В конце дня один из служебных автомобилей отвёз гостей обратно в Берлин, а утром Ланни был в бывшем дворце Йоханнеса Робина, представил свой банковский чек, осмотрел все три картины, и убедился, что их отнесли в его машину. Он получил другую драгоценную купчую, а также разрешения на выезд для себя и жены. Ирма предложила ехать сразу, но Ланни попросил остаться, чтобы взглянуть на одну из выставок картин. У Ирмы было приглашение на обед с последующей игрой в бридж, правила которой были международными и не менялись.
Так без четверти три Ланни въехал в Моабитский район, обогнув множество углов и убедившись, глядя в зеркало заднего вида, что по такому эксцентричному маршруту за ним никто не следовал. Он катил через один за другим каменные каньоны и бесконечные перспективы этих шестиэтажных многоквартирных домов, которые стали стандартом для наемных рабов в мегаполисах всего мира. Здесь они были чище и менее грязными, чем в любом другом городе, который посетил Ланни. А теперь в яркий весенний день цветы в оконных ящиках радовали взгляд. Никто, кроме нескольких детей, не обращал никакого внимания на тихо едущую машину, и не было никакой необходимости проезжать один и тот же квартал дважды. Все кварталы походили один на другой. Их отличали лишь таблички с названиями на углах, чтобы посторонний не мог ошибиться. То же самое было с людьми на улицах. Подавленные и стандартизированные существа, рабы машин, обитатели скал капитализма.
Поглядывая на часы на сидении рядом с собой, Ланни прибыл к знакомому углу минута в минуту в пятнадцать часов, так называли это время на континенте. Он искал глазами фигуру в сером ситцевом платье и маленькой черной шляпе, но не находил её. Он замедлил ход и посмотрел вдоль пересекающейся улицы, из которой она выходила раньше. Но её там не было, ни было её и на улице, по которой он ехал. Они сверяли свои часы, но, конечно, одни из них, возможно, дали сбой. Проехав несколько кварталов, он сделал правый поворот, и вернулся обратно к назначенному углу. Он снова посмотрел в разные стороны. Но, Труди там не было.
Он начал волноваться. Она всегда была точна до минуты, и он знал, что ничто не могло задержать ее от этой встречи, кроме серьёзной болезни. Они так тщательно согласовали все условия встречи, чтобы исключить возможность ошибки. Если она пришла слишком рано, то она, конечно, не ушла, его не дождавшись, или вернётся обратно. Возможно, она так и сделала, в то время как он делал свои круги. Так что он снова выехал на улицу, на этот раз делая левый поворот, чтобы проехать мимо других кварталов, избегая попадания на глаза лишний раз. Он просмотрел дорожные знаки, чтобы убедиться, что не было никакой ошибки. Он опять был на том же углу, прошло пятнадцать минут.
Он продолжил эту процедуру, следуя тем же путём, объезжая все четыре квартала, возвращаясь снова и снова. Он решил, что один из них должен был ошибиться. Труди, наверно, была на другом углу, где хотела передать документы. Он поехал на тот угол, повторяя свои объезды кварталов. Но тщетно. Он вернулся на первое место, и повторил свои круги вокруг кварталов. Теперь он высматривал не Труди, а штурмовиков или других нацистов в мундирах, полицейских, или бездельников, которые могли бы выдать свой интерес к автомобилю де люкс.
IX
Наконец, Ланни пришёл к неприятному убеждению, что Труди Шульц на эту встречу не придет. И ждать там больше нечего. Он сдался и поехал наугад на один из бульваров, чтобы там обдумать ситуацию. Что-то случилось с его коллегой-заговорщиком. Что-то серьезное, меньшее её бы не остановило. Она, возможно, попала в дорожную или какую-то другую серьезную аварию. Но гораздо более вероятным было то, от чего сердце Ланни зашлось в мучительном страхе, что гестапо схватило её!
Может быть, конечно, что они её искали, а она получила предупреждение и бежала. Она могла «спать на открытом воздухе». Эту фразу применяли подпольщики, когда они не могли вернуться домой или оставаться на одном месте в течение двух ночей подряд. Если бы так случилось с Труди, то она, несомненно, послала бы ему сообщение в Адлон. Она нашла бы слова, чтобы предупредить его об опасности, не вызвав подозрения даже у самого проницательного полицейского агента.
Конечно, если гестапо действительно схватили ее, то они будут мучить ее, пытаясь вырвать из неё секреты. Она, возможно, была в их руках в течение двух последних дней, и если это так, то во что превратилась её изящная и деятельная фигура. При мысли об этом на лбу Ланни Бэдд выступил холодный пот. У него закружилась голова, и поэтому ему пришлось остановить машину на Потсдамской площади и отвернуться от прохожих. Он думал только о Труди, а не о возможной опасности для себя. Он был уверен, что эта женщина скорее умрет, чем назовёт имя одного из своих друзей. Но потом он подумал: «Они могут схватить Монка тоже!» А затем: «Монк может быть их агентом!» Ни разу с момента их первой встречи Труди не упомянула этого человека, и Ланни понятия не имел, где он и что делает. Если он был шпионом, или если он уступил и проговорился, то и сам Ланни был в серьезной опасности. И вместо рассеянных блужданий по улицам Берлина, он должен хватать свою жену и вещи и мчать их стрелой к границе.
X
Еще раз любитель die schönen Künste[71] столкнулся лицом к лицу с трагедией, которая постигла Германию. Один из самых цивилизованных народов мира попал в лапы этого чудовища, мечта этого сумасшедшего превратилась в реальность и приступила к искоренению и уничтожению всего гуманного и достойного, что было в шестидесяти миллионах немцев! Чтобы быть гражданином этой страны, нужно покориться и стать её рабом. Трудиться, обливаясь потом, и проливать кровь за неё, разделить с нею всю её мерзость и её преступления, разрешить ей забрать своих детей, исковеркать их души и превратить их в маленьких монстров по её подобию. Либо раз и навсегда пожертвовать своей безопасностью и спокойствием, стать загнанной дичью с затравленной душой. Знать, что зло преследует вас, идёт по вашим стопам день и ночь, скрываясь в вашем доме, подкупая ваших слуг, обучая ваших собственных детей доносить на вас и привести вас к гибели! Вы должны были жить, зная, что малейшая оплошность, одно неосторожное слово или даже взгляд, или ложь врага, уволенного сотрудника, недовольного слуги, соперника в любви или в бизнесе может бросить вас в подземелье и подвергнуть таким пыткам, что вы будете умолять о смерти!
Ланни вернулся в дни Фредди Робина, когда он ждал, боялся и представлял себе ужасные вещи, хотя реальность была ещё хуже. Надеясь на телефонный звонок или сообщение. Ожидания час за часом, день за днем того, что не собиралось приходить. Тогда, по крайней мере, можно было шепнуть Ирме. Они могли сесть в машину и вернуть привилегию нормальных человеческих существ говорить то, что они думали. Но теперь у него не было никого. Он должен был нести это бремя в одиночку, и даже большее, потому что ему надо было не дать жене догадаться, какие трудности он испытывает.
Сначала он подумал, что не выдержит. Он посадит Ирму в машину и расскажет ей всю правду, рассчитывая на ее прощение. Но он знал, что прощения не будет. Она рассказала ему, что думала, и чётко предупредила. Она выстрадала дело Фредди, потому что была должна. Потому что Фредди был братом зятя Ланни, и Ирму принимали в доме и на яхте отца Фредди. Это были узы, от которых нельзя отказаться, сколько бы вы их ненавидели и не любили. Но, чем Ирма обязана Труди Шульц?
Она встречала Труди два или три раза, скорее случайно. Раз на вечернем приеме в школе, где ей все не понравились. Второй, когда молодая пара художников была приглашена во дворец Робина, где они чувствовали себя не в своей тарелке. Ирме все оттенки розовых казались красным, а если Шульцы были не тем, то их обманули, как самого Ланни. Они навлекли этот нацистский террор, они «на него сами напросились», как это звучит на американском сленге. Теперь, если они хотят свергнуть германское правительство, то это их дело, и если Ланни хочет помочь им, это будет делом Ланни, но ни в коем случае это не будет делом Ирмы Барнс.
Нет, Ланни должен вернуться в отель и рассказать о картинах, которые он видел. Он должен придумать какое-то оправдание, чтобы остаться в Берлине, ибо он был полон решимости приехать еще раз на назначенный угол в двенадцать и пятнадцать часов. Что-то, возможно, произошло. Труди, возможно, упала обморок от недоедания. Она, возможно, упала и сломала лодыжку. Он должен просмотреть вечерние газеты в поисках сообщения о неопознанной молодой женщине, попавшей под такси или потерпевшей от рук бандита. Кроме того, он должен просмотреть тематические разделы газет и выбрать развлечения, которыми он сможет заинтересовать Ирму. Когда он вернулся в гостиницу, он должен был позвонить кому-то и назначить встречу для просмотра работ старых мастеров и попытаться получить на них цену.
Все эти действия должны уберечь его от мыслей, что ищейки генерала уже идут по его горячим следам, а палачи генерала уже точат ножи с искрами, вылетающими от точильных камней. Ланни Бэдд, который через силу принял гостеприимство в Каринхалле, теперь подумал: «Это жирная мразь может быть глядит на эти украденные отчеты и результаты допросов Труди!» Он подумал: «Я должен был застрелить этого сукина сына, пока я имел возможность». Но нет, это ничего бы не изменило, на самом деле. Другой способный нацист занял бы его место, и система стала бы еще более безжалостной и непреклонной. Нужно говорить правду об этом, кричать о преступлениях режима со всех публичных мест мира. Ну и что дальше? Ланни пытался заглянуть в будущее, но это было все равно, что пытаться заглянуть в жерло вулкана во время извержения.
XI
Когда он вернулся в отель, Ирмы там ещё не было, и у него было больше времени, чтобы привести себя в порядок. Он просмотрел свои списки и нашел картину, на которую он мог бы, возможно, получить цену. Если он её получит, то пошлет несколько телеграфных запросов и получит повод подождать ответов. Он возьмет Ирму вечером в кино, чтобы не раздражать её. Фильмы идут в темноте, и это было бы хорошо, потому что он мог закрыть глаза и думать о Труди, находящейся в руках гестапо. А Ирма не могла увидеть страданий на его лице. Если он вздрогнет при мысли о том, что может случиться с ним самим, то Ирма припишет это к событиям на экране.
Сообщений не было. Ничего не происходило. Ланни жил, как в одном из тех кошмаров, о которых всё известно, потому что они случались и раньше. Но в случае Фредди Робина он был в состоянии получить какую-то информацию от нелояльного нациста. Теперь этот нацист был мертв, и где он мог найти другого? В Германии не было человека, которому он мог бы назвать имя Труди Шульц без риска смертельной опасности не только для Труди и ее соратников, но и без риска лишить себя возможности сделать что-нибудь для дела Труди.
Ирма оказалась неожиданно покладистой в отношении дополнительных дней пребывания в Берлине. Она старалась быть внимательной и справедливой. Она пошла с ним посмотреть картины и согласилась, что они были прекрасными, хотя цена была высокой. Она была настолько высокой, что он не мог предложить её своим клиентам. Но он Ирме об этом не сказал, а сказал, что отправил пару телеграмм. Ожидание ответа займет день или два, мимоходом заметил он. И вот тогда его жена подняла шум. Действительно, задержки должны иметь какие-то ограничения. Она дала обещания своей матери, а также имела дела в Лондоне. «Я хочу, чтобы ты делал то, что тебе нравится, Ланни, но это не справедливо, превращать нас в рабов этого картинного бизнеса!»
Он сделал ошибку, выбирая картину, которая принадлежала человеку, пользующемуся хорошей репутацией, и который не был нацистом. Так Ирма могла утверждать, что в случае продажи, они, безусловно, могли рассчитывать на то, что картину отправят без обмана. «Господи, я готова гарантировать сделку. Я заплачу свои деньги, если этот человек обманет тебя!» А что он мог возразить? Он выпросил ещё один дополнительный день и обещал уехать утром послезавтра. И поэтому она уступила.
В конце концов, какой смысл оставаться там? Если возникнет вопрос о документах, то Труди сможет найти другой способ их переправки. Монк сможет привести их в Англию и отправить их Ланни по почте заказным письмом. А Ланни сможет направить их Рику таким же путём. Что касается тревоги, разъедающей его сердце, то с ней ничего не изменится ни в Лондоне, ни на Лонг-Айленде. Он даже перенесёт её легче, потому что ему не придётся лгать своей жене. А если он когда-нибудь получит письмо от Труди, или придумает способ, как спасти ее, то по-прежнему пароходы будут пересекать Атлантический океан, а придумать оправдание для возвращения в Берлин будет не сложнее, чем найти повод оставаться здесь теперь.
XII
Было ли это трусостью для социалиста уехать и оставить товарища в ее положении? Но это была работа Труди, сказал он себе. Она выбрала её для себя, четко представляя все риски. Она отказалась дать ему какие-либо средства связи с ней. Так что наверняка она не сможет винить его за то, что он не смог связаться с ней. Тем не менее, он будет продолжать тяготиться своей ролью принц-консорта при наследнице, сопровождающего ее на художественные выставки, и, лгущего ей, потому что она не позволяет ему иметь чувства социальной ответственности. Он сказал Труди, что он может достать деньги на дело только в мире денег и нигде больше. И Труди была рада такого рода помощи. Но всё это привело к следующему: пока она находилась в застенках гестапо, Ланни раскатывал в дорогих автомобилях, пересекал океан на роскошном лайнере и проводил лето в живописном поместье на Лонг-Айленде с несколькими десятками слуг, обслуживающих его. Нельзя найти оправдание такому разделению труда!
По-прежнему нет никаких сообщений. С тяжелым сердцем утром в день их отъезда Ланни собирал вещи. Он нарочно делал это долго, он ждал вторую почту. Нет необходимости в спешке, сказал он жене. День был ясный, они поедут быстро и успеют на вечерний паром в Хук-ван-Холланде. Он рассказал о новостях из Женевы. С первой почтой пришла открытка от Пита, и теперь Ланни читал вслух отрывок из утренней газеты, который показал, что Пит был прав. Комитет Лиги назначил подкомитеты, старое средство для отсрочки действия. Ланни развлёк свою жену разговорами о журналисте, который родился в Неаполе, вырос в Бруклине и пренебрежительно относился ко всем «макаронникам». Ирма интересовалась людьми и позволила себя обмануть.
Больше ничего муж не смог придумать. Их сумки были закрыты и унесены. Он спустился вниз и заплатил по счету в окне кассира. Он спросил у стойки, не было ли сообщений, но их не было. Автомобиль стоял у двери, сумки уложены, и Ирма появилась в ее неброском, но элегантном дорожном костюме, сознавая свою красоту спелой брюнетки, привлекавшую взоры всех мужчин и женщин, и осознавая это. Величественный высокий персонаж в ливрее открыл для нее дверь, а затем поспешил открыть ее дверцу автомобиля. Коридорные поклонились, Ланни последовал, щедро раздавая чаевые, выполняя одну из своих функций. Ирма заняла свое место, и Ланни обошел машину с другой стороны, чтобы сесть в неё, когда прибежал коридорный с письмом в руке. Ланни подумал: «О, Боже!» Его сердце вскочило ему под горло. Это был один из тех дешевых конвертов, которыми пользовалась Труди, и почерк был ее. Он поспешно открыл письмо и прочитал:
Уважаемый м-р Бэдд:
В связи с очень срочными обстоятельствами я не смог закончить эскизы, как я надеялся. Пожалуйста, примите мои извинения. Glückliche Überfahrt!
Корнмалер
Он сел в машину, у него немного кружилась голова. «Что это?» — спросила Ирма, и у него был ответ, придуманный заранее: «Молодой художник, чьи работы мне понравились, обещал прислать мне несколько эскизов, но что-то пошло не так». Он передал записку своей жене, чтобы она не смогла глядеть на него в течение нескольких мгновений.
«Ты ждал этого письма?» — спросила она.
«Нет, нет», — ответил он, — «эскизы прекрасно могут прийти по почте».
«Корнмалер», — заметила она. — «Странное имя!»
«Наверное, еврей», — сказал он, трогая автомобиль. «Зернодробитель» вместо «Мельника»! Труди знала, что он догадается. Она где-то пряталась, и ей пришлось менять имя в спешке! Кроме того, она говорит ему, что он ничего не мог с этим поделать.
Счастливой переправы! Счастливого пути!
КНИГА ТРЕТЬЯ: Худшее еще впереди[72]
Глава десятая. Голова в венце[73]
IВ природе человеческого существа иметь желания, а поиск новых желаний является частью процесса цивилизации. Человек формирует идеалы, ставит перед собой цели, а затем трудится, чтобы достичь их. Когда он достигает их, то изучает результаты и находит их, не отвечающими своим представлениям. Он формирует новый идеал, ставит для себя новую цель. Несчастные люди бывают двух сортов. Те, кто находится внизу общества и не имеют никакой надежды на достижение своих желаний. И те, кто на самом верху и так хорошо обеспечены всем, что не желают ни к чему стремиться, и, таким образом не в состоянии делать усилия, которые могли бы развить их способности.