– Верста! – догадалась Дубровская.
– Что-то вроде того. Так вот эту Версту теперь перевели в другое место, а бедная Марта лечится в тюремном лазарете.
– Так, значит… – вытаращила глаза Лиза.
– Это ничего не значит! – оборвал ее Грановский. – Свидетелей ночного происшествия не нашлось. Да разве это можно назвать происшествием? Маленький несчастный случай. Ну, упала дамочка с нар. С кем не бывает?
– Да, действительно. Дело – пустяк!
– Что-то я с тобой заболтался! – Адвокат сверился с часами. – У меня назначена встреча с клиентом. Он обвиняется в грабеже, и, если мы с ним не определимся с тем, что он будет говорить на допросе, боюсь, его возьмут под стражу. А это, как сама понимаешь, нежелательно.
– Хорошо, что вы опять вернулись к уголовным делам! – воскликнула Лиза.
Семен Иосифович не смутился.
– Конечно, теперь я вернулся к тому, чем я больше всего любил заниматься. Нельзя закапывать талант в землю, когда вокруг столько людей, которые нуждаются в твоей помощи. Как думаешь, Лиза?
А что она могла сказать? Грановский был совершенно прав…
– Нет, это просто возмутительно! – негодовал Андрей. – Не отвечать на мои телефонные звонки, когда я чуть с ума не сошел от волнения! И это ты называешь заботой о моем душевном равновесии?
– Именно так, дорогой, – кротко отвечала Лиза. – Ты вел важные переговоры. Стоило ли мне лезть к тебе со своими мелочами, когда ты был так занят?
– Нет, ты меня не понимаешь, – горячился молодой человек. – Папа, ну хоть ты объясни ей, что так не делается. Не оставить своих координат, отключить мобильный телефон и не удосужиться ни разу позвонить мне – так не поступают любящие женщины…
Но Сергей Аркадьевич только пожимал плечами. Судя по всему, он не собирался вмешиваться в разговор и тем более занимать чью-либо сторону.
Отчаявшись дождаться поддержки, Андрей тем не менее выяснение отношений не прекратил, а с удвоенной силой продолжил изливать на окружающих свое возмущение.
– Может, хоть кто-нибудь мне объяснит, что произошло, пока меня здесь не было? – вопрошал молодой мужчина. – Только взгляните на Лизу! Она загадочно отмалчивается. Ей явно мое отсутствие пошло на пользу – похудела, похорошела и приобрела изумительный цвет лица. От отца также слова не вытянешь – сидит и только улыбается… Мать, которую хлебом не корми – дай только поболтать и посплетничать, заперлась в своей комнате, бледная и печальная. А где, кстати, Павловские? Без них у нас не обходился ни один вечер. Как дела у Алины? Почему вы молчите?
Сергей Аркадьевич поднялся с кресла.
– Я думаю, вам есть о чем поговорить и что обсудить. Лиза, милая, дальше тянуть нет смысла. Объясни ему все.
Стараясь не глядеть в глаза сыну, он вышел из комнаты. Елизавета и Андрей остались одни.
Дубровская вздохнула. Ей предстояло многое рассказать Андрею. За время его короткого отсутствия, казалось, минула целая вечность. Привычный мир покачнулся, затем, потеряв равновесие, рухнул и превратился в пыль. Попробуй найди теперь красавицу Алину, ее призрачного приятеля Данилкина или вечно пьяного Плешака. Их нет и никогда больше не будет среди живых. Какая нелепость! Ведь всего месяц назад Елизавета сходила с ума от собственного бессилия. Видеть рядом с собой соперницу, молодую и очаровательную, словно созданную для всеобщего восхищения, – это сомнительное удовольствие для того, кто не очень-то верит в собственные силы. А Дубровская готова была сдаться без боя. Слишком уж неравной ей представлялась эта схватка. Еще бы! Она, пунцовая от собственной неловкости, с одной стороны, и утонченная аристократка с изысканными манерами – на другой половине поля. Финал поединка, как казалось ей, был предопределен заранее.
Не будь Елизавета столь наивна и доверчива, не возьми она за аксиому положение о неоспоримом превосходстве Павловской, почти наверняка все сложилось бы по-другому. Она не прошла бы сквозь страшные испытания и не подставила бы под удар счастье и благополучие собственной семьи. Но теперь менять что-либо было уже поздно.
– Эта история началась тогда, когда я в нелепом платье с гранатовым ожерельем вошла в твой дом… – начала она долгий рассказ.
Чтобы обойти пешком весь мир, нужно сделать первый шаг. Чтобы рассказать всю правду, какой бы неприглядной она ни казалась, нужно произнести первую фразу. А когда положено начало, шагать становится веселее, а нужные слова находятся сами собой.
Елизавета преодолела страх перед прошлым, и теперь голос ее звучал почти спокойно. Раскрывая перед Андреем глубину приготовленной для нее ловушки, она боялась увидеть в его глазах боль и страдание. Кто знает, может, неожиданное известие о смерти Павловской сразит его наповал, и он обвинит во всем Дубровскую. Так уже сделали родители Алины и мать Андрея. Правда оказалась для них непосильным грузом. Не внемля ни доводам разума, ни официальному заключению следственных органов, они предпочли остаться при своей правде и при своей справедливости. Если таким же образом поступит Андрей, Елизавета признает свое поражение. Мертвая Алина получит свой выигрыш…
– …Эта история возмутила меня до глубины души, – наконец произнес он. – Ты, конечно, ожидаешь услышать от меня слова утешения? Считаешь, что я должен рыдать, обнимая тебя за плечи, и проклинать интриганку Алину?
«Начинается, – уныло думала Елизавета. – Сейчас он повторит то, что мне уже доводилось слышать. „Не думаете ли вы, что я хоть на минуту могу поверить в ваши сказки? Алина была ангелом, и никакая грязь не прилипнет к ее честному имени. Смущает ли меня ваше оправдание? Ничуть! У следственных органов, как всегда, не нашлось достаточных улик для того, чтобы изолировать виновного от нормального общества раз и навсегда“.» Так, что ли, высказала свое мнение Ольга Сергеевна? Примерно так. Лиза не стала уточнять, кого она подразумевает под пугающим определением «виновный». Все было предельно ясно. Ее освобождение ровным счетом для Мерцаловой ничего не значило.
– Если тебе неприятно упоминание о твоей подруге, я прошу прощения. Но рассказать тебе все и обойти стороной эту болезненную тему я не могла. Слишком уж здесь все переплелось…
Дубровская ненавидела себя за собственные слова. С какой стати она должна перед ним оправдываться? Если его милая подружка подвела ее под уголовную статью, то слова извинения должен сейчас произносить он. А ее дело – сидеть, вперив страдающий взгляд в пространство, и холодно выслушивать его признания в вечной любви.
– Именно об Алине я и хотел с тобой поговорить! – Его тон не сулил ничего похожего на ее грезы. – Во всем, что с тобой приключилось в мое отсутствие, большая часть твоей вины…
Елизавета подскочила на месте. Долой бессвязный лепет! К черту деликатность и хорошие манеры! Она не позволит обращаться с собой, как с бессловесной маленькой дурочкой. Пусть это даже будет стоить им дружбы!
– В чем ты видишь мою вину? – с места в карьер понеслась она. – В том, что я привыкла доверять людям? Как я могла понять, что под личиной кроткого ангела, какой вы привыкли представлять Павловскую, скрывается самая настоящая дьяволица? Твоя маменька млела от одного ее присутствия, будто на ваш дом спустилась небесная благодать: «Ах, Алина! Она так красива, так воспитана, так занятна. Ах, ее благородное происхождение! Ах, ее изысканные манеры!» Если у нее слезы, то даже они бриллиантовые! А ты, как вел себя ты? Надо отдать тебе должное – ты воздерживался от прямой критики. Но нужно было родиться слепой, чтобы не заметить, какие ты на нее бросал взгляды! Со мной ты вел себя как мальчишка: шутил, поддевал меня, точно мне было пять лет; не упускал возможности дернуть меня за волосы или ущипнуть за бок. С ней же ты всегда держался как с хрупкой дорогой вещью. Только поцелуи рук и комплименты…
– Лиза, Лиза! – попытался остановить ее Андрей.
– Нет, молчи и слушай! Позволь мне высказать все, что у меня накопилось. Потом я уйду и предоставлю вам с маменькой возможность орошать бриллиантовыми слезами ее портрет, который до сих пор стоит в вашей гостиной. Думаешь, мне неизвестно про ее ночевки в вашем гостеприимном доме? Я знаю, как ночь за ночью она кралась к тебе в спальню, а ты считал великим счастьем открыть для нее дверь…
– Лиза! – вскричал изумленный Андрей, но это ее не остановило.
– Я позволяла себя обманывать. Я, как наивная девочка, верила в вашу дружбу. Конечно, ваши родители – бизнес-партнеры! Конечно, Алина, будучи еще маленькой девочкой, привыкла бывать в вашем доме! Нет ничего странного в том, что, став уже взрослой женщиной, Павловская проводит в вашей семье все свое время. В гостевой комнате хранятся ее вещи, под кроватью стоят ее тапочки, а в хрустальном стаканчике в ванной ее зубная щетка! На меня же здесь смотрели как на самозванку, невесть откуда явившуюся в ваш дом. Охотница за богатым мужем – вот как оценили меня друзья вашей семьи. Их можно понять – манеры мои далеки от идеальных, в обществе я робею и не могу поддержать светскую болтовню. А постоянное присутствие рядом со мной эталона всех мер и весов – этой вашей белокурой бестии Алины – и вовсе сводило все мои достоинства на нет. Но теперь, когда бедняжка отправилась на тот свет, я осталась одна в своем роде. Но мне не хочется пользоваться преимуществом, которое я так неожиданно получила. Мне остается только уйти и оставить вас наедине с воспоминаниями.
Она собралась было с достоинством выйти, даже уже развернулась на каблучках по направлению к двери, как вдруг обратила внимание на то, что Мерцалов, до этого пытающийся вставить хоть слово в ее пламенную речь, ведет себя как-то странно. Он не произносил ни звука, только обхватил лицо руками. Плечи его тряслись от еле сдерживаемых рыданий.
Картина такого безудержного человеческого горя, конечно, потрясла Дубровскую. Она почувствовала жалость.
Бесшумно ступая по толстому, ворсистому ковру, Лиза подошла к молодому человеку. Она обняла его за плечи:
– Не стоит, дорогой! Не убивайся так. Поверь, в ее смерти никто не виноват! Так уж получилось…
Но он тряс головой, выражая, должно быть, свое несогласие.
Хорошенькая ситуация! Теперь она утешает того, кто должен был, по ее мнению, осушать ей слезы. Но ничего не попишешь. Финал оказался для нее неожиданным, но стоит, видимо, принять все, как есть.
Она погладила его волосы и даже прикоснулась к ним губами. В этом не было уже ничего интимного, личного, обыкновенное человеческое участие, и только.
– Поцелуй меня, – тихо попросил он, не отнимая от лица рук.
Нет уж! Жалость жалостью, а меру знать надо. Она гордо выпрямилась.
– Прости, Андрей, это лишнее! Наверно, я поступаю жестоко, но потом тебе станет легче. Жаль, что ты никогда не любил меня по-настоящему…
В ее голосе было столько трагизма! По щеке бежала слеза. Но что это?
В самый неподходящий момент тишину кабинета нарушил громкий до неприличия смех. Смеялся Андрей! Он убрал руки, и Лиза наконец смогла увидеть его лицо. Оно было все в красных пятнах. Должно быть, негодяй отчаянно сжимал его пальцами, еле удерживая охватившее его не вовремя веселье.
– С меня – довольно! – решительно произнесла Дубровская. – Я ухожу!
Андрей, не в силах вымолвить и слова, только махал руками. Из глаз его струились самые настоящие слезы.
Если Дубровская была согласна играть роль в драме, то стать комедийной актрисой ей совсем не хотелось. Она собралась покинуть комнату, а заодно и дом, где ей причинили столько горя.
– Останься! Не уходи! – рыдал от смеха ее бывший возлюбленный. – Дорогая, тебе никто не говорил раньше, что у тебя выдающиеся актерские способности?
Нет, никто раньше ее так не оскорблял! Она беззвучно, точно рыба на берегу, хватала ртом воздух. Творческого запала хватило ненадолго, и теперь она лихорадочно соображала, что ответить нахалу.
– Сядь, – попросил он ее. Она и не думала подчиняться.
Андрей подошел и чуть ли не силой усадил ее в кресло.
– Послушай, дорогая, – начал он, вытирая рукой слезы. – Есть такая замечательная наука – логика. Ты, кстати, ее должна была изучать в институте. Вот только я подозреваю, что зачет по этой дисциплине ты получила, сразив преподавателя хлопаньем своих длинных ресниц…
Возмущенная Елизавета хотела развенчать его глупые домыслы, но он не дал ей раскрыть рта.
– Нет уж, сиди и слушай! Пришла твоя очередь… С твоих слов складывается замечательная картинка. Я без ума от Павловской Алины. Она также неравнодушна ко мне. Мы проводим вместе дни и ночи, и родители ничего не имеют против нашей близкой дружбы. Приятели семьи восхищаются перспективным молодым союзом, и дело идет, видимо, к свадьбе. Но возникает закономерный вопрос: по какой причине в нашем доме появилась ты?
– Я тоже хотела бы это узнать!
– О боже! Поставлю вопрос проще: зачем мне ты, если я люблю Алину, а она любит меня? Для чего мне водить тебя за нос? Может, ты богатая наследница или раскрученная поп-дива?
Дубровская угрюмо молчала.
– Итак, несуразица первая: в твоих размышлениях отсутствует здравый смысл. Замечание второе: ты голословна. У тебя нет фактов. С чего ты вдруг решила, что мы встречались по ночам?
Действительно, с чего? Лиза знала о единственном случае, о котором ей рассказал отец Андрея. Это было в тот вечер, когда он угостил снотворным Алину. Стало быть, до спальни ее любимого она добраться не сумела.
– Так я и понял, – вздохнул молодой человек. – Ты пыталась показать свою осведомленность, опираясь на собственные выдумки. Не ожидал я, что ты настолько ревнива.
– Я?! – Лиза даже поперхнулась от неожиданности. – Да как ты смеешь?
– Смею, смею. – Мерцалов улыбался. – Не знаю, какие взгляды, как тебе казалось, я бросал на Алину. Но могу сказать определенно: твое поведение по отношению к ней меня сильно беспокоило. Стоило мне обратиться к Павловской с пустяковым вопросом, ты впивалась в нее глазами, словно собиралась выжечь на ее хорошеньком личике клеймо. А когда я целовал ее, приветствуя при встрече, ты бледнела, как полотно. Я боялся, что тебя хватит удар. Мне хотелось достучаться до тебя, объяснить, насколько ты мне дорога, но между нами словно выросла стена. Ты блуждала по одну сторону от нее, не слыша моих признаний и объяснений. Я же терял терпение и уже было отчаялся найти с тобой общий язык.
– Почему же ты заявил, что во всем, что со мной случилось, ты видишь только мою вину?
– Я сказал немного не так, – мягко поправил ее Андрей. – Большую часть, но не всю вину, конечно. Я имел в виду наши с тобой отношения. Ты не доверяла мне так, как доверял тебе я. Ты не прекратила своих встреч с Павловской, несмотря на мои настойчивые просьбы.
– Я думала, что ты ее любишь и поэтому возражаешь против нашей с ней дружбы.
– Если бы я ее любил, ты бы не появилась в нашем доме. Я никогда не рассматривал Алину как потенциальную возлюбленную. Для меня она всегда оставалась дочерью наших близких друзей, моей сестрой, наконец. А я – убежденный противник кровосмешения!
– Как оказалось, она не слишком-то разделяла твои взгляды, – ехидно заметила Лиза.
Андрей пожал плечами.
– Для меня это был сюрприз. Неприятный, между прочим. Мне казалось, она была всегда очень искренна в отношениях со мной. Лишний раз убеждаюсь, что женская душа – потемки. Хотя признаюсь, поверить в то, что Павловская организовала убийство своего любовника, мне очень трудно.
– Вот видишь, и ты не веришь! – с досадой воскликнула Дубровская.
– Ты меня не поняла. Я верю тебе, но пилюля оказалась для меня слишком горькой. Мне придется привыкнуть к ее вкусу. Другого выхода все равно нет. Тем более я не хочу тебя терять.
– Это правда? – спросила Елизавета, ожидая очередного подвоха.
Он только рассмеялся и прижал ее к себе. Их сердца бились в такт…
Этот званый ужин мало чем отличался от того, который состоялся здесь же в последние дни уходящего лета. Декорации остались прежними: прелестные пейзажи на стенах, тончайший фарфор на столе и венецианские люстры под потолком. Прислуга едва слышно скользила возле стола, создавая иллюзию своего полного отсутствия. Сквозь панорамные окна по-прежнему хорошо просматривались липовая аллея и пруд с охотничьим домиком. Вот только бесшабашная яркость лета уступила свое место холодному совершенству зимы. Все вокруг стало более четким, контрастным, графическим.
Однако среди действующих лиц произошли изменения. Они, конечно, не коснулись хозяев особняка – Мерцаловы были в полном составе, вот только гостей присутствовало немного – Вероника Алексеевна Дубровская с дочерью. На этот раз они предпочли не эпатировать публику роскошными вечерними нарядами, малоподходящими для тихого семейного вечера. Елизавета выбрала повседневную одежду: серые брюки классического кроя и белый джемпер. Ее мать – темно-синий костюм. Правда, она не смогла удержаться и все-таки надела баснословно дорогой гарнитур из сапфиров, памятный подарок мужа.
По этому поводу между матерью и дочерью произошла небольшая стычка. Елизавета, наученная горьким опытом прошлого визита, посоветовала Веронике Алексеевне выбрать что-либо другое, не такое дорогое и вычурное. Однако мать заупрямилась. Дубровская сердилась, клялась, что останется дома. Но даже этот железный довод не возымел нужного действия на строптивую родительницу. Лизе пришлось смириться.
– Ладно, пусть все остается как есть, – обреченно изрекла Елизавета. – Все равно из этой затеи провести вечер у Мерцаловых ничего дельного не получится. Мужчины, конечно, будут лезть из кожи вон, но Ольгу Сергеевну им расшевелить вряд ли удастся.
– Я удивляюсь, что она вообще согласилась почтить нас своим присутствием. Признаться, я ожидала, что мы будем ужинать в обществе Сергея Аркадьевича и Андрея.
– Возможно, это был бы лучший вариант для нас всех, – мрачно предсказала Лиза. – Бог знает, чем закончится этот званый ужин. Жаль, что невозможно отказаться от приглашения. Все-таки неудобно…
Суровая, словно высеченная из камня фигура мадам Мерцаловой подтверждала самые худшие опасения. Она сухо поздоровалась с Дубровскими и уселась за стол, прямая и величественная, будто герцогиня. Сергей Аркадьевич, стараясь сгладить неловкость из-за поведения супруги, был чрезвычайно любезен. Он ухаживал за дамами, предлагал оригинальные тосты и, в конце концов, своей цели добился. Мать и дочь растаяли. Они позволили увлечь себя занимательной беседой, охотно смеялись и беззлобно поддевали Андрея, который почему-то стеснялся исполнить в присутствии гостей свои песни.