Адвокат черной королевы - Наталья Борохова 19 стр.


Слышала? Что она слышала? Елизавета не могла поверить в реальность происходящего. Ей казалось, что это лишь страшный сон, а когда она проснется, все будет так, как прежде. Марта опять превратится в доброго ангела, и они вместе будут пить чай с печеньем и смородиновым джемом.

Только теперь Лиза поняла, что, протянув в первый день ей руку помощи, Марта тем самым загнала ее в ловушку. Конечно, девушку никто не преследовал, но ей никто и не помогал. Они с подругой существовали словно в вакууме. Им не было дела до других сокамерниц, те, в свою очередь, не проявляли интереса к ним. Правильнее сказать, они стороной обходили Марту и по этой причине не доставали Лизу. В их глазах девушка была собственностью этой женщины с внешностью школьной учительницы. А то, что принадлежало ей, не могло уже принадлежать никому. Возможно, при другом стечении обстоятельств Дубровская нашла бы себе среди них если не подруг, то приятельниц. Пошутив над новенькой в первые дни, они постепенно бы привыкли к ней, посчитали ее «своей». Но дружба с Мартой сразу отрезала для нее возможность общения с другими узницами. Теперь, обратись она к ним за помощью, все сделали бы вид, что ничего не слышат.

Имелся и другой вариант: пожаловаться администрации изолятора на сексуальные домогательства со стороны бывшей подруги. Но это не было решением проблемы. Таким образом Елизавета загнала бы себя в такой тупик, из которого не было выхода. Она стала бы изгоем. Все узницы ополчились бы против нее, и даже перевод в другую камеру не спас бы ее от расправы. Предателей здесь не жалуют.

И все же… нет безвыходных ситуаций. Что в ее нынешнем положении следовало бы считать наиболее приемлемым решением: подчинение Марте, наушничество, а может быть, решительный отказ?

Что будет, если она осмелится бросить вызов жестокой королеве, Дубровская примерно представляла себе. Но ей не хотелось об этом думать. В конце концов, у нее впереди было еще целых три дня!


Неожиданный визит Семена Иосифовича едва не нарушил планы Афонина. Тот собирался завтракать. На столе, в маленькой сковородке, аппетитно шкварчала яичница с колбасой. В небольшой кухоньке витал изумительный запах только что сваренного кофе. По телевизору шла утренняя субботняя программа. По всему было видно, что адвокат собирался не спеша насладиться домашней пищей и выходным днем.

– Семен Иосифович! – удивился он, глупо улыбаясь. – Какими судьбами? Вы уж извините, я одет по-домашнему. Вот если бы вы пришли в мой офис…

– Нет, это вы меня извините за вторжение. Я к вам без предварительного звонка, это непростительно. Но дело не терпит отлагательств.

– О, не извиняйтесь! – Афонин продолжил обмен любезностями. Ему, как человеку недалекому, но до невозможности тщеславному, льстило уже то, что маститый защитник пришел к нему домой. Более того, этот убеленный сединами адвокат имеет к нему какое-то дело. Приятно, ничего не скажешь!

После нескольких формальных фраз о погоде и последних новостях Грановский благосклонно принял из рук хозяина чашечку кофе. Петр Никанорович принялся за яичницу, старый адвокат – за то дело, которое и привело его в субботний день в холостяцкую квартиру Афонина.

– Я представляю интересы Елизаветы Дубровской, – начал Грановский. – Насколько мне известно, у вас есть претензии к моей подзащитной.

– Так точно! – согласился Афонин. – Я подал заявление в прокуратуру о привлечении ее к уголовной ответственности.

– Да-да, – мягко сказал адвокат. – Не могли бы вы сообщить мне детали? Я знаю, что вы определенным образом пострадали…

– Определенным образом?! – возмутился Афонин. – Да эта стерва едва не лишила меня жизни!

– Неужели все было столь серьезно?

– Еще бы! Вы видели материалы дела?

– В той или иной степени, – уклончиво ответил Семен Иосифович. – Следствие продолжается, поэтому, сами понимаете, я владею ограниченной информацией. Однако вы мне кажетесь абсолютно здоровым!

– Как бы не так! – вспылила жертва. – Гляньте сюда. Видите?

Он ткнул пальцем туда, где над низким лбом произрастали чахлые кустики волос. На коже имелась отметина правильной округлой формы.

– Ну, это выглядит совсем не страшно! – махнул рукой адвокат. – Это вас ничуть не портит, и через месяц вы даже при помощи лупы не отыщете эту небольшую ссадину.

Грановский поступил опрометчиво. Столь легкомысленное отношение адвоката к драгоценному здоровью потерпевшего довело последнего до состояния буйного помешательства. Тот подпрыгнул на месте так, будто ему в штаны подложили крапиву. Он отставил недоеденную яичницу и помчался в комнату. Что там происходило, пожилой адвокат не видел, но слышал, как выдвигались ящики, падали на пол какие-то предметы, шелестела бумага. Через две минуты запыхавшийся, но чрезвычайно довольный собой, Афонин появился на пороге кухни.

– Вот! – торжественно произнес он, протягивая адвокату пачку цветных фотографий.

На снимках был запечатлен лоб Петра Никаноровича во всех возможных ракурсах. Он не пожалел средств, и фотографии на самом деле были выполнены высокохудожественно. Кровоподтек жертвы отливал всеми цветами радуги: от нежно-голубого до пурпурного. В печальных глазах потерпевшего застыл немой вопрос: за что?

– А за что она вас так? – спросил Грановский.

– Я стал невольным свидетелем ее злодеяний, – коротко пояснил Афонин.

– Но коли так, не проще ли было вас устранить полностью? Я имею в виду, не бить по лбу, а просто проломить череп. Это было бы надежно!

Грановский, конечно, понимал, что его реплика звучит, мягко говоря, не совсем тактично. Но жертве не были свойственны тонкие движения души, и поэтому не стоило тратить время, подыскивая эпитеты и метафоры для дискуссии с твердолобым коллегой.

– Вот! – Афонин задрал вверх указательный палец. – Вы мыслите так же, как и я!

– Что вы! Вы мне льстите, – пробормотал Грановский.

– Ничуть! Ваша Дубровская собиралась лишить меня жизни, но, как часто бывает в подобных случаях, она занервничала, не убедилась в том, стал ли роковым ее удар. Она же женщина, что вы от нее хотите! Убегая с места происшествия, она плохо контролировала свои действия. Это чудо, но я жив!

– С чем вас и поздравляю! А вы не заметили, что за орудие было в руках Елизаветы?

– Нет! – огорчился Афонин. – Этот вопрос мне задавали много раз. К сожалению, не заметил! Одно могу утверждать точно: что-то очень большое и тяжелое. Эксперт также не сказал ничего определенного.

– Тем не менее, – заметил старый адвокат, перебирая фотографии, – индивидуальные признаки орудия нападения отпечатались на вашей коже превосходно. Взгляните-ка! Следообразующая поверхность этого самого предмета имеет правильную округлую форму. А вот здесь, по краям, я вижу нечто, очень похожее на зубчики.

– Действительно, что-то круглое!

– Вот-вот. Любопытно, что же это могло быть?

– Может, молоток?

– Не думаю. Тогда бы она наверняка проделала вам дырку в черепе.

– Да-а! Загадка… – У Афонина даже пропал аппетит.

Он обожал разговоры о самом себе, а теперь, когда известный адвокат уже битый час обсуждал с ним подробности недавнего происшествия, душонка Петра Никаноровича парила в поднебесье.

– Постарайтесь, вы должны хоть что-нибудь помнить! – упрашивал его Грановский.

– Помню только перекошенное злобой лицо преступницы, что-то огромное в ее руках. Затем были яркая вспышка, помрачение сознания. Я находился в состоянии, напоминающем клиническую смерть: видел огромный туннель, лица умерших родственников…

Семен Иосифович понял, что его коллега слишком далеко зашел в своих фантазиях, и попробовал вернуть его к земным вопросам.

– Я понимаю, что вы пережили не самый приятный момент в своей жизни. Но Елизавета Дубровская находится сейчас в сложнейшей ситуации. Она – слабая женщина, адвокат, в конце концов! Она заслуживает снисхождения…

– Дубровская – преступница!

– Это еще не установлено, – внес поправку адвокат. – Тем не менее вы в состоянии облегчить ее участь. Если вы проявите великодушие и заберете заявление…

– Никогда! Она получит по заслугам.

– Но что это даст вам лично? Моральное удовлетворение?

– Не только. Я заявлю иск о компенсации моих материальных затрат и морального ущерба! Более того, я добьюсь возмещения упущенной выгоды.

– Что вы имеете в виду?

– Элементарно. Из-за проделок этой авантюристки я потерял много выгодных дел. Страшно представить, сколько денег я мог бы заработать! Но я, как последний болван, вынужден был сидеть дома. Кому я мог показаться в таком виде?

Грановскому стало ясно, что последние два часа он зря метал бисер. Афонин и не думал сдаваться. Более того, дискуссия со старым адвокатом распалила его, как быка тряпка. Как это ни печально, но требовался тайм-аут, чтобы найти рычаг воздействия на пройдоху юриста.

– Все это безумно интересно. Но я занял слишком много вашего личного времени. А оно у вас, как я успел убедиться, на вес золота, – признавая временное поражение, произнес Грановский. – Я думаю, мы еще вернемся к этой теме.

– Как вам будет угодно, – подобострастно изогнулся Афонин. – В любое время, в любом месте…


После утомительной встречи Грановскому потребовался свежий воздух, причем хорошего качества и в большом количестве. У него в запасе было достаточно времени для поездки, которую он запланировал еще две недели назад. Конечной целью его маршрута значилось озеро Провальное и та самая злополучная туристическая база «Кедры»…

– Злодейство произошло в домике, прямо у озера, – сообщил ему словоохотливый сторож. – Конечно, внутри уже давно все отмыли. Но, скажу честно, я теперь туда ни ногой.

– Что так? – без особого интереса спросил адвокат.

– Боязно. Ночью, когда в деревьях шумит ветер, кажется, что убитый бродит вокруг того самого дома и воет. Аж мороз по коже дерет…

Поскольку пугливого сторожа не смогла сдвинуть с места даже обещанная сотенная купюра, Семен Иосифович направился искать зловещий домик самостоятельно.

База была пустынна. Несмотря на погожий день, в воздухе явно чувствовалось скорое приближение зимы. Под ногами шуршала жухлая листва, а свинцовая гладь озера выглядела мрачновато. Сразу же хотелось вернуться в теплый дом, укутать ноги пледом, взять в руки свежую газету и чашку с горячим чаем…

Дачу Грановский нашел без особого труда. Как и следовало ожидать, она оказалась запертой. Адвокат прошелся вокруг. Дом был довольно большим. С балкона открывался прекрасный вид на озеро. Семен Иосифович весьма ловко преодолел перила и порадовался своей неплохой физической форме. Окна в доме были зашторены, поэтому заглядывать внутрь не имело никакого смысла.

Адвокат походил по балкону взад-вперед. Взобравшись на ограждение, он осмотрелся. Держась руками за навес, он проделал путь от одного угла дома до другого. Затем, спрыгнув на землю, он тщательно изучил почву под ногами. Не отыскав ничего любопытного, Грановский вернулся на дорожку со стороны входной двери. Он представил себе обстановку в ту ненастную ночь, когда в доме произошла трагедия.

Итак, серебристый джип стоял на небольшой площадке, в нескольких метрах от дачи. Сидящему в машине Афонину хорошо была видна входная дверь. Стало быть, он не мог не заметить преступника. Но юрист давал на отсечение голову, что никто, кроме, разумеется, Дубровской, в дом не заходил. Конечно, Петр Никанорович мог вздремнуть или попросту отвлечься. Но был возможен и другой вариант. Преступник мог находиться в доме еще до приезда Плешака. Тогда куда он исчез? Грановский знал ответ и на этот вопрос. Убийца вышел через балконную дверь. Как уже успел убедиться Семен Иосифович, с дорожки было невозможно заметить того, кто перелезает через перила с противоположной стороны дома. А если учесть, что погода в ту ночь была адской, то его версия обретает еще большую правдоподобность.

Грановский поднялся на крыльцо. Жаль, что он не может заглянуть внутрь домика. Кто знает, какие открытия можно было бы сделать, внимательно осмотрев все помещения.

Присев на корточки, адвокат приложил глаз к замочной скважине. Из-за темноты разглядеть что-либо было невозможно. Грановский вздохнул и только собирался подняться, как массивная дверь с силой распахнулась. Семен Иосифович потерял равновесие и плюхнулся на крыльцо. Он отделался легко, поскольку кашемировое пальто смягчило удар. Голова не пострадала, и это тоже нужно было признать удачей.

– Во, блин! – раздался мужской голос. – Неужто и здесь меня вычислили? Житья нет от этих журналистов.

На крыльце, уперев руки в бока, стоял здоровенный детина в семейных трусах. За его спиной, кутаясь в клетчатое одеяло, маячила худенькая женская фигурка. Парочка была настроена весьма решительно.

– Это как понимать? Вы вторгаетесь в мою частную жизнь? – вопрошал мужчина.

– А то ты сам не видишь! – вторила дама. – Не грибы же он здесь собирает.

Грановский оторопел, но все же нашелся с ответом:

– Позвольте, молодой человек, кто вы такой и почему меня должна интересовать ваша интимная жизнь?

Верзила был ошарашен.

– Вы на самом деле не знаете, кто я такой?

– Не имею представления.

– Он врет! – не унималась дамочка.

– Да бросьте! Вы что, не интересуетесь хоккеем? – не верил мужчина в трусах.

– Абсолютно к нему равнодушен.

– Зайчик, я уверена, что это просто журналистский трюк! – не уступала дама в одеяле. – Он водит тебя за нос.

На крутом лбу хоккеиста появилась морщинка. В глазах мелькнуло нечто очень похожее на мысль. Но не прошло и минуты, как и то и другое исчезли без следа. Процесс был завершен.

– Вообще-то я верю старику, – вынес вердикт детина. – Не очень он похож на репортера. В его возрасте уже нянчатся с внуками, а не лазают в поисках приключений по чужим балконам.

Грановскому были не совсем приятны эти умозаключения, тем более что в душе он чувствовал себя ничуть не старше этого рослого остолопа.

– Дедушка, – продолжил экзекуцию хоккеист. – Я вас не зашиб случайно дверью? Так ведь недолго и сотрясение мозгов получить!

«Сотрясение мозга», – поморщился Семен Иосифович, но поправить вслух верзилу не решился. Что ожидать от человека, у которого вместо головы шайба? Однако последняя фраза вызвала у него какие-то смутные ассоциации.

Он взглянул на дверь. Ну, конечно! Ручка была правильной круглой формы. По окружности имелся ободок не то в виде зубчиков, не то в виде лепестков. На глаз, размеры отметины на лбу Афонина и этой металлической штуковины казались одинаковыми.

Грановский, должно быть, со стороны производил странное впечатление. Парочка, шушукаясь, скрылась за дверью.

– Оставим его в покое, – проявил снисхождение хоккеист. – Если это не извращенец, который подглядывает за парочками, то он наверняка мирный дедуля, собирающий бутылки. В любом случае это нам фиолетово!

Грановский не оскорбился. Он был занят своими мыслями.

Так вот оно, орудие, повредившее и без того больную голову Афонина. Кто бы мог подумать, что им оказалась обыкновенная дверная ручка! Петр Никанорович, как любопытная Варвара, прильнул к замочной скважине. Надо же было такому случиться, что именно в этот самый момент из дома вылетела Елизавета. Напуганная страшной картиной убийства, девушка неслась как торнадо. Хлопнув растяпу-юриста по голове дверью, она даже не поняла, что случилось. Равно и сама жертва не успела ничего осознать. Воспоминания о перекошенном лице Дубровской и неведомом огромном орудии в ее руках оказались незамысловатыми байками Афонина, желающего придать значительность происшествию, не стоящему и выеденного яйца.

Семен Иосифович достал из кармана фотоаппарат и сделал несколько снимков дверной ручки. Едва он успел закончить, как дверь распахнулась снова. На пороге предстала разъяренная знаменитость. Но, наученный горьким опытом, Грановский на этот раз оказался проворнее. Он не только избежал удара, но и в два прыжка преодолел расстояние от крыльца до своего автомобиля. Звезда хоккея не решилась преследовать старого адвоката, очевидно, опасаясь других ловких журналистов, сидящих в кустах и на деревьях.

– Отдай фотоаппарат! – кричал верзила.

Ему вторил тоненький женский голос:

– Я тебе говорила, что это проныра из какой-нибудь паршивой газетенки! А ты – бутылки, бутылки…


Несмотря на то что до окончания назначенного Мартой срока еще оставалось время, Дубровская чувствовала себя очень неуютно. Пристальный взгляд водянистых глаз сокамерницы преследовал ее даже во сне. Поэтому, когда надзиратель вызвал Марту на следственное действие, Елизавета вздохнула свободно. Это означало, что целый день она проведет одна. Даже соседство с королевой не особенно беспокоило Дубровскую. Та часами обсуждала с Верстой какие-то свои личные проблемы и на все, что творилось в камере, смотрела сквозь пальцы.

– Получить срок из-за какой-то гадины, которая нарывалась на неприятности по собственной дури, это, скажу тебе, страшная невезуха! А вот его можно было и не убивать, – жаловалась Регина.

Верста, как водится, со всем соглашалась.

Лиза навострила уши. Оказывается, королева убивала не только женщин, но и мужиков. Это была новость!

– Если бы все можно было вернуть, ты поступила бы по-другому?

– Ох, не знаю! С одной стороны, он вытер об меня ноги. Что мне оставалось делать? Но с другой стороны, это ведь была любовь!

Странный диалог продолжался, а Лиза никак не могла взять в толк, о какой любви плачется Регина. Судя по ее сведениям, в любовницах мужеподобной дамы числились только молоденькие девушки.

Дубровская настолько была удивлена, что выпустила из рук кружку. Та гулко ударилась об пол. Женщины вздрогнули. Они, должно быть, увлеклись беседой и не заметили, что позади них, как тень, бродит Елизавета. Та собиралась попить чайку за общим столом, но принятый в камере этикет не позволял беспокоить «избранных» во время трапезы.

Назад Дальше