И вот снова: фашизм оплот против красных! Коммунистическая революция будет катастрофой, в то время как фашистская контрреволюция станет необходимостью! Робби сказал, что французские армейские генералы откажутся воевать с Италией. Они скорее свергнут политиков. Ланни слышал это раньше, и знал, что это обычная фашистская риторика. Кто бы мог сказать, что это правда?
Он не хотел спорить с отцом больше, чем с женой. Он поставил себе задачу задавать вопросы, получать информацию и передавать её своим друзьям социалистам. Так что теперь он узнал, что в то время как члены лиги в Женеве канителились со своей программой применения санкций по нефти, французский премьер и министр иностранных дел Великобритании выработали план, чтобы позволить Муссолини получить большую часть того, что он смог заграбастать. Эта перспектива беспокоила американского торговца смертью, и он заметил: «Надо приниматься за дело и подписать контракты до того, пока эта неразбериха не уляжется».
Они вышли на летное поле Вилакубле к югу от Парижа посмотреть испытания Бэдда-Эрлинг P7. Робби прибыл в причудливой штабной машине с ВИП-персонами, носящими золотые галуны, а Ланни привез свою мать и титулованную французскую леди, которой было заплачено пять тысяч франков (около двухсот долларов) за обед. Увлекательно и в то же время страшно было смотреть, как рукотворная птица выруливала и взмывала в небо быстрее, чем любое создание, когда-либо двигавшееся до этого момента по земле, по морю или в воздухе. Видеть, как самолёт исчезает из виду, а потом обрушивается вниз с ревом мотора, от которого закладывает уши и надо широко открывать рот, чтобы не повредить перепонки. У всех захватывает дыхание, считая, что всё кончено и человек внутри уже мёртв. Но вдруг самолёт в последнюю минуту выравнивается и проносится над полем, как ураган. Пилот испытатель не без помощи вылез из самолета с кровью, текущей из его рта и носа. Всё это выглядело довольно ужасно, но это была война. Американский военно-морской флот изобрел этот новый метод атаки, и говорили, что немцы и итальянцы взяли его себе на вооружение и собирались с ним выиграть войну. «Собирается ли Франция без него проиграть войну?» — спросил президент Бэдд-Эрлинг, обращаясь к офицерам ВВС Франции.
X
Робби оставил Йоханнеса в Париже и отправился в Лондон, Бьюти последовала за ним, чтобы помочь ему своими связями, а Ланни повёз их вместе, это было как воссоединение семьи. Ланни хотел увидеть Рика и рассказать ему об Ирме, а также проконсультироваться с ним, что сможет сделать повзрослевший плейбой, чтобы помешать нацистам и фашистам получить контроль над Европой.
Он остался на выходные в поместье «Плёс», и это было как дома. Он провел здесь так много счастливых часов, и этот левый писатель оказал на его жизнь такое мудрое и здравое влияние. Рик только что закончил предвыборную агитацию. Его участие в ней означало путешествия по разным местам и выступления перед аудиторией, по большей части рабочей, в тёмных залах. Рик вкладывал всю душу в дело, стараясь заставить их осознать необходимость обезвредить фашистскую змею, прежде чем она вырастет до размеров, грозящих смертью человечеству. Труд его был не оплачен, и, как события показали, бесполезен. Из-за разногласий между оппозиционными силами, тори получили почти две трети мест при менее половины от общего числа голосов. Поэтому народные надежды по-прежнему не сбывались. Лицо Рика покрылось морщинами, и на его волосах появились следы преждевременной седины по бокам. Он воспринял результаты выборов как личную трагедию. А бедствия, которые еще не обрушились, его ясный ум уже ясно предвидел.
Они прогуливались в саду, и Ланни рассказал новости, которые он собрал в Париже, о тайных переговорах между Лавалем и британским министром иностранных дел, сэром Сэмюэлем Хором. Рик сказал, что его отец слышал слухи о сделке. Как предполагается, это является важнейшим государственным секретом. Теперь он узнал, какие именно провинции «бедных негров» собирались передать дуче, и как остальные будут управляться итальянскими «советниками». Рик сказал: «Вот ужасное предательство общественного мнения в истории этой страны!» После того, как он узнал, что Ланни был уверен в правдивости полученной информации, он добавил: «Не сделал бы ты мне одолжения и не позволил бы мне передать эти новости газетчикам?»
«Именно на это я и надеялся», — ответил американец. Плейбой немного подумал и сказал: «Я встретил нью-йоркского журналиста недавно, если история придёт оттуда, то до тебя никто и никогда не сможет докопаться. Давай съездим вместе в город утром, и сам всё увидишь».
Ланни рассказал о своих домашних проблемах. Советы, которые он получил, не порадовали бы его отца и мать. Рик никогда не любил этот брак и боялся, что он будет стоить ему друга. Он сказал, что состояние, например, такое как у Ирмы Барнс, представляет собой скопление социальных преступлений и является развращающей силой, которой очень немногие могут противодействовать, и уж, конечно, не дружелюбный и уступчивый любитель искусства. Он посоветовал: «Держись подальше от Ирмы, пока не заживёт рана, пусть она найдёт другого мужчину, или ты найдешь другую женщину, которая верит в то, во что веришь ты, и будет помогать тебе в том, что ты будешь делать». Ланни понял, что это был мудрый совет. Но что-то в нем вздрогнуло, когда его друг добавил: «Я не удивлюсь, если ей не подойдёт Седди Уикторп. Была бы замечательная пара с точки зрения их обоих».
Правила умных интеллектуалов требовали, чтобы Ланни воспринял это легко. «Моя мать пыталась мне намекнуть об этом год или два назад» — заметил он. — «Видел ли ты какие-либо признаки этого?»
«Они не позволят тебе видеть какие-либо признаки», — заявил Рик; — «но ты можешь довериться интуиции Бьюти в вопросах такого рода. У Седди чертовски трудное время, чтобы продержаться в условиях роста налогов, а состояние Барнсов будет манной небесной для него. Ирма могла бы модернизировать замок и стать самой грандиозной графиней в Королевстве. Тебе следовало бы убедить Огастеса Джона или Джеральда Брокхерста нарисовать ее портрет».
«Я думал о них обоих», — сказал Ланни с улыбкой. — «Но разве они доросли до этого?»
«Они дорастут при случае. А, что до ее возведения в дворянский титул, просто держись в стороне и оставь это экономическому детерминизму!»
Анти-нацистский заговорщик был не в праве даже намекнуть о своей соратнице в Париже. Все, что он сказал, было: «Я делаю кое-что для дела, о котором я обещал никому не говорить, но я хочу, чтобы ты знал, что я не просто бью баклуши».
«Браво! молодцом!.. дружище!» ответил англичанин. Он обнял Ланни, что не часто позволял себе.
XI
Ланни вернулся в Лондон и появился в светском обществе со своей светской матерью. Это возвращение ко времени пребывания его за жениной юбкой, конечно, не осталось без комментариев. Три месяца прошло с момента расставания наследницы и ее принца-консорта, и это событие было отмечено в тех газетных колонках, которые занимаются деяниями богатых. Блестящие молодые дамы и господа, чей бизнес состоял в порхании с цветка на цветок и сборе меда сплетен, подошли к Ланни с хитрыми и вкрадчивыми вопросами. Они ожидали, что он ответит тем же тоном, что он и сделал. «Моя жена имеет свои причины оставаться дома в настоящее время. Я здесь по картинному бизнесу и планирую скоро уехать в Нью-Йорк». Он сказал это с усмешкой и добавил: «Ничего больше». Телеграммы лавиной обрушились на Нью-Йорк, с вопросами об аистах на обширных красных черепичных крышах Шор Эйкрс. Телефонные звонки звенели в поместье, и Ирма была в ярости. Ланни, который не сказал ничего, кроме правды, думал, что он имеет право на небольшое развлечение из-за своих злоключений.
В городском доме Марджи Петрис готовился грандиозный вечерний прием с танцами в честь выхода в свет Марселины Дэтаз, которой только что исполнилось восемнадцать, и которая была одним из самых красивых юных созданий. Ее мать решила, что дебют в Лондоне будет безупречен, и его лучше провести до скандала. Здесь Бьюти была в своей стихии, работая сразу на два фронта, продавая самолеты и дочь. Между её усилиями не было никакого конфликта, один человек может избрать и купить и то, и другое, и все осталось бы в семье.
По виду матери, манерам и разговору нельзя было догадаться, что в ней было что-нибудь «духовное». Но наверху, в комнате этого огромного жилища, полного историческими воспоминаниями, отошедший от дел продавец недвижимости из маленького городка в штате Айова сидел часами перед своим камином с закрытыми глазами. Он делал то, что он называл молитвой, формой психического упражнения, которое состояло в сосредоточении его мыслей на образах хорошего, правдивого и красивого, на отрицании мира, полного плохим, лживым и безобразным. Метод наверное работал. Всякий раз, когда Бьюти входила в эту комнату, она выходила со светом надежды в своих глазах и чувством любви в ее сердце. Разве это не любовь к Марселине, которая побуждает ее найти ребенку правильного мужа? Разве это не любовь к Робби и другим акционерам, в том числе и к Марджи, гостеприимной хозяйке, которая побуждает её пытаться продать истребители англичанам, которые, по-видимому, в них очень нуждаются? Действительно, это было бы ужасно, если бы английский флот метрополии и средиземноморский флот были бы уничтожены. Что бы тогда могло защитить этот красивый старый городской дом и большую загородную усадьбу, и все другие очаровательные места, где Бьюти Бэдд проводила хорошие времена более, чем тридцать лет, с тех пор владелица «Петрис высшего качества», ставшая леди Эвершем-Уотсон и не приютила её здесь и не представила ее как бывшую жену владельца Оружейных заводов Бэдд?
Трогательно и умилительно видеть дочь Марселя в этот важный момент в ее жизни. Прекрасная хрупкая бабочка только что вышла из своей куколки, размахивает крыльями на солнце и готовится отправиться в большой мир. Замечательный розовый туалет был готов, и Ланни было позволено увидеть его заранее. Не стоит настраиваться на серьезный разговор, который он приготовил в уме. У него было время только на несколько слов: «Ты хочешь порвать с Альфи, дорогая?»
— Ланни, он такой привереда! Ему не нравится все, что я делаю. Он думает, что я только глупая девчонка.
«Разве нет?» — хотел он спросить. Но это, возможно, испортило бы вечер. — «Ты пригласила его?»
— Конечно, я написала ему любезную записку, хотя он был чучелом, когда я его видела в последний раз, я полагаю, что он придет, если позволят его очень важные занятия. Но я не верю, что ему здесь понравится, потому что он думает, что подобные вечера являются пустыми, и что я должна учиться медсестринскому делу или чему-нибудь ещё.
«Ну», — сказал Ланни, — «он думает, что будет еще одна война, и он собирается стать летчиком, поэтому ему, возможно, потребуется уход».
— О, Ланни, ты говоришь о таких удручающих вещах! Я полагаю, что это ты научил его им!
XII
Бьюти нашла время предупредить своего своенравного сына. Одним из людей, которых он может встретить на этом вечере, может стать Розмэри Codwilliger, произносится Кулливер, хотя это можно и не произносить после того, как она стала графиней Сэндхэйвен. Ланни ответил: «Рик рассказал мне, что она в городе».
— Скажи мне честно, ты собираешься опять связаться с этой ужасной женщиной?
— Если она не сильно изменилась, то она уж не такая ужасная, Бьюти. Она была нежной и доброй и научила меня очень многому.
«Она соблазнила тебя, а потом отвергла тебя два раза», — заявила эта суровая моралистка. — «Этого достаточно для матери любого человека».
«Если бы она вышла за меня замуж», — возразил этот человек, — «она была бы такой же несчастной, как Ирма, и кому из нас от этого было бы лучше?»
— Скажи, ты собираешься начать всё снова?
— Если это тебя утешит, то знай, что я собираюсь жить в бедности и целомудрии и посвятить себя улучшению человечества.
Тем не менее, он так не говорил с Розмэри, когда встретил ее в бальном зале. Прошло семь или восемь лет, и он был готов к разрушительному действию времени, но его там не наблюдалось. Она была на год старше его, но это не так много значит на четвёртом десятке, как это значит у подростков. Она жила в Аргентине, а затем на Дальнем Востоке. Очевидно, она заботилась о себе там, где она была. Она всегда была спокойной, неторопливой и беззаботной. Она унаследовала все самые лучшие качества. Ее тяжелые льняные волосы ничуть не утратили свой блеск, её плечи и спина их гладкой белизны. На ней было кремовое атласное платье с тёмно багровой орхидеей на V-образном вырезе впереди. Была ли орхидея предназначена для него?
«Ланни!» — воскликнула она. — «Как приятно тебя видеть! Я пришла только из-за тебя».
«Я должен был прийти, так или иначе», — ответил он, — «но я рад, что ты здесь. Ты нисколько не изменилась. Где Берти?»
— Он в канадских Скалистых горах, пытается стрелять горных баранов. Как Ирма?
— Хорошо. Она в Нью-Йорке.
— Ты счастлив, Ланни?
— Кто сейчас счастлив полностью?
— Мы все надеялись ими быть, и ты это заслужил, потому что был так добр.
— Счастье не всегда приходит с добротой. Оно дикое, как горный баран.
Они танцевали, и всё было просто, как в старые времена. Они двигались вместе и чувствовали себя одним целым, у них были тысячи приятных воспоминаний: ночи на берегах Темзы, звезды на воде и игра Курта на фортепиано; ночи на берегу Залива Жуан, звуки далекого оркестра, играющего Баркаролу из сказок Гофмана. Belle nuit, O nuit d’amour, souris à nos ivresses; nuit plus douce que les jours, O belle nuit d’amour![119] Ночи гораздо позже, десять лет или больше, когда они сидели перед камином в её вилле, а он читал ей все стихи, какие знал.
Она была одной из самых очаровательных женщин, и если он захочет утешения, то ее грудь будет мягкой и теплой. Она сказала: «Берти уже покинул дипломатическую службу, ты знаешь, они вытянули из него всё, не давая ему никакого реального продвижения, и так или иначе, он захотел быть свободным и дать себе волю». Ланни знал, что это означало: «Мой муж предпочитает стрелять баранов, чем заботиться о своей жене.» «Дать себе волю» означало другую женщину, как это понималось в старые времена. Это, возможно, могло звучать и так: «Я свободна, Ланни, если ты хочешь меня».
Хотел ли он ее? И да, и нет. Такие проблемы не так просты в тридцать шесть, как в шестнадцать лет. Он успел всё обдумать, конечно, они не могли танцевать вместе весь вечер. Это было бы скандалом. Он прошелся по террасе, был тихий вечер и не слишком холодно. Молодой Альфред Помрой Нильсон мерил шагами террасу в плохом настроении. Он только раз станцевал со своей возлюбленной и не мог ожидать большего в ее дебютный вечер.
«Привет, Альфи!» — сказал старый друг его семьи. — «Как ты находишь Модлин?»
«Там хорошо», — ответил юноша на английский манер. Затем во внезапном порыве: «Скажи мне, ведь ты скажешь, Ланни?»
— Все, что мне известно, старик.
— Марси действительно любит меня?
— Ну, на этот вопрос нельзя ответить простыми да или нет. Она слишком отличается от тебя, и то, что она подразумевает под любовью, может отличаться от того, что ты имеешь в виду.
— Она держит меня в замешательстве все время. Иногда я думаю, что это моя вина, а иногда думаю, что её. Я представлял себе, что любовь будет означать мир и понимание, но я обнаружил, что это борьба воль. Это правда?
«Очень часто то, что есть на самом деле, и то, что должно быть, резко отличаются друг от друга». — Ланни взял руку высокого стройного молодого человека, который в это время прожил на свете половину того, что прожил сам Ланни. Своими темными волосами и острым умом он, казалось, напоминал Рика, каким его видел Ланни, когда тот был летчиком и приехал в Париж в двухдневный отпуск.
Движимый внезапной жалостью, старший сказал: «Альфи, я скажу тебе кое-что, что знает твой отец и мать, но для других является секретом. Мой собственный брак прямо сейчас разбит вдребезги».
«О, Ланни, я так сожалею!» — Альфи стало не по себе, отчасти потому, что он считал, что это был действительно счастливый союз, а частично из-за уважения, проявленного к нему другом его отца, оказавшим ему доверие.
«Это может объяснить мои пессимистичные оценки», — Ланни пошел дальше. — «Но это то, что я думал о любви и браке в течение многих лет. Что наиболее незаменимой вещью является интеллектуальная гармония. Ницше где-то говорил, что самым важным вопросом для мужчины является, не скучно ли ему то, что женщина говорит ему на завтраке каждое утро, ибо это причина того, почему брак идёт к концу».
— Я признаю что, это новая мысль для меня, Ланни.
— Об этом надо думать заранее, а не после, и это избавит от многих сожалений.
— Тогда вы не думаете, что я должен попробовать жениться на Марси?
Ланни улыбнулся. — «Не возлагай на меня эту ответственность! Я рассказал тебе, что вызвало мое несчастье, а ты реши, значит ли это что-нибудь для тебя».
Они вошли внутрь дома, потому что Ланни обещал показать демонстрационный танец со своей сестрой. Они представили Maxixe, салонный танец, который был популярен, когда Ланни был мальчиком, но для современного вкуса требующий слишком много усилий. Они заняли весь зал, а светская компания сидела в креслах вдоль стен. Сводный брат и сестра были прекрасной парой, и знали друг друга настолько хорошо, что им не требовалась репетиция. Робби Бэдд был там. Он смотрел и думал, что его семечко юношеского увлечения произвело два прекрасных цветка. (Он принял Марселину за свою, потому что он поселил Бьюти в Бьенвеню и поддерживал как художника, так и ребенка.) Бьюти тоже наблюдала, её распирало от гордости, то, что эти цветы были ее, не вызывало споров, и кто бы мог сейчас сказать, что они ничего не стоят? Видимо никто, ибо там были бурные аплодисменты, и пара выступила на бис.
Это был наиболее эффективный способ показать дебютантку. Матери, имеющие подходящих сыновей, сидели, глядя через их драгоценные лорнеты, и взвешивали проблему дочери французского художника, которая вряд ли может быть так хороша, как она выглядела. Внук баронета смотрел и взвешивал, так же, как его мать. Розмэри смотрела, ничего не зная об Альфи и его проблемах, но думала о Ланни: «Выйти за него замуж? Или лучше остаться графиней?»
Она снова танцевала с ним. После чего они сели в одну из боковых комнат, и он принес ей еду и питье, и они болтали. Дав хороший совет, Ланни теперь решил применить его для себя. Известие о договоре Хор — Лаваль, так его назвали, появилось в Нью-Йорке утром, а в лондонских газетах во второй половине дня. Обращаясь к жене бывшего дипломата, Ланни заметил: «Что скажешь, Розмэри, о сделке с Францией по Абиссинии?»