Эстебан объявил крестьянам о присутствии чуда. Señor americano обладал одним из тех чудо-коробок, в которых можно услышать голоса, говорящие в Мадриде и даже в Барселоне. Сеньор милостиво изволил продемонстрировать свои чудеса. Так что все дети, и все мужчины и женщины, кто не работал в поле, собрались вокруг и слушали самые свежие новости о надвигающейся буре гражданской войны: представитель правительства объявил, что работа Кортесов была приостановлена, и призывал население сохранять спокойствие и доверие властям. После того, как радио было выключено, Эстебан выступил, объясняя, почему помещики и ростовщики хотят уничтожить народную власть, и почему рабочие и крестьяне должны быть готовы защищать ее, не щадя своей жизни. Решимость этой аудитории была продемонстрирована, но Ланни и Рауль не могли понять, каким оружием эти голодные жертвы земельной эрозии собирались встретить самолеты и пулеметы, привезенные из Италии и Германии на деньги Хуана Марца и герцога де Альба.
V
Рауль сообщил: «Эстебан приглашает нас переночевать, но если вы примете приглашение, вас съедят блохи». Поэтому Ланни объяснил, что у него мало времени, и он путешествует ночью, также как днём. Он подарил волосатому бывшему матросу пару сотен песет на благо кооператива, и объявление об этом вызвал первый восторг на лицах этих унылых селян. Пара уехала в блеске славы, и Ланни почувствовал, что узнал больше об Испании в этой деревне, чем в любом из больших городов.
Они поехали по тропе для мулов. Спустились сумерки, и фары выхватывали колеи и овраги, которые выглядели, как черные каньоны, пересекающие дорогу. Они должны были ползти, и не отъехав очень далеко, услышали громкие выстрелы и топот копыт позади себя. Ланни положил свой автоматический пистолет Бэдд на сиденье между собой и своим попутчиком. И после того, как остановил машину, он положил на него свою руку.
Но это был довольно безвредный налёт. Крестьянский парень, слуга в изношенной и заштопанной одежде, скакал на высоком и костлявом муле, которого, очевидно, сильно погоняли, поскольку тот был покрыт белой мыльной пеной и дышал как меха в горне. «Deténganse Vd., Señores![140]» — кричал этот человек раньше, а теперь говорил: «Perdone Vd!» — какой бы он не был оборванный, он был вежлив.
Он произнёс речь, и Ланни, быстро схватывая слова, услышал pintura несколько раз, а также имя mi amo, el Señor Дон Педро Руис Бустаменте и Бастида, который жил где-то в этом районе. Он узнал, что gentilhombre americano приехал в гости и послал своего слугу пригласить его осмотреть pintura, которой он, дон Педро Руис Бустаменте и Бастида, обладал, и которую Señor americano мог бы приобрести и забрать её с собой. Pintura espléndida, заявил посланник и объяснил, что он ездил в деревню, но искомые Señores уже отбыли, пришлось скакать так быстро, как смог этот ленивый мул.
Все это Рауль перевел. А Ланни сказал: «Спросите его, кто нарисовал pintura», но слуга, покачал головой. Даже учёный Дон Педро Руис Бустаменте и Бастида не знал этого. Но это была pintura mucha magnifica, gran, посланник раскинул в ширину руки. Это был портрет предка Дона Педро, великого командора Умфредо Фернандо Бустаманте и Бастида.
Ланни спросил своего друга: «Как вы думаете, каковы шансы, что у них может быть достойная картина?»
«Там может быть всё что угодно», — ответил Рауль. «Эти долины были когда-то плодородными, а это старая семья, которую я знал в детстве. Их особняк может лежать в руинах, но это не должно затронуть картину».
Ланни сказал: «Ладно, поехали».
«Не ночевать», — снова предупредил Рауль. — «Там могут быть клопы, а также блохи».
VI
Автомобиль свернул на узкую дорогу и с самой медленной скоростью через час или около того достиг поместья. На въезде воротные столбы были повалены, а на неровной дороге росла высокая трава. В темноте они не могли видеть большую часть особняка, но фары автомобиля осветили часть карниза, болтавшуюся над дверью. Никто не удосужился её закрепить или оторвать. Ланни принял меры предосторожности и сунул пистолет в карман, прежде чем они вышли из машины и вошли в это почти тёмное здание. Единственный видимый свет исходил из керосиновой лампы в прихожей.
«Sirvase Vd. Entrar» — сказал голос, и, таким образом Ланни познакомился с тем, кого он считал самым унылым образцом человека, какого он когда-либо видел. Дон Педро Руис Бустаменте и Бастида был ростом за метр девяносто, но узок в кости, чем самый маленький человек, и сутулый, как будто он пытался спуститься до уровня, чтобы спокойно говорить с другими. У него были иссиня-чёрные волосы, которые он, наверное, стриг сам, и которые с тех пор не расчёсывал. Видимо, он недавно побрился и сделал два пореза на подбородке. Его внешний вид дополняли длинное тонкое лисье лицо, с висящей челюстью и влажными опущенными губами, а также мутные глаза. Ланни подумал: «Либо он только что был на пьянке, или принимает наркотик».
Хозяин поместья надел по этому случаю черный бархатный костюм с бриджами и грязными рукавами со сборками. Одеяние выглядело как сценический костюм, который носили поколения актеров репертуарного театра. Несомненно, что это было наследие, вынутое из пыльного старого сундука. Он низко поклонился и выступил с приветствием, которое мог бы произнести тот король Кастилии, который шепелявил и кто заставил сотни миллионов испанцев до сих пор неправильно произносить букву «с». Все формальные вежливости были соблюдены, присутствовали даже бокалы с теплым и довольно кислым вином. Посетителей сопроводили в большой зал, который, возможно, когда-то был бальным. Он был совершенно пустым, и у Ланни возникло предположение, что дон Педро жил за счет продажи своей мебели по кусочкам, и, возможно, использовал внутреннюю отделку своего особняка для поддержания огня на кухне.
Против стены рядом с дверью была картина без рамы. Несомненно, у неё когда-то была великолепная золотая рама, но её увезли в город и продали. Холст был закреплён с помощью четырех гвоздей, по одному на каждом углу, и имел выпуклость, показывающую, что он был скатан. Пыль, которую только частично смели, указывала, что картина хранилась на чердаке или, возможно, в углу этой комнаты. Во всяком случае, это было так, и Ланни двинулся к ней с Дон Педро, держащим лампу. Без лампы Ланни, возможно, упустил бы картину. Один взгляд, и в его душе раздался крик: Гойя!
Ещё одна из многих картин. Ланни продал две из них в своей жизни, и только что осматривал другие в Прадо. На них художник, который был революционно впереди своего времени, изображал своих правителей и заказчиков с такой тонкой техникой, что превращал их в чучел, так, что они не смогли понять этого. Он рисовал их ростом выше естественного, с длинными и тонкими руками и маленькими ступнями, всеми признаками вырождения, которые они почитали как доказательство благородства крови. Он вырисовывал замысловатые мундиры и ордена, их золотые галуны, манжеты и украшенные драгоценностями рукоятки шпаг, всё как в жизни, и за этим великолепием они забывали об их собственных чертах.
А он рисовал эти черты как бы идеализированными наоборот: они выглядели хитрыми, жестокими, зверскими, жадными, глупыми, какими они были, только в большей степени. Под его кисть попали несколько королей, много придворных. История не сохранила случая, чтобы кто-нибудь возражал быть запечатлённым для потомства!
Здесь был портрет великого командора Умфредо Фернандо Бустаманте и Бастида. Ланни никогда не слышал о нем, но это ничего не значило. Рядом был живой образ своего прапрадеда, за исключением, что на портрете был полный сил и энергичный лис, в то время как потомок был болен и изнеможен. На портрете он был изображён в пышном мундире испанского ордена Золотого руна, с воротником, состоящим из чередующихся геральдических знаков, формирующих букву B, что означало Бургундию, где пяти сотен лет назад был основан орден. Сколько командоров испанского филиала сменилось за это время. И, несомненно, каждый из них имел свой портрет в форме!
Ланни платком вытер пыль в правом нижнем углу холста и посмотрел на подпись, но её там не было. Даже если бы она там и была, то ничего не доказывала, так как многие художники имели учеников, которые имитировали их работу, часто с помощью мастера, так что в темноте и под слоем пыли мог сомневаться даже самый лучший специалист. Но Ланни был почти уверен, что наткнулся на Гойю.
VII
Возникла крупная моральная проблема. Если Ланни был прав, то эта картина должна принести двадцать или тридцать тысяч долларов. До сих пор в своей жизни он никогда не получал выгоду от сделки с картинами. Он всегда говорил, что именно покупает или продает, и какую цену считал разумной. Если действовать таким способом с этим изнеможенным испанским грандом, то ему следовало сказать: «Я должен увидеть картину в дневное время, и, возможно, попросить коллегу приехать и проконсультировать меня. Если это настоящий Гойя, то я, может быть, смогу найти американского коллекционера, который заплатит вам сто или двести тысяч песет за неё. Он заплатит мне комиссию, так что вы мне не будете должны ничего. Все это, конечно, будет зависеть от разрешения мне вывести картину из Испании».
Возникла крупная моральная проблема. Если Ланни был прав, то эта картина должна принести двадцать или тридцать тысяч долларов. До сих пор в своей жизни он никогда не получал выгоду от сделки с картинами. Он всегда говорил, что именно покупает или продает, и какую цену считал разумной. Если действовать таким способом с этим изнеможенным испанским грандом, то ему следовало сказать: «Я должен увидеть картину в дневное время, и, возможно, попросить коллегу приехать и проконсультировать меня. Если это настоящий Гойя, то я, может быть, смогу найти американского коллекционера, который заплатит вам сто или двести тысяч песет за неё. Он заплатит мне комиссию, так что вы мне не будете должны ничего. Все это, конечно, будет зависеть от разрешения мне вывести картину из Испании».
Но наблюдая, как идут дела, Ланни заметил на заднем плане темноглазую, цыганского вида молодую женщину с ярко накрашенными губами и щеками. Он догадался о её положении в этом доме и куда уйдут деньги. Рой родственников собрались как стервятники, и бедный дегенерат сопьётся до смерти, или его подтолкнут в могилу большой дозой кокаина или морфина. В то же время Ланни помнил новости, которые слышал по радио. Его друзья находились в смертельной опасности не только в Испании, но и во Франции и других странах. Он не мог конкурировать с табачным королём Пиренейского полуострова, но если бы у него был настоящий Гойя, то он смог бы приобрести Бэдд-Эрлинг P7 или даже два, если Робби продаст ему их по себестоимости. А они могли бы переломить ситуацию в борьбе, которая была так близко!
Ланни сказал: «Это старая картина, а большинство из них являются хламом».
«De ningún valor[141]» — перевёл с достоинством Рауль.
«Мне сказали, что это очень ценная картина», — настаивал дон Педро.
«Это авантюра», — заявил Ланни. А его друг более вежливо перевёл, еще: «Él es una duda» — Сомнительно.
«Сколько вы заплатите за это?» — спросил хозяин.
«Вам придется установить цену». — В переводе это выглядело так: «Я бы предпочел, чтобы вы самостоятельно указали, что вы считаете, может стоить ваша картина».
Как не вежливо строилась фраза, требование было пыткой. Длилось долгое молчание, во время которого Ланни наблюдал слюну жадности на устах праправнука командора. Стиснутые руки вели себя так, как будто внутри каждой из них сидела живая мышь. Он затаивал дыхание несколько раз, но не мог произнести ни звука, и, наконец, раздался новый голос, который нарушил напряжение. «Десять тысяч песет», — сказала цыганского вида женщина в тени.
Ланни ждал. Он не вел переговоры с ней. Она более настойчиво повторила требование, и только тогда Дон Педро произнёс слова: «Десять тысяч песет».
Ланни был уверен, что если бы он принял предложение сразу, то они бы пожалели и, возможно, отказались. Здесь был только один способ, горячо торговаться, активно бороться и уступать только превосходящей моральной силе. Он сказал Раулю: «Я боюсь, что сеньор имеет очень преувеличенное представление о сумме денег, которыми обладают американцы. Объясните ему, пожалуйста».
Рауль произнёс речь, из которой его друг смог понять, возможно, половину. Судя по этой речи, он был далеко небогатым джентльменом, который должен был работать, чтобы прожить. Здесь он выступает от имени других: в общем, история неудачника, которая удручает всех слушателей.
«Сколько Señor americano заплатит?» — осведомился дон Педро. И Ланни ответил, что шесть тысяч песет была бы сказочной суммой за старый пыльный портрет человека, похороненного сто лет назад, да и ещё без рамы! «Где рама?» — спросил посетитель, и узнал, что его догадка верна. Рама была продана алькальду города Калатаюда, у которого имелась увеличенная красиво окрашенная фотография его покойной матери. Но, пожалуй, рама может быть выкуплена, если Señor americano специально попросит этого.
Они рьяно торговались. Рауль, который никогда раньше не принимал участие в покупке картин, был удивлен компетенцией своего друга в этом древнем искусстве. Когда цыганская дама, которая встряла в разговор, твёрдо настаивала на девяти тысяч песет, Ланни даже зашел так далеко, что достиг двери, угрожая уйти вместе с Раулем. Но прежде чем он начал спускаться по шаткой лестнице, она сказала: «Bueno! Восемь тысяч!» На этом и сошлись.
VIII
Следующей проблемой стала выплата денег. У Ланни было с собой около трех тысяч наличными. Остальные он должен был бы получить в банке, либо в Калатаюде или Сарагосе, он не был уверен где. Но у кого должна находиться картина в это время? Деликатный вопрос, который Рауль задал с крайней осторожностью на приличном испанском языке. Дон Педро и его подруга хотели получить три тысячи сразу. Но вряд ли они позволят американскому незнакомцу увезти картину до полной выплаты суммы. Рауль сказал это и ждал, чтобы дон Педро предложит, что он был бы не против. Но тот не сказал этого. Вместо этого он предложил, чтобы путешественники провели ночь здесь. Но Ланни поспешил сказать, что у него дела в городе.
Наконец, было решено, что они все четверо отправятся в город. Ланни и Рауль переместили свои сумки так, чтобы освободить место для сеньориты Розы, теперь её правильно представленную, поместили на заднем сиденье автомобиля. Картина, скатанная в рулон, будет лежать безопасно на спинках передних и задних сидений вдоль автомобиля между плечами водителя и его друга. Дон Педро оседлал своего надежного мула.
Перед отправкой в путь, обе стороны пожелали закрепить сделку. Рауль принес пишущую машинку и сумку из автомобиля, достал несколько листов бумаги и копировальную бумагу, и приступил к печатанью на формальном испанском языке купчей на портрет командора Умфредо Фернандо Бустаманте и Бастида ценой восемь тысяч песет. «Получение трех тысяч признается подписанием этого документа, а остаток должен быть оплачен в течение трех дней в городе Калатаюд, или, если по причине государственных обстоятельств, мешающих переводу денег из Франции, сумма не может быть получена в течение этого времени, картина останется на хранении с алькальда Калатаюд в течение не более тридцати дней, в течение которых конечная оплата должна быть произведена». Ланни потребовал эту договоренность из-за новостей, которые он услышал во время поездки, о том, что правительство собирается принять меры против некоторых правых лидеров в Мадриде.
Копия этого документа была передана в руки дона Педро для изучения. Мог ли он читать? Ланни догадался, что не мог. Но терпеливо ждал, чтобы тот сделал вид, что читает. После надлежащего времени дон Педро признал соглашение удовлетворительным, и взял авторучку Ланни и с болезненной медлительностью написал свое имя на оригинале и на копии. Ланни также подписал, а Рауль в качестве свидетеля. После чего Ланни вынул бумажник и отсчитал деньги, на которые он и его секретарь собирались добираться от Мадрида до французской границы. Это было примерно четыреста двадцать долларов, но в этом голодающем доме они казались многими тысячами. Длинные пальцы Дон Педро дрожали, пока он считал деньги, а Роза нависла над ним в лихорадке алчности. Она делала всё, чтобы видеть, что ее хозяин не расстанется с картиной, пока не получит всю сумму, а затем убедиться, что никто, кроме нее, не претендует на эти деньги.
Теперь о картине. В доме не оказалось ни веревки, ни шнурка на месте, и Ланни пришлось взять часть тесьмы, которой было связано столовое белье. Он и Рауль скатали холст, не слишком плотно, и связали его с каждого конца и посередине. Они принесли его благоговейно к машине и положили полотенца поверх спинки каждого сиденья для защиты обивки. Сеньорита заняла свое место, а дон Педро сел на костлявого мула, который тем временем отдохнул и, предположительно, поел. В свете фар в своих потертых черных бархатных бриджах и помятых чулках, аномально высокий, худой испанец имел поистине донкихотский вид. Все что ему было нужно, это копье и ветряные мельницы, и можно было представить, что на родине Сервантеса появилась новая кинокомпания.
IX
Было уже поздно, когда они въехали в тысячелетний старый город Калатаюд, но для них открыл свои двери отель Форнос. Ланни предложил паре быть его гостями и убедился, что им выделили апартаменты с двумя смежными комнатами. Они договорились после некоторого колебания, что картина будет оставлена в запертом автомобиле в гараже отеля. Оставшись одни в своей комнате со своим другом, Ланни сказал: «Я плачу более тысячи долларов за эту картину, и практически играю в рулетку в надежде, что власти на границе или где-нибудь ещё не заглянут в этот автомобиль, не будет рассматривать эту картину, как часть национального художественного сокровища».
«Она на самом деле?» — спросил Рауль.