Прошло немного времени, как она сидела у него в машине, а он накручивал углы малолюдных улиц, желая убедиться в отсутствии слежки. В то же время она рассказывала свою историю. В течение нескольких дней она замечала, что ее место находится под наблюдением. Через дорогу был табачный киоск, естественное место для скопления мужчин. И, конечно, тот факт, что за красивой женщиной следует мужчина, не обязательно означает, что это гестапо. Особенно если женщина имеет привычку смотреть, кто за ней ходит. Но когда это была женщина, которая шла за ней, и повернула полдюжины последовательных углов у нее за спиной, задерживаясь смотреть в витрины всякий раз, когда Труди смотрела в витрины, то она пришла к выводу, что ее враги взяли её на заметку. То, что послужило причиной ее тревоги сегодня утром, было трое мужчин, глядевшихся немцами, в автомобиле. Она вспомнила, как они убили Хьюго Бэра в Мюнхене и похитили Ланни по тому же поводу.
Она использовала предложение Ланни об универмаге. Она зашла в отдел товаров по сниженным ценам, и склонив голову, проскочила сквозь толпу, к большому негодованию многих покупателей, многословно выражавшихся. Выскочив из толпы и вертясь между прилавками, ей удалось выйти через боковой вход, оторвавшись от преследования. «О, Ланни, я надеюсь, что я не навела их на твой след!» — воскликнула она и продолжала рассказывать, что она недавно помогла в покупке радиоламп и другого оборудования для секретной радиостанции, вещавшей из различных мест Берлина и около него. Нацисты не жалели усилий, чтобы найти её. Труди сказала: «Я боюсь, что дни моей работы в Париже закончились».
Они были за пределами города и ехали по дороге Сен-Дени, главной магистрали на север. Она заметила дорожные знаки и спросила: «Куда ты меня везешь, Ланни?»
«В Англию, чтобы жениться на тебе», — ответил он.
Он оставил машину в гараже в Кале, чтобы слишком не бросаться в глаза. Они переехали пролив на пароме в Дувр, и поехали на автобусе, как простые туристы, к одному из близлежащих курортных городков, довольно малолюдных в декабре. Они прогулялись по набережной, Ланни с двумя чемоданами. Почти на всех домах весели объявления о сдаче жилья в аренду. Они выбрали подходящее место, и под именем мистера и миссис Бэдд наняли на неделю спальню и гостиную с использованием ванны за очень маленькую сумму. За другую маленькую сумму хозяйка квартиры будет покупать еду в соответствии с их заказом, готовить ее и подавать в гостиную. Платя за «угли», они могли иметь огонь в камине весь день и большую часть ночи. Комнаты были душными и загружены потрескавшейся невероятно уродливой викторианской мебелью. Но искусство любви компенсировало отсутствие всех других искусств.
XIV
Стояли самые длинные ночи в году, а на дворе был сезон штормов и туманов. Но молодые и энергичные люди любят гулять под дождем, особенно когда у них есть теплое сухое место, куда вернуться. Среди вещей, которые бросил в свои чемоданы Ланни, были книги. Одна из них была Самый Беспокойный Дом Англии, Гарри Прайса, исследователя паранормальных явлений, который применил все инструменты современной науки и провёл серию наблюдений в английском пасторском доме, которые поставили бы в тупик любого, имевшего какие-либо представления о доказательствах.
Другой была Автобиография Линкольна Стеффенса, чтение которой было для Ланни Бэдда повторением этапа его своей собственной жизни. Бедный старый Стеф! У него был инсульт, вскоре после того, эта книга была опубликована, и умер он не так давно в бунгало на побережье Калифорнии. Ланни прочитал его историю вслух Труди и рассказал ей о тех днях мирной конференции, где Стеф был другом и советчиком девятнадцатилетнего секретаря. Он поехал в Россию по поручению президента Вильсона и вернулся, говоря: «Я видел будущее, и оно работает». Он трудился, чтобы остановить войну союзных стран против этого новорожденного будущего. Но теперь, спустя почти восемнадцать лет, война все еще продолжается. «Может быть, мы не доживём, чтобы увидеть конец этого», — сказал с сожалением Ланни.
Они вместе читали, и это были каникулы, которые они оба заработали. Труди, конечно, волновалась о своих друзьях, обнаружило ли их гестапо, что с ними произойдет, и как она сумеет снова установить контакт с ними. Ланни не о чем беспокоился, потому что вороны всегда кормили его[167], и он был уверен, что в нужный момент прилетит стая и всё разрешится.
Их посетила лишь одна пара. Ланни убедил свою подругу, что Рик и Нина должны быть допущены к секрету. Во время чрезвычайной ситуации они могли бы помочь и предложить убежище, они могли пересылать почту, организовать публикацию важных новостей. Ланни в первый раз рассказал, что это был Рик, кто организовал публикацию документов о нацистском перевооружении, которые достала Труди. Теперь, когда их сын воевал за дело в Испании, лояльности и конфиденциальности этой английской пары, безусловно, можно было доверять. Труди не перечила, а Ланни отправил записку Рику, прося его и Нину приехать по названному адресу, не говоря ничего об этом кому-либо другому.
Рик привык к таким запискам, и эти двое приехали, посадили своих друзей в машину так, чтобы можно было свободно говорить. Это была романтика, и приключение, и сын баронета и его сноха провели этот день даже лучше, чем они обычно себе позволяли. Они были обеспокоены Ланни, считая его слишком доверчивым и восприимчивым к женским уловкам. Они боялись, что Бьюти, Эмили, Софи и Марджи могут добиться успеха и заманить его в ловушку на другой светский брак. Но было очевидно, что эта способная и трезвомыслящая женщина никогда не позволит ему свернуть на торную дорогу в праздный класс.
Ланни знал всё о женитьбе в Англии, сделав подробные запросы во время его побега с Ирмой Барнс. Закон о браке 1836 года не претерпел изменений с 1929 года! После того, как он и Труди «прожили на одном месте» в течение пятнадцати дней, он нанес визит в районный отдел регистрации браков и сделал заявление относительно себя и своей будущей невесты. Он назвал их имена, как Лэндон Престон Радд из Нью-Йорка, разведенный, и Герти Корнинг, вдова из Цюриха, Швейцария, желают вступить в брак в соответствии с английским правом. По прошествии двадцати четырех часов он пришел снова, чтобы получить разрешение, и вскоре после этого, за день или два до Рождества, Труди стала его женой. Ланни в первый раз ее сфотографировал, он сделал это так, потому что не знал, кто и когда может досмотреть его вещи и документы. Он отпечатал одну фотографию, а затем уничтожили негатив. Он написал завещание в ее пользу. Потом сложил завещание, фотографию, свидетельство о браке, а также письмо своему отцу в конверт, который запечатал и надписал: «Вскрыть в случае моей смерти». Он положил всё в большой конверт и послал его по почте заказным письмом Робби. Чтобы подбодрить Труди после этих завещательных процедур, он поцеловал её и процитировал: «Почему жена дороже, чем невеста[168]».
Глава двадцать восьмая. Были бы деньги[169]
IТруди хотела вернуться в Париж. Ей надо было выяснить, что случилось с ее коллегами-конспираторами. Даже если предположить, что она собирается работать в каком-то другом городе, то ей нужно было установить контакт с подпольной организацией. Подпольная организация была похожа на сеть штолен, проходящих под большей частью Европы. Для того, чтобы попасть в них необходимо было знать, где найти вход в штольню, т. е. связника.
Связник Труди был музыкант среднего возраста, который был кларнетистом в одном из ведущих оркестров Берлина. Он был давним членом партии социалистов, а теперь зарабатывал несколько франков в день, давая уроки в Париже, в основном детям. Он жил в жалкой каморке, и, соблюдая предельную секретность, имел дело с крупными суммами денег, которые ему приносила Труди. Она никогда не рассказывала ему, как она получила их, но он знал Фредди Робина и без сомнения предполагал, что деньги пришли от этой семьи. Кларнетист передавал рукописи Труди французскому наборщику социалисту, который набирал текст в собственной мастерской в ночное время. Не зная ни слова по-немецки, он делал много ошибок, которые потом терпеливо поправляли. Кларнетист закупал бумагу небольшими партиями в разных местах, чтобы не привлекать к себе внимание, а его сын, также член партии, делал тираж, и спал в мастерской с пистолетом под подушкой.
Всё это делалось в секрете; и когда работа была закончена, пачки передавались профсоюзному деятелю, который ведал распространением. Члены профсоюза железнодорожников везли их в своих кабинах до немецкой границы. Нацисты никогда не позволяли иностранцам водить поезда по немецкой территории. Но в немецких поездных бригадах были старые социалисты, которым передавались отпечатанные пачки. Также были товарищи среди водителей грузовиков, перевозивших товары, импортированные в Германию из Голландии, Бельгии и Швейцарии. Рабочие, шахтеры и другие, которые курсировали между Францией и Германией, проносили листовки под судками с пищей. Так или иначе, свободные рабочие пограничных стран поддерживали поток литературы в Нацилэнд. И когда немецкий рабочий, чья организация была уничтожена и чьи газеты были унифицированы, доставал сборник фактов из внешнего мира, то это было для него более ценно, чем кусок золота. Он передал его всем, кому мог доверять, и один лист бумаги зачитывался до дыр.
Нацисты, конечно, все время пытались противодействовать. Их агенты находились среди немецких рабочих, выдавая себя за верных товарищей и зная их жаргон. Они могли завоевать доверие наивного человека и проникнуть в какую-нибудь группу. Затем в предрассветные часы утра гестапо производило налёт на дома всех выявленных лиц, проводило обыски и увозило заключенных и улики в свои помещения. После этого в подземных темницах пытки продолжались в течение многих дней и недель. Уродовалась человеческая плоть и ломалась человеческая нервная система, пока какой-нибудь слабый не выдержит и не назовёт лидеров или, возможно, с отчаяния совершенно невинных людей, чтобы спастись от невыносимой боли.
Таков был смертельный конфликт, который в настоящее время происходит в стране, которая когда-то была землёй Гете и Шиллера, Бетховена и Баха. Для Труди и Ланни это была борьба за будущее не только Германии, но и цивилизации. В течение четырех лет нацисты готовились к войне. Всё время говоря о мире и согласии, они днем и ночью переводили промышленность большой развитой страны на военные рельсы в масштабе, никогда ранее не виданном в истории. В их системе не существовало больше никаких личных прав. Государство было всем, и государство было Молох, наглый монстр с животом полным огня и широким зияющим ртом, который заглатывал всё производство немецкой промышленности, а также тела, умы и души всех немцев дома и за границей.
Были нерешённые вопросы, выдержит ли немецкий народ? Можно ли подавить несогласных и уничтожить все следы оппозиции? Если да, то ужасная война была неизбежна. Мир за пределами Германии был слеп и не мог увидеть это. Деловой мир за пределами Германии был занят наживанием денег, без учёта где и как. Отец Ланни по этому поводу имел собственное мнение. Отец Ланни считал своим правом производить самый смертоносный самолет в мире и продавать его нацистам в количествах, за которые они смогут заплатить. Но нацисты не купили их большое количество потому, что генерал Геринг решил сделать лучший самолет, используя идеи Робби и пренебрегая полностью международными патентными законами.
Сыну и новой снохе Робби Бэдда казалось, что он помогает нацистам уничтожить все, что есть в мире драгоценного, всё культурное и нравственное наследие человечества. То, что нацисты намеревались сделать со всем остальным миром, они ясно показали в Испании, своего рода лаборатории, в которой они проверяли свои планы и свою пропаганду, а также различные новые инструменты убийства, изобретённые ими. Всё, что сработало, будет использовано, а что не удалось, будет отброшено и уничтожено, как человеческий материал, так и военный.
Так для молодой пары и для тысяч других, разделяющих их образ мышления, казалось, что судьба человечества решалась по линии реки Мансанарес перед Мадридом, и в этих новых академических зданиях университетского города, которые в настоящее время служат в качестве укреплений против диких и кровожадных мавров. Это был военный фронт. Но фронт пропаганды был не менее важен. Он состоял из секретной радиостанции, которая рассказывала немецкому народу правду каждую ночь, из пачек антигитлеровской литературы, которую преданные мужчины и женщины контрабандой переправляли в Гитлерлэнд и распространяли в обеденных судках или под дверями домов немецких рабочих.
II
Труди больше не вернулась в студию на левом берегу. Её оставшиеся там вещи не стоили риска, связанного с её появлением там. «Начнём всё снова», — сказал Ланни; — «Как если бы там случился пожар». На свою последнюю «девичью фамилию» Корнинг она сняла студию на Монмартре несколько больших размеров. Она обещала проявлять максимальную осторожность, никогда не выходить на улицу за исключением тёмного времени суток. Ланни делал все закупки и приносил ей всё необходимое, всегда паркуя машину на некотором расстоянии и внимательно наблюдая за отсутствием слежки.
Она написала своему кларнетисту, чье имя она Ланни не назвала. Она вызвала человека к определенному зданию в определенный час ночи, предложив использовать все возможные меры предосторожности. Ланни должен был проехать мимо на своей машине с Труди на заднем сиденье с опущенными шторами с небольшой щелью, чтобы можно было наблюдать. Если человека не было на месте, они проедут мимо. Если он был там, Ланни повернёт за угол и выпустит Труди из машины. Он будет продолжать двигаться вокруг квартала, проезжая мимо места несколько раз, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. С Ланни был его автоматический пистолет Бэдд, чтобы агенты гестапо не смогли похитить его жену без стрельбы.
Это был критический момент в делах Труди. Если ее коллеге по борьбе пришлось бы исчезнуть, как ей самой, то им, возможно, было бы трудно найти друг друга снова. Но он был там, и Труди вышла и присоединилась к нему, а Ланни наблюдал за их прогулкой по темной улице и должен был предположить, что все было в порядке. Потом она рассказала ему, что кларнетист поднял тревогу и покинул свой дом так же, как сделала она, оставив там все, в том числе свой любимый инструмент. Но один из его учеников, умный французский паренёк, пошел и получил его почту и принёс её ему. Поэтому они получили возможность начать всё снова и поиграть в прятки с нацистами чуть дольше. Ни один из них не будет знать новый адрес другого, они будут встречаться в условленном месте один раз в неделю. Труди сунула ему пачку банкнот, сказав ему, использовать часть денег для своих личных нужд.
Такова была игра и контригра, которые разыгрывались по всей Европе и даже во всем мире: нацисты и антинацисты, фашисты и антифашисты, испанские «националисты» против лоялистов, красные и розовые любых оттенков против роялистов, Круа-де-Фё, Юных патриотов и продажных политиков, предлагающих свои услуги тому, кто предложит лучшие условия в работе, рекламе, а также наличные деньги. Если принять участие в этой игре, то надо было как бы покинуть цивилизованный мир и вернуться в джунгли, где свирепые звери преследовали друг друга и любого появившегося там. Там не было никакого предела для предательств, уловок и ловушек. И оказавшийся там очень скоро обнаруживал, что если он собирался выжить, то ему нужно думать, как перехитрить других.
III
Среди сообщений, которые ждали Ланни в его гостинице в Париже, было старое от его отца, говорившее, что он плывет в Германию и предлагает Ланни встретиться с ним в Берлине. Ланни решил, что это было бы интересно, но довольно противно. Слушать пререкания своего отца с этим «страдающим ожирением», как двух шакалов над тушей. Несмотря даже на тот факт, что Ланни имел право на кость из этой туши, вряд ли это зрелище доставит ему удовольствие. Он послал Робби телеграмму в отель Адлон, и через несколько часов получил ответ о том, что его отец возвращается через Париж и встретит его через несколько дней. Робби добавил: «Видишь бекон, тащи сковородку» — Это был своего рода код для тех, кто не жил в Америке.
«Вокруг всего я вижу перемены и распад» — так говорится в всем известном гимне[170], и эти печальные слова применимы к отношениям Ланни Бэдда с первым и величайшим героем его жизни. Радостнее, чем Рождество, гораздо больше удовольствия, чем празднование дней рождения, были те дни, когда в Бьенвеню приходила телеграмма или открытка, говорившие, что замечательный и обожаемый продавец оружия собирался приехать. Это было верно и в детстве, и в юности, и даже в ранней молодости, когда Ланни паковал чемоданы и мчался в Париж или Лондон, чтобы встретиться со своим отцом. Но теперь годы стёрли все чары прочь. Спокойная уверенность Робби Бэдда, его манера командовать всем, чем он хотел, его царственная щедрость — все казалось грубым и второсортным. Было очевидно, что Робби пил слишком много виски, и когда он начал рассказывать Ланни о мире, в котором они оба жили, он показал себя упрямой и плохо информированной жертвой стяжательского инстинкта.
Но у Ланни появилась обязанность встречаться с множеством таких людей и слушать, что они говорят, и понимать, что творится в их собственной среде. В данном случае его обязанностью было услышать историю своего отца и собрать всю возможную информацию о военных приготовлениях Германии, особенно в воздухе, и особенно в Испании. Все это стало бы основой новой статьи «Катона», псевдонимом Рика в одном из английских еженедельников. Кстати, Ланни выставил требование на истребитель, и, пока он не получит его, он мог бы выведывать у своего отца многое в свою пользу.
То, что Робби Бэдд должен был рассказать, звучало великолепно даже, как чистая история. Когда он впервые получил телеграмму Ланни по поводу украденных патентов, он впал в ярость. И в еще большую, когда пришли данные, и он убедился, что Ланни был прав. Но на пароходе человек дела всё спокойно обдумал и вспомнил древнюю пословицу, о патоке по сравнению с уксусом в качестве приманки для мух. В конце концов, что такое Бэдд-Эрлинг в бизнесе? Только не предмет для ссоры своего президента с толстым эгоистом. Гораздо лучше сыграть с ним в мяч и закатить ему в ворота побольше — так, по мнению Робби Бэдда, будет по-американски.