Встреча моего незваного гостя с тем самым штабелем шлакоблоков закончилась плачевно для обеих сторон. Штабель развалился, а Луддит сломал хребет. Существуй он в шкуре кровососа чуть подольше, имел бы шанс со временем оклематься – как давешняя самка, которую я покалечил о столешницу и добил отверткой. Но он был совсем еще свеженький, сохранивший большую часть человеческой физиологии. Физиологии, основанной на исключительной важности спинного мозга.
Именно этим объяснялась его огромная сила, малая поворотливость и полное пренебрежение к кодексу низших, запрещающему входить в жилище без приглашения. Сейчас человеческая составляющая сыграла с ним злую шутку.
Неся помятую подзорную трубу в отведенной руке, я спустился вниз. Стояла поразительная тишина. Обследование дома и двора показало, что упырей больше не осталось. Лишь поскуливал здоровяк, растекшийся по куче блоков, как Шалтай-Болтай. Понемногу приближался рассвет, и в голосе его слышался нарастающий ужас. Вот ведь парадокс, кто-то боится тьмы, кто-то – света. Разница лишь в том, что страх вурдалаков перед светом куда рациональней, чем страх детишек перед темным чуланом.
Можно было оставить упыря дожидаться солнышка, но у меня имелась еще куча дел. Тратить остаток ночи на то, чтоб сидеть рядом с кровососом, не соответствовало моим планам. Я сходил в дровяной сарай и вернулся с хорошим, надежным инструментом.
– Смотри, это колун, – сказал я. – Видишь, какое длинное топорище? Для того чтобы сильнее ударить. А головка знаешь почему такая тяжелая и тупая? Потому что ею не рубят, а только колют. Главным образом вдоль древесных волокон. Тупой клин легко разрывает их, а вот лезвие обычного топора вязнет, фиг вытащишь. Поэтому топором колют дрова только идиоты. Кстати, мой псевдоним тоже Колун. Смешно, правда?
Упырь оскалился, но это была не улыбка.
Я хорошенько размахнулся и, крякнув, вогнал стальной клин ему в грудину. Вдоль ребер.
* * *«Гранд витара» дожидалась зимнего сезона в персональном закутке полицейского гаража. Когда-то это казалось отличной идеей – тепло, сухо, безопасно. Но сейчас предусмотрительность вышла мне боком. А впрочем, со своей «морозной» аэрографией машина была чересчур приметной. Мне же требовалась анонимность.
Домашняя аптечка, к счастью, уцелела. Была она даже побогаче «полевой» – настолько, что органам госнаркоконтроля показывать ее определенно не стоило.
Наскоро обработав царапины на плече, обколов антибиотиками, гормоном роста – для скорейшего заживления – и заклеив пластырем, я отправился в гараж. К старому доброму «Уралу», спутнику дурной и героической юности. При всей тогдашней бестолковости, помноженной на заносчивость, было во мне что-то светлое и искреннее. Сейчас всего света осталось – три секунды работы ультрафиолетовой лампы, а искренней только ненависть к всяческим рыковым да мордвиновым, вертящим мной как вздумается.
Коляска у мотоцикла была недавно отцеплена и по состоянию здоровья сдана на металлолом – проржавело днище, перестал запираться багажный отсек, истерся до основы дерматин сиденья. Однако без Мурки в коляске не было нужды. Бензина плескалось примерно полбака. Доливать я не стал, хватит и этого. Выкатил «Урал» во двор и откинул подножку.
Завелся он далеко не сразу, а заработав, долго чихал на холостых оборотах и откашливался черной гарью. Под его сбивчивое рокотание я достал из «бардачка» «УАЗа» складной нож, которого мне здорово не хватало десять минут назад, а из багажника то немногое, что осталось от амуниции, – сапоги с укрепленными голенищами, медицинскую сумку и налобный фонарь.
Электропроводка повсюду была уничтожена: пробки отсутствовали вовсе, лампочки разбиты, а провода в десятке мест перерезаны кусачками. Дом готовили к моему возвращению основательно. Единственное, чего я не мог понять, – как Мордвинова справилась с упырями. Сама была высшей ночной или кто-то ей помогал? Я надеялся выяснить это еще до наступления дня.
Подсвечивая фонарем, разыскал много полезного. В мастерской – кастет, на который собирался, да так и не успел приладить серебряные шипы. В гараже – телогрейку, в которой я начинал карьеру истребителя, и танковый шлем. Вываренная в соли телогрейка за прошедшие годы стала слегка узковата – к сожалению, не в плечах, а в талии. «Села», – успокоил я себя. Зато танковый шлем пришелся впору, хоть и густо зарос паутиной да пылью. Я выбил его о колено, надел, затянул ремешки под подбородком. Потом приспустил штаны и засандалил в каждую ягодицу по сто миллиграммов «короткого» эфира тестостерона, решив, что лишним это не будет. Промокнул места уколов ваткой, смоченной в спирте, поддернул портки, уложил в полупустой инструментальный ящик мотоцикла самые полезные фармакологические средства, взгромоздился на скрипнувшее пружинами сиденье и дал по газам.
Старичок «Урал» держался молодцом. Шел ровно, обороты набирал без лишней задумчивости, тормозил уверенно. А уж рычал – прямо заслушаешься, как варварское божество в момент эякуляции. Домашний адрес Мордвиновой был мне известен, в свое время с этим подсобил Рыков. По пустым улицам я долетел до места буквально махом.
На звонок долго не отвечали, но наконец дверь приоткрылась. В щель сначала показалось дуло травматического пистолета, и лишь после выглянула заспанная девичья физиономия. Вряд ли родственница, скорей очередная содержанка Алисы Эдуардовны. Не слишком красивая, зато очень молоденькая и с роскошными волосами. Сейчас они были в полном беспорядке.
– Мордвинову позови, – рявкнул я.
– Ее нету, – хрипло отозвалась девчонка. Травмат поднялся выше. Четыре внушительные отверстия уставились мне в лицо.
Понять намек было несложно, и я сбавил тон. А заодно ушел с линии огня.
– Давно уехала?
– А ты кто такой, чтоб спрашивать?
– Бывший сослуживец. Из отдела «У».
– Что за отдел «У»?
– Утренние улыбочки и увеселения, – сказал я и осклабился. – Брось дурочку корчить.
Губы у нее шевельнулись, однако возражений не последовало.
– Так давно она уехала? – повторил я.
– Вообще не возвращалась.
– Откуда, со службы?
– Надеюсь, что да. – Мысль о том, что подруга может проводить ночь где-то еще, девчонке явно не понравилась, и она засопела, раздувая ноздри. – А зачем тебе Алиса?
– Должок надо отдать.
– В четыре утра, – проговорила она ядовито.
– Так и есть. Пока злачные заведения не открылись. Я, понимаешь, только что с вахты вернулся. Бабло ляжку жгет. Боюсь, промотаю.
Девчонка высунула в щель узкую ладошку. На сантиметр-два, чтоб нельзя было схватить.
– Давай сюда. Передам в целости и сохранности.
«Знала бы ты, что это за долг», – подумал я.
– Извини, но в важных делах стараюсь обходиться без посредников.
Ладошка исчезла. Девчонка окинула презрительным взглядом мою телогрейку, всю в белых и желтых соляных разводах, потертый шлем в руке, испачканные засохшей глиной сапоги. Весь ее вид говорил: твои важные дела не стоят и мусора в моем кухонном ведре.
– Тогда проваливай, вахтовик.
Дверь захлопнулась.
* * *Охранник зевнул и включил переговорное устройство.
– Раскольник, ты, что ли? Куда намылился, такой красивый? К Мордвиновой небось?
Я кивнул.
– К ней. Открывай.
– А я-то думал, она одна такая долбанутая, всю ночь на работе.
– Тебя туда что, думать посадили? – мрачно спросил я. – Мыслитель, бля. Открывай, говорю.
Он откинулся на стуле, потянулся, помотал лысой головой, стряхивая остатки сонливости. Потом флегматично сообщил:
– Именно что думать. Кого пускать, а кого в пешую сексуальную прогулку посылать. Тут не «Макдоналдс», чтобы всем посетителям подряд радоваться.
– Ну и чего надумал? Учти, ошибка плохо скажется на карьере.
– На карьере? Здесь? Да ты юморист.
Перепалка начала меня не просто раздражать, а вводить в состояние крайней свирепости. Видимо, впрыснутый тестостерон уже поступил в кровь. Я долбанул кулаком по дверному косяку.
– Кончай тянуть резину. Я спешу.
Охранник поднял указательный палец, дескать, помолчи-ка. Наклонил голову, точно прислушиваясь к чему-то, затем удовлетворенно хлопнул ладонью по столу и перевел взгляд на меня.
– Ну если спешишь…
Он нажал кнопку на пульте. Пискнул сигнал, мигнул красным глазком-капелькой светодиод. Магнитный замок открылся. Я вошел и размашисто зашагал мимо охранника, больше всего опасаясь, что он начнет звонить Алисе Эдуардовне. Однако тот и не смотрел на меня. Он опять зевал – широко, с завыванием, вкусно.
По переходу я почти бежал. В горле бурлил яростный мат, пальцы правой руки сжимались, словно сминая чье-то горло. Левая грела в кармане бронзу кастета. Однако на лестнице я сумел более-менее справиться с гневом, а перед кабинетом и вовсе овладел собой. Даже дверь открыл не пинком.
Мордвинова ждала меня. Не как куратор – как шлюха. Она лежала на столе полураздетая, растрепанная, забросив руки за голову и широко раскинув сухощавые ноги.
Мордвинова ждала меня. Не как куратор – как шлюха. Она лежала на столе полураздетая, растрепанная, забросив руки за голову и широко раскинув сухощавые ноги.
Из середины груди торчала моя шашка. Она пробила Алису Эдуардовну насквозь и приколола к столу как жужелицу. Удар был поистине страшен – из тела Мордвиновой выставлялось не более двадцати сантиметров клинка. На рукоять была надета перчатка – моя перчатка. Вторая валялась на полу, рядом с расстегнутой оружейной сумкой.
Столешница была обильно залита красным, будто выплеснули трехлитровую банку томатного сока. Кровь стекала на пол. Одна ступня кураторши в намокшем капроновом чулке слабо подергивалась, выводя на паркете багровые каракули. Похоже, Алису Эдуардовну кончили, пока я лаялся с охранником.
Развернувшись, я бросился прочь. Со стороны подземного перехода уже слышался приближающийся топот множества ног. Где же они все прятались, суки? Я побежал к лестнице, а по ней наверх. Второй корпус Управления МЧС первоначально не являлся таковым, будучи обиталищем множества общественных организаций второго сорта. Комитета профсоюзов, отдела народного образования, Минспорта и так далее. У каждой из этих незначительных, но гордых организаций имелись собственные парадные лестницы, конференц-залы, кабинеты разной степени крутизны и прочая и прочая. Даже после стыковки зданий переходами и полного «евроремонта» здешняя топография оставалась на редкость запутанной. Настоящий лабиринт из коридоров, офисов, лестниц. Ориентировался я в них всего лишь удовлетворительно. Хотелось надеяться, что мои преследователи – и того хуже.
Впрочем, у меня было секунд десять форы, и я потратил их с максимальной пользой. Взбежал на третий этаж и устремился к «воздушному» переходу, ведущему обратно в главный корпус. Надеяться на то, что на выходе из Управления меня не ждут, было глупо, да я и не собирался. Вместо этого остановился примерно посередине, открыл окно, вылез наружу. Вдоль всего перехода, ниже ряда окон, тянулся толстый пучок коммуникаций, прикрытый алюминиевым коробом. Я встал на него сначала коленями, потом повис на руках. Короб угрожающе заскрипел, но я уже разжал пальцы.
Внизу пролегала пешеходная дорожка, обсаженная с обеих сторон кустарниками. За рядами насаждений, слишком далеко, чтоб грохнуться на них и сломать шею, располагались невысокие бетонные ограждения, повторяющие формой гребень Кремлевской стены. За ними – автомобильные дороги с односторонним движением, ведущие на площадь имени Гагарина и от нее.
Мне посчастливилось угодить в акацию, пружинистую, будто неплотный моток сетки-рабицы. Слава богу, южные акации с сантиметровыми шипами у нас не приживались. Росли только желтые, значительно менее враждебные к тем, кто сигает на них с пятиметровой высоты. Я отделался парой царапин. Выбравшись из куста, прислушался. Возле парадного входа орали: не то спорили, не то отдавали приказы. Со стороны жилого массива, до которого было метров триста и куда вела аллея, угрожающих звуков не доносилось.
Пригибаясь, я побежал туда. Не по асфальту – по газонам между кустами и заборчиком. Уже прилично рассвело, отчего опасность обнаружения возросла многократно. Сердце колотилось с таким неистовством, что в ушах отдавалось. Бум-бум, бум-бум. А может, это топотали ножищи ОМОНа? На бегу я обернулся.
Меня преследовала одинокая фигурка. Щуплая, невысокая, с объемистой шапкой курчавых волос. Здоровенные мартинсы на тонких ножках казались головками двух кувалд разновидности «Трифоныч». Да и бухали похоже.
Это был Эмин. Я дождался, когда он поравняется со мной, поймал за рукав и уволок в кусты.
– Ты откуда здесь? – свистящим шепотом спросил я, напряженно изучая его лицо. Клыки не торчали, щеки были розовыми, а зрачки – обычными, человеческими. Он хлопнул глазами и пылко сообщил:
– Вас спасать приехал!
– На чем?
– Увидите. Пойдем скорее.
Что я терял, поверив ему? Да ничего. Я был по самую маковку в дерьме, и, чтобы измазаться сильнее, надо было здорово постараться.
– Ладно, пошли, – согласился я.
Он привел меня к знакомому «патролу». Дыру в лобовом стекле, пробитую беднягой Тагиром, закрывала прозрачная пленка, закрепленная с помощью обычного скотча. На пленке лежал слой белой пыли. Похоже, Эмин ехал из Шилова по той же полевой дороге, что и я. Двигатель работал.
Я нырнул на водительское место, Эмин плюхнулся рядом. Преодолев соблазн сорваться с места, будто наскипидаренный, я тихонько тронул машину. Сирен за спиной не было. Через несколько минут мы затерялись в переулках.
* * *В микрорайоне новостроек, где никто никого не знает, а разбитые машины так же заурядны, как «копченые» лица гастарбайтеров, я припарковал джип на стихийной автостоянке и повернулся к Эмину. Он улыбался.
– Мальчик наконец-то дорвался до го-ло-во-кружительных приключений, – сказал я.
Засияв пуще прежнего, он кивнул.
– Как нашел-то меня, Пикассо?
– Артемьич подсказал. Я, когда на ферме проснулся, чувствую, надо Родиона найти. Поблагодарить, что жизнь спас. Вы же спасли меня, да? От той женщины.
– В некотором смысле.
– Скромничаете, – сказал он с легким укором. – А ведь я, в общем, и не помню ничего. Только в подвал спустился, голова как закружится! Чуть не упал, а тут она появилась. Даже не видел откуда.
– Ирина. Ее звали Ирина.
– Красивое имя. Жаль, что такой плохой женщине досталось…
Ему безумно хотелось выговориться. Выплеснуть накопившееся недоумение, страх, тоску по тому, что он потерял, еще не осознав необратимости потери. Понимая это, я не перебивал его, лишь бросал настороженные взгляды по сторонам.
– …Взяла под руку и говорит: пойдем. Хочу тебя. И трогает, и гладит. Ну вы понимаете. Везде. Мне бы радоваться, а я почему-то испугался, вырываться начал. Тогда она прижалась ко мне. И посмотрела! – Эмин выделил последнее слово не только интонацией, но и всплеском обеих рук. – Прямо в глаза. И все, я как будто в яму провалился. Это гипноз, наверно, был. Да?
– Да. Гипноз.
– Верите, в этом гипнозе мне очень плохо было. Чуть не умер там. Причем точно знаю, мне смерть не приснилась. Не померещилась. Я реально умирал. Кровь бежала, кости ломались. А вы меня спасли, вытащили. На руках. И рану как-то залечили. Это я тоже точно знаю. Скажите, я прав?
Он посмотрел на меня с ожиданием. Я молча пожал плечами.
– Ну не хотите, не говорите. Короче, проснулся на ферме, ночь уже. Чувствую себя прекрасно. Просто супер. Вроде бы даже в темноте вижу как кошка. Разбудил сторожа. Спрашиваю, кто меня привез? Он говорит, ветеринар. Я взял у сторожа велосипед и скорей к Ивану Артемьичу. Вы же у него останавливались. Приехал, а он возле дома сидит. Я, говорит, тебя ждал. Надо Родиона выручать, его подставить собираются. Если не поможем, хана. Бери дядину машину и поезжай в город. Я, говорит, буду командовать, куда рулить. Со мной поедете,спрашиваю. А он: нет, но это нам не помешает. Потом сам поймешь.
– Ну и как, понял? – поинтересовался я.
– Не совсем. То есть, с одной стороны, понял, а с другой – только сильнее запутался. Просто знал, куда ехать, и все. А почему я это знал, вообще неясно.
– Чего там неясного, Чепилов-то колдун.
– Прикалываетесь надо мной как обычно.
– Да я-то тут при чем? Все шиловское население в это верит. Вокс попули, все дела…
– Это ваше попули вообще постоянно ошибается! – вскипел он. – Нас до сих пор грузинами называют, можете себе такое представить? А меня иногда кубинцем. Какая связь вообще? Никакого уважения к другим нациям.
– Ладно, тему сельского менталитета мы обсудим в другой раз. А пока замнем. Скажи лучше, сейчас чувствуешь помощь Артемьича?
Эмин прислушался к себе. Приложил ладонь ко лбу, словно проверяя, нет ли жара, надул щеки, зачем-то потеребил нос.
– Вроде нет.
Он еще раз потер нос, засопел, набираясь решимости, и наконец спросил:
– Я правда вам помог? По-настоящему?
– Еще как, – сказал я. – Убили мою начальницу, а подстроили, будто это моя работа. Все улики, все мотивы. Не отвертишься. Если б повязали, присел бы капитально. А может, и того самого… Как оказавший вооруженное сопротивление во время задержания.
– Выходит, вы и сейчас в опасности?
Хорохориться перед мальчишкой не было смысла.
– Да.
– Что будете делать?
– Прятаться. Сначала прятаться. Чем глубже нырну, тем больше шансов уцелеть. Дальше видно будет.
Он положил ладонь мне на предплечье. Сжал.
– А поехали к нам, Родион! Там точно искать не будут. Сначала на выпасе поживете. Вы же вроде подружились с пастухами. У них как раз один вагончик пустой. Скажем, на охоту приехали. До середины октября там можно вообще спокойно жить. Как на курорте. Иван Артемьич все охотничьи и рыбные места покажет. Я буду продукты возить. Да и Люба вас не оставит.
– Люба, значит. – Я хмыкнул.
– В смысле, постирать и все такое, – спохватился Эмин, атомно краснея.