В полуметре от меня тварь прыгнула. Так скачут жабы – с виду тяжело, однако далеко и точно. Целилась она не то в мой голый живот, не то пониже. Я ждал чего-то в этом роде и, когда она уже взмыла в воздух, прикрылся согнутой в колене ногой. Тварь врезалась в подошву башмака, мгновенно вцепилась в нее всеми конечностями. Я не стал ждать, что она предпримет дальше, и опустил ногу. Было огромное желание топнуть изо всех сил, размазать маленькую мерзость по полу, растереть в пюре, но я сдержался.
Тварь скребла когтистыми пальчиками по жесткой коже башмака. В широко разинутой пасти виднелось всего два зуба. Как по заказу на манер заячьих – впереди сверху. Башка, однако, была почти человечья, и почти человечьими были пятипалые ручки и ножки с маленькими ступнями. Уродливое личико наглядно демонстрировало, что получается, когда упырем становится полугодовалый ребенок. Заражение, судя по всему, началось недавно, недели две-три назад. На голове еще оставались мягкие волосы, губы не окончательно усохли до узких и жестких кожистых валиков, нос и уши едва начали терять форму. Больше всего изменения коснулись кожи и глаз. Упыренок смотрел на меня абсолютно черными, слабо фосфоресцирующими зенками без белков.
Я смачно, от всей души выругался. Можно понять высших кровососов, когда они натравливают «солдат» на взрослых людей, чтоб пополнить ряды слуг. Можно понять даже новообращенных упырей, которые частенько возвращаются домой и кусают близких, вообразив загнивающим мозгом, что даруют им фантастическое здоровье и почти бессмертие. Но понять тварь, которая превратила в чудовище младенца, – невозможно.
– Почему эти суки просто не убили тебя? – сказал я и двинул ногу, под которой корчился маленький уродец, вперед. Его тощая спина пробороздила по камню, наверняка очень болезненно, но он не завопил. Шипел, как и прежде, да скоблил башмак твердыми коготками. Я оперся на пятку (она оказалась между хиленьких ножек) и прыжком переставил вторую ногу. Куча тряпья оказалась на полшага ближе.
– Но не переживай. Дядя Родион найдет их и выпустит им всю требуху наружу. Все их вонючие кишки. А для тебя кошмар скоро кончится.
Я сделал еще несколько таких шажков-скачков. Продолжая прижимать упыренка к полу, присел. Дотянулся ножом до обгорелой сучковатой палки, подтащил, взял в руку и уже ею начал ворошить упыриное гнездо.
Тошнотная вонь гниющих овощей и мокрой шерсти ударила в нос. Из-под кучи начали расползаться мокрицы и проворные синевато-черные жуки. Выкатилась стеклянная бутылочка для детского питания с обгрызенной до лохмотьев резиновой соской. Внутри бултыхались жидкие остатки какой-то гадости.
– Похоже, покусала-то тебя мамочка. Да, крошка? Кстати, кто ты, мальчик или девочка? Хотя можешь не отвечать, скоро узнаю.
Среди ветхих, засаленных пальто отыскался обрывок домотканого половика. Я выволок его наружу.
– А вот и пелёнка. Грубовата, конечно, но ведь ты не из неженок. Подгузник искать не буду, ладно?
Я говорил и говорил, не в силах остановиться. Знал: стоит мне замолчать, и в наступившей тишине разрастется, заполнит всю пещеру очевидность того, что мне предстоит убитьребенка.
Кое-как расстелив половичок и придерживая его палкой, я поместил уродца сверху. Способ, отлично зарекомендовавший себя во время продвижения к куче, не подвел и на этот раз. Одно шаркающее движение ноги, и младенец оказался точно там, где нужно. Мне осталось только взяться за углы половичка и, не мешкая ни секунды, спеленать упыренка. Туже, туже, еще туже.
Если кому-то интересно – это оказалась девочка.
Выбравшись из пещеры, я до боли закусил губу и изо всей силы швырнул нетяжелый снаряд вдаль. Он полетел, быстро вращаясь. Вскоре грубый саван размотался. Тельце маленького вурдалака вспыхнуло недолговечным огненным шариком. В лес упала только тряпка да несколько хлопьев сажи.
* * *– Кто там был? – спросил Эмин, когда я вернулся к машине. Он старался держаться так, будто ничего не случилось, но злобный блеск в прищуренных глазах выдавал его с головой.
– Крыса, – ответил я.
– И что вы с ней сделали?
– Зарезал, освежевал, съел. Люблю сырую дичь.
– А серьезно?
– Прибил камнем.
– Там вроде камней-то подходящих не было.
– Были-были. Драпал бы помедленней, так заметил бы, – сказал я с ухмылкой. – Ладно, Пикассо, не дуйся. Я еще кое-что разглядел. Тебе наверняка понравится.
– Что? – оживился он.
– Лагерь археологов.
– Где?
– Да тут недалеко, километр максимум. Сейчас сходим или на завтра отложим?
– Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, – провозгласил улыбающийся Эмин и выскочил из машины.
– Держи. – Я вручил ему вытащенный из «бардачка» полиэтиленовый пакет. – Скажем, что грибники. А то неудобно являться, будто зеваки какие-то. Согласен?
Он закивал. Я прихватил второй пакет и, поигрывая складнем, двинулся в ту сторону, где разглядел синюю палатку. Путь шел под гору, лес был относительно чистым от валежника, поэтому двигались мы быстро. На березовых пнях (когда-то здесь пилили дрова) встречались семейки крепеньких толстоногих опят, так что вскоре мы наполнили пакеты и стали полностью соответствовать придуманной «легенде».
Глазомер меня не подвел, минут через пятнадцать мы вышли точно к раскопу. Это оказалась не просто яма, а вскрытый подвал, явно относящийся к развалинам, которые я видел с Медведя. Сами развалины выглядели примерно как затерянный город инков в южноамериканской сельве. От бывшего строения – или нескольких строений – мало что осталось. Лишь небольшие участки каменной кладки, почти полностью заросшие папоротниками, волчьим лыком да можжевельником. Вскрытый археологами подвал выглядел не лучше. Стены из необработанного известняка разрушились, выдавленные оседающей почвой. Из дыр между камнями торчали рыжие языки глины. Казалось, потревожь яму хотя бы чихом, и хана. Все осыплется за краткий миг. Во всяком случае, желания слезть вниз у меня не появилось.
Но это только у меня, археологи были храбрее. В подвал спускалась легкая алюминиевая лестница. Однако ни внизу, ни наверху людей не было видно. Палатка тоже пустовала. Ни спальных мешков, ни другого туристического хозяйства в ней не обнаружилось, зато лежала пара отличных заступов, какие-то совочки, щеточки, ножички, скребки, невысокие корытца вроде противней для духовки и прочее в том же духе. Стоял закрытый на цифровой замок алюминиевый ящик с хромированными накладками. На ящике – две ярко-желтые каски с фонариками. Видимо, археологи совсем не страшились набегов сборщиков цветмета и прочих грабителей.
Возле палатки на брезенте были аккуратно разложены темные черепки, проржавевшие в хлам железяки, объемистая прямоугольная бутылка синего стекла, а также обломки костей. Кости, на мой взгляд, были коровьими. Все эти сокровища покрывал тонкий налет землицы, местами подсохшей, а местами слегка влажной. Думаю, предметы древней культуры были разложены для просушки.
– Э-ге-гей, хозяева! – позвал я громко. – Экскурсии принимаете?
Тишина была мне ответом. Я по-разбойничьи свистнул. Отозвалось только эхо.
– Странно. Рабочий день в полном разгаре, а гробокопатели где-то шляются. Или их проклятие фараонов настигло?
– Каких фараонов? – спросил Эмин, озираясь. Выражение разочарования на его лице становилось все более отчетливым. – Фараоны же в Египте были.
– Фараоны только в Египте, а их проклятие – везде. Хоть в Антарктиде древние захоронения разори, один хрен вырвется и уничтожит всех. Об этом даже кино есть. «Нечто» называется.
– Шутите, – понял пацан.
– Пытаюсь. Знаешь, что мне интересно. Кто на самом деле здесь копал? – Я махнул рукой в сторону груды земли и камней. – Как-то с трудом представляю себе генерала с лопатой в руках. Тем более хрупкую дамочку.
– Она не очень-то хрупкая, – возразил Эмин. – В смысле у нее отличная спортивная фигура. Да и генерал без живота, крепкий мужчина. Слушайте, Родион, – вдруг встрепенулся он и уставился на темный зев раскопа. – А что, если их завалило под землей? Мы тут шутим, а они там, может, погибают без света и воздуха? Я слезу!
Он отбросил пакет с опятами и дернулся в сторону ямы.
– Куда? – В этот раз я был настороже и сразу поймал его за воротник.
– Пустите!
– Остынь, спасатель. Не видел разве, что инструменты и каски лежат в палатке? Это только ты да я с зажигалкой по пещерам лазаем. Настоящие археологи так не поступают.
– Тогда где они?
– На обед уехали, – сказал я. – Посмотри вокруг. Ни кострища, ни очага какого-нибудь. В палатке тоже нет ничего похожего на примус. Да и объедков не видать. Вывод прост. Питаются они не здесь.
Эмин покачал головой, прикрыл глаза и грустно усмехнулся.
– Ой. Я настоящий баран. Их же дядя Джамал кормит.
– Получается, если поспешим, можем застать их на ферме, – деловито сказал я.
– Может, все-таки спустимся в эту яму? Вдруг найдем что-нибудь ценное? Они вернутся, а мы такие: опа, смотрите, что нашли!
– Ага, и блондинка в благодарность страстно расцелует тебя прямо в губы, – продолжил я, озвучив невысказанную юношескую мечту. – Хватит на сегодня приключений. Пошли. Да не забудь грибы подобрать.
– Мне не надо.
– Зато мне надо. Хозяйке отдам, сразу меня полюбит.
Играя желваками, Эмин поднял пакет, сложил в него рассыпавшиеся опята. Сделал движение, намереваясь отдать мне, но наткнулся на хмурый взгляд и резко передумал.
– А у кого вы остановились?
– У Ивана Артемовича Чепилова и жены его Татьяны.
– Везет! Артемьич классный.
– Он-то классный, но вот хозяйку я бы предпочел помоложе лет на тридцать. И незамужнюю.
…Когда мы съехали с горы и покатили по полям, навстречу попался «патрол» Байрактаров. Пер он прямо по осевой, занимая всю ширину дороги. Сворачивать водитель явно не собирался. Пришлось притормозить и сместиться в сторону мне. За рулем, небрежно выставив в открытое боковое окно локоть, сидел Тагир. Проезжая мимо «УАЗа», он демонстративно отвернулся.
Пассажиров сквозь тонированные стекла разглядеть не удалось, но я всей шкурой почувствовал, что из салона на меня посмотрели две пары внимательных, изучающих глаз.
* * *Я высадил Эмина возле фермы, а сам поехал к Чепиловым. Надо было хорошенько отдохнуть. Может быть, даже вздремнуть перед ночным бдением возле коровьего стада.
Артемьич стоял у приоткрытого окна и курил с необыкновенно строгим видом – словно церемонию государственного значения исполнял. Однако, увидев меня, мгновенно оживился, поплевал на окурок и замахал рукой: заходи! Я оставил машину у ворот и вошел в избу. Тетки Татьяны дома не оказалось. Рассказывая в лицах, как жена допытывалась, что я за человек, Артемьич принял у меня опята, налил кружку мутноватого кваса с ароматом хрена, показал, где сортир, дождался возвращения оттуда, проводил в мою комнату, а потом вдруг прервался на середине фразы и спросил:
– Ну, чего нарыл, ветеринар?
– Да так, – уклончиво сказал я. – Пока ясно, что ни черта не ясно.
– А ты поспрашивай знающих людей. Может, повезет интересное услышать.
– Знающий – это, видимо, ты?
– Так и есь!
– Ладно. Обязательно воспользуюсь советом. Но сперва прилягу, вздремну. Что-то меня разморило.
– Конечно, ложись. – Он убрал с подушки накидку, украшенную вышитыми георгинами. – Только разденься, а то Танюха осердится.
Я сбросил одежду, стянул носки и в одних трусах бухнулся на кровать.
– Удобно? – заботливо поинтересовался Артемьич.
– Красота!
– Ну тогда я пойду. Когда разбудить-то?
Я взглянул на часы. Было чуть больше пяти пополудни.
– В восемь вечера.
– Хорошо. Как раз ужин поспеет. Баньку истопить?
Я задумался. Если бы не предстоящая поездка на летний выпас, банька оказалась бы очень кстати. Однако ночью желательно быть не распаренным и умиротворенным, а собранным и злым.
– Не надо. На вечер у меня другие планы.
– Как знаешь.
Артемьич вышел из комнаты, а я закрыл глаза и задумался. Новые факты кое-что меняли в ситуации, и не сказать чтоб эти изменения очень мне нравились.
Еще недавно падеж коров и гибель скакуна можно было объяснить действиями высшего против Байрактаров и господина Коремина. Озоровал какой-то патриарх, чтоб довести министра до инфаркта, обычное дело. Но после обнаружения чудовищного младенца все несколько запуталось.
Теперь следовало принимать во внимание не только продвинутого кровососа, но и мамочку упыренка. Странную, между прочим, мамочку. Можно даже сказать – загадочную. Во-первых, не сидит днем возле чада. (А где сидит?) Во-вторых, откуда взялась, кем заражена? В-третьих, чем питается? Причем настолько ловко прячет следы своих трапез, что местные о ее жертвах не знают. А ведь в шкуре упыря, судя по изменениям во внешности ребенка, мамочка пребывает около месяца. Голодать столько времени она не могла.
Сам собой напрашивается вывод, что она-то и нападала на фермерский скот. И сроки подходят, и расположение логова поблизости от выпаса. Да вот беда, я абсолютно уверен, что низшего, едва сформировавшегося вурдалака коровы учуяли бы метров за сто. Музгарко пастухов – тем более.
Что же получается? А получается, что какие-то добрые дяденьки дарят мне простое, но удобное решение. Грохнуть упыриху, отрапортовать куратору об успехах, получить премию и успокоиться. И бабу эту бедную, бомжиху какую-нибудь, заразили нарочно, загодя, чтоб спихнуть на нее все грехи.
Возможно, я проглотил бы эту подачку не моргнув глазом. В конце концов, министр Коремин мне не друг и не родственник, чтобы рвать жопу за его интерес. Возможно, так и было бы. Однако эти мерзавцы допустили огромную ошибку. Заразили женщину с грудным ребенком. С младенцем, которого мне пришлось убить. Этого я им не прощу.
– Артемьич! – позвал я. – Артемьич, можно тебя на минутку?
Он появился так быстро, будто под дверью ждал. Сел на табурет, широко расставив ноги и упершись в колени руками. На физиономии у него отразился живейший интерес и жгучее желание общаться.
– Слушай, у вас здесь в последнее время люди не пропадали?
– Ну как сказать… Нормальные люди нет, а вот побирушка одна потерялась.
– Что за побирушка?
– Да кто ж ее знает. Не то цыганка, не то таджичка. Вся в платках, в юбках, а под юбками – штаны. С ребеночком. По-русски плохо говорила. Откуда взялась, неизвестно. Бабы болтали, что ее ночью на машине привезли и вышвырнули. Так ли, нет ли, этого я не скажу. А бабы и не то сочинят. Днями-то сидела у почты, попрошайничала. Спала в избушке тут в одной. Там давно никто не живет, и наследников нету, чтоб выгнать. Сначала боялись, что воровать начнет. Следили сколько-то дней. Нет, не воровала. Сидит целыми днями на земле, как кочка. То ребенку титьку дает, то ладошку тянет. Участковый хотел ее в район увезти, но она ему денег сунула, он и отступился. Бабы, правда, говорят, что не только денег. А я думаю – врут. Участковый бы ею побрезговал. Ну вот, недели три ошивалась, а потом исчезла. С концами. Ради порядка малость поискали в лесу да на реке, но быстро бросили. Как говорится, нет человека, нет проблемы. А ты что, думаешь, она как-то связана с коровьими болезнями? Привезла под своими юбками какую-нибудь неведомую холеру?
– Все может быть.
– Не, навряд ли, – убежденно сказал Артемьич. – Если так, то первым делом захворала бы скотина в деревне, а не у фермеров. Тогда еще я пас стадо. Так вот, могу сказать, что цыганки этой на выпасе и близко не было.
– А что там было, Артемьич? – спросил я ласково. – Ты же знаешь. Скажи.
Он прищурился.
– Я-то могу сказать. Да ведь ты поверить не сможешь.
– Смогу, Артемьич. Хоть в порчу, которую ты наслал, хоть в гадюк, которые молоко воруют.
– Про порчу и гадюк тебе Лешка с Петькой наплели? – Артемьич усмехнулся. – Они бы еще рассказали про черемисского колдуна, который меня в молодости вылечил, а сейчас не может умереть, пока свою силу мне не передаст. Брехня это, Родя. Если б я решил отомстить Джамалке, то уж точно не стал бы коров морить. Да и кореминского жеребца не стал бы. Скотина бессловесная в людской дурости не виновата. Что до змей, которые молоко сосут… Это и правда случается иногда. Сам видывал. Но тут другое. – Он помолчал. – Человек это сделал, Родя. Шибко нехороший человек. И коров он не травил, нет. И не доил. Он из них кровь выпускал.
– Кто? – напрягся я. – Ты его знаешь?
– Точно не уверен, а наговаривать не хочу.
– Да не тяни ты.
Артемьич вздохнул и тихо сказал:
– Тагирка Байрактар.
– Фермер? – Я, честно признаться, оторопел. Как подброшенный, сел на кровати, запустил пальцы в волосы и с силой поскреб голову. – Ни хрена себе заявочка! А зачем?
– Откуда мне знать. Может, у них на Кавказе так принято. Вон, скажем, татаро-монголы в походах пили кровь своих лошадей. Исторический факт. Хотя, конечно, ты сейчас скажешь, что Тагирка не татарин, а азербайджанец.
Я молча помотал головой. Я был потрясен. Артемьич сумел меня удивить и поставить в тупик. Он дал мне версию, какой я просто не мог вообразить! При этом в нее аккуратненько – насколько вообще возможно в реальной жизни – укладывались практически все факты.
Сторожевой пес был спокоен, так как знал ночного посетителя. Коровы тоже. Перед отбором крови животным могли вводить обезболивающее, а после – кровеостанавливающее. Кровь породистого жеребца современным татаро-монголам должна казаться небывалым лакомством, а инфаркт министра-компаньона – удобным случаем для присвоения всего хозяйства. Ну и так далее. Даже упыриха-таджичка, кормившая младенца кашицей из гнилых фруктов, этой версии не противоречила. Зараженная женщина могла попросту умереть от голода, так и не решившись напасть на человека или зверя. Неясным оставалось одно – кто ее укусил, но это мелочи.