Но сегодня совершить все процедуры предлагалось мне.
На кухню, зевая, вошла Миранда.
— Ты не в школе? — удивился я.
— Нет, — буркнула девочка.
— Почему?
— Велели, чтобы сегодня к пяти вечера пришли родители, — мрачно пояснила Миранда.
— Что ты натворила?
— Ничего.
— Так отчего зовут маму?
— Они отца хотят, а где я им его возьму? — хмуро объяснила Миранда.
— Учительница не знает, что ты растешь без папы?
Девочка пожала плечами:
— Дура она. «Если отец не придет, выгоним». Да пошли они, подумаешь, нужен мне их отстой! Уйду в другую, не привыкать. Только мне пообещали «волчий билет» выдать, ты, случаем, не знаешь, что это такое?
Я нахмурился. Интересно, что натворила Миранда? Все-таки я уже хорошо знаю ребенка, девочка, конечно, сложная, но она не отпетая хулиганка, курильщица и наркоманка, скорей всего, речь идет о какой-нибудь мелкой шалости вроде разбитого окна или языка, показанного учительнице. Но нельзя же из-за этого лишать подростка права на образование.
— Быстро собирайся, отвезу тебя к третьему уроку.
— Нет, все равно не допустят.
— Скажешь, что отец приедет в пять.
— Кто? — удивилась Миранда.
— Ты меня два раза выручала, теперь мой черед, — пояснил я, — давай собирайся. Кстати, не знаешь, куда все подевались?
Миранда пожала плечами:
— Нора очень рано уехала, Шурик за ней в семь утра зашел, а Ленка унеслась около восьми, небось на рынок подалась.
— Тебе на сборы десять минут!
— А мне только кроссовки надеть, — сообщила повеселевшая Миранда.
Выпроводив девочку открывать машину, я положил Филимона в сумку и позвонил на пульт.
— Здравствуйте, номер…
Девушка молча выслушала мое заявление и, резко ответив: «Козел», бросила трубку.
Я покачал головой и снова позвонил. Ну зачем же так грубо? Каждый может случайно попасть не туда. И потом, молоденькую девушку не украшают подобные высказывания. Козел! Кстати, отчего именно это животное не нравится людям? На мой взгляд, в нем нет ничего противного, скунс или гиена значительно неприятней.
— Пульт, — раздалось из трубки.
— Здравствуйте, — обрадовался я.
Оператор выслушала мою фразу и, обронив: «Козел», отключилась.
Я редко прихожу в негодование, но тут обозлился до крайности. Какое безобразие! Ладно, допустим, я что-то перепутал, но дежурная не имеет права хамить людям. Полный негодования, я вновь набрал номер и каменным тоном заявил:
— Девушка, мой код…
— У вас охрана не срабатывает? — неожиданно вежливо поинтересовалась грубиянка. — Вы уже третий раз звоните. Там, у входной двери, висит коробочка, гляньте на нее, может, забыли кнопочку нажать?
Отчего-то ее вежливость совсем выбила меня из колеи.
— Как вам не стыдно!
— А что случилось? — недоуменно спросила дежурная.
— Неужели не понимаете?
— Нет.
— Вы правильно заметили, что я звоню уже в третий раз, знаете почему?
— Ну… наверное, жилплощадь на пульт не берется…
— Вы два раза обозвали меня козлом. Очень некрасивый поступок!
Из трубки послышалось тихое хихиканье, потом кашель, затем девушка подчеркнуто официально произнесла:
— Мужчина, вы не поняли. Пароль сегодня «Козел».
— Как это? — растерялся я.
— Ну просто, город такой есть, Козел.
— Где? — недоумевал я.
— Понятия не имею, — вздохнула оператор, — нам только название сообщают, а месторасположение — нет. Козел.
И она отсоединилась.
Чувствуя себя полным идиотом, я написал на бумажке «Козел» и запер дверь.
Глава 23
Машин на дороге было мало, и мы быстро доехали до школы. Я посмотрел на мрачную Миранду.
— Пошли доведу до двери.
— Не маленькая, — буркнула моя спутница, но было видно, что ее обрадовало это предложение.
Я взял рюкзачок, лежавший на заднем сиденье.
— Отдай, — велела Миранда.
— Мужчина должен помогать женщине нести тяжести.
Девочка ухмыльнулась, но ничего не сказала. Мы пошли по тротуару, внезапно Миранда рассмеялась:
— Смотри, рыбу удит.
Впереди, у открытого канализационного люка, стоял мужчина в оранжевой куртке. В руках он держал кабель или толстую веревку, уходившую под землю. Иногда трос подрагивал, внизу кто-то работал. Пролетарий очень походил на рыбака, и я улыбнулся. Миранде нельзя отказать в наблюдательности. Лицо у дядьки было таким же напряженно-задумчивым, как у тех парней, что скапливаются на берегах водоемов.
Не успели мы поравняться с «удильщиком», как девочка неожиданно рявкнула:
— Чего стоишь зеваешь! Клюет давно, подсекай!
Мужик отработанным движением рыболова-любителя со всей силы дернул кабель. Очевидно, сработала некая кнопка в мозгу, включающаяся при слове «подсекай». Из люка донесся отборный мат. В ту же секунду до рабочего дошло, что он сделал. Не дожидаясь его ответной реакции, я ухватил Миранду за шершавую ручонку и побежал в сторону школы. Давно не носился с такой скоростью, в спину нам летели такие выражения, что впору было остановиться и попросить повторить. Во всяком случае, большинство словосочетаний звучали для меня ново.
У входа в школу я, переведя дыхание, сказал:
— Если ты проделала нечто подобное в классе, лучше расскажи об этом сразу.
— Да ничего я не делала, — фыркнула девочка, — тише воды сижу.
Я кивнул:
— Ладно, тогда побудь тут до пяти, вместе домой отправимся.
На обратной дороге машин прибавилось, но пробок не было, и я без особого труда докатил до харчевни «Солнечная пицца». Вчера, когда договаривался с Кудимовым о встрече, хотел приехать в редакцию «Микроскопа», но Сергей решительно заявил:
— В полдень, в трактире, в это время я обедаю.
Пришлось согласиться на его условия. Впрочем, когда я нашел Сергея и сел за столик, выяснилось, что трапезничать борзописец собрался за мой счет. Я не слишком люблю журналистов, во всяком случае, тех, которые копаются в чужом грязном белье. Понимаю, конечно, что спрос рождает предложение и что во многих людях сильно желание подсмотреть в замочную скважину за сородичами, но сам не читаю издания типа «Микроскоп».
Сергей оказался неприятным типом. Высокий, болезненно худой, с плохими, выщербленными зубами и маленькими, близко посаженными, бегающими по сторонам глазками, он производил отталкивающее впечатление. Впрочем, вымой парень длинные, свисающие до плеч патлы, может, и стал бы приятнее. Честно говоря, мне не слишком хотелось пожимать ему руку. Но Сергей протянул ее мне. Я быстро коснулся влажной ладони, незаметно вытер свою руку о край скатерти и натянуто улыбнулся.
Сергей схватил лежащую перед ним вилку и, вертя ее в пальцах, сказал:
— Ну, пока еду не принесли, выкладывай.
— Что? — Я решил поддержать разговор.
— Как — что? — заржал журналист. — Зачем звал? Какой компромат приволок? На кого? Имей в виду, сведения о Кате Пупкиной, главной певице вокзального ресторана Мухосранска, меня не привлекают! У тебя что? Фото? Вымай!
Я вытащил удостоверение. Сергей внимательно изучил книжечку и крякнул:
— Так. И зачем я тебе понадобился? Небось в твоем бизнесе, напротив, платят за молчание.
— Не всегда, — улыбнулся я, — иногда мы отсчитываем деньжонки тем, кто вовремя раскрывает рот.
Сергей швырнул вилку на скатерть.
— Меньше чем за сто баксов я даже не зевну.
Преодолевая отвращение, я открыл портмоне, демонстративно пересчитал зеленые купюры, выданные мне Норой на непредвиденные расходы, и сказал:
— Сначала ответь, ты знал Олега Колпакова?
— Ну, — кивнул Сергей, — слышал про такого, фотограф.
— Он передал тебе пакет с негативами, отчего не напечатал снимки, ведь Олег умер?
Сергей обнажил гнилые зубы:
— А зачем? Ничего особенного на фотках нет!
— Насколько я знаю, на них была запечатлена девочка…
— Ага, — хмыкнул Сергей, — девочка-припевочка! Не смеши меня, девочкой она была так давно, что и не помнит. Порнуха! Мы такое не даем, кстати, и законом запрещено.
Я поморщился. Вот врун. Вчера я купил «Микроскоп», чтобы познакомиться с этим изданием, и обнаружил более чем откровенные снимки известной эстрадной певицы, сделанные явно исподтишка.
— А вот вчера на ваших страницах поместили весьма интересную подборку, — не удержался я.
Сергей хмыкнул:
— Да уж, больше таких не будет.
— Что так? Вы меняете профиль издания? Станете теперь писать об искусстве? — съехидничал я. — Это денег не принесет.
— Точняк, — заржал журналист, — бабки можно огрести только на голой жопе.
— Почему же вы решили не публиковать откровенные фото?
Тут появился официант, и Сергей начал быстро резать кусок мяса. Ел журналист неопрятно, капая соусом на стол. Сначала порезал отбивную на мелкие кусочки, затем отложил нож и принялся суетливо запихивать в рот мясо, картошку, овощи, изредка помогая себе большим пальцем левой руки. Мне такое поведение за столом запретили года в два. Все детство я просидел около тарелок, держа под мышками две книги. Стоило расстопырить локти, как тома с грохотом рушились на пол. Николетта мигом засовывала книги назад, приговаривая:
— Точняк, — заржал журналист, — бабки можно огрести только на голой жопе.
— Почему же вы решили не публиковать откровенные фото?
Тут появился официант, и Сергей начал быстро резать кусок мяса. Ел журналист неопрятно, капая соусом на стол. Сначала порезал отбивную на мелкие кусочки, затем отложил нож и принялся суетливо запихивать в рот мясо, картошку, овощи, изредка помогая себе большим пальцем левой руки. Мне такое поведение за столом запретили года в два. Все детство я просидел около тарелок, держа под мышками две книги. Стоило расстопырить локти, как тома с грохотом рушились на пол. Николетта мигом засовывала книги назад, приговаривая:
— Вава, приличный человек никогда не отставляет локти, когда садится есть. Учись вести себя правильно, немедленно возьми нож.
Но Сергея в раннем детстве никто не ругал за неумение пользоваться столовыми приборами, поэтому прилично есть он не научился. Впрочем, ему, очевидно, не объяснили и про необходимость мыться хотя бы дважды в неделю, а поход к стоматологу и парикмахеру юноша явно считает бесполезной тратой времени.
Я подождал, пока он соберет куском хлеба остатки подливки, и повторил вопрос:
— Почему же вы решили отказаться от материалов папарацци?
Сергей отодвинул пустую тарелку, громко рыгнул и велел официанту:
— Кофе, двойной эспрессо, сахар не класть.
Потом он достал сигареты, с наслаждением закурил и заявил:
— Папарацци! Да нет, никто не собирается оставлять полосы без фотографий. Когда я сказал: «Теперь таких не будет», имел в виду снимки певицы. В каждом деле талант нужен. Человек, который работал для «Микроскопа», гений! Таких вообще нет, здоровские штуки приносил! Остальные говно тащат. У Лики Брок на тусовке из платья грудь выпала! Тьфу! Во-первых, кому нужна ее недоразвитая сиська, а во-вторых, Лика небось увидела нашего человека и быстренько сама все вытряхнула, пиар ей необходим. Наш же Гном снимал невероятные вещи, эх, да что там! Одна фотка госпожи Рыбальчук чего стоит! Сия дама появляется на публике только после того, как натянет на морду косметический чулок и наложит слой штукатурки в два сантиметра толщиной. А Гном поймал ее, так сказать, а-ля натурель.
— Кто поймал? — не понял я.
— Гном, — пояснил Сергей, — псевдоним такой у этого папарацци был, Гном. Настоящего имени никто не знал, кроме меня. Это я привел его в «Микроскоп», сам хороший фотограф, но до Гнома мне далеко! Эх, все, нету Гномика.
— А где он?
— Погиб, — сказал Кудимов и снова вытащил сигареты, — хотя, учитывая то, чем он занимался, зарабатывая денежки, думаю, ему помогли досрочно отъехать в лучший мир. Так при чем тут Олег Колпаков и дурацкие снимки похотливой нимфетки?
Я рассказал Сергею про кончину Олега, утаив от собеседника, что Колпаков погиб в результате несчастного случая, и закончил свое повествование фразой:
— Очень бы хотелось одним глазком взглянуть на этого Леонида Михайловича, думается, он виновник гибели еще одного человека, Алены Шергиной. Будьте добры…
Сергей сунул в пепельницу наполовину выкуренную сигарету.
— Кого?
— Алены Шергиной, — удивленно повторил я, — сотрудницы турфирмы «Злата», она помогала Олегу Колпакову переправлять порнофото за рубеж. Мы предполагаем, что Леонид Михайлович решил наказать всех, кто так или иначе был причастен к бизнесу.
Неожиданно с лица Сергея слетела улыбка придурка, сразу стало ясно, что парень не так уж молод, очень замотан, а голову не вымыл не из-за неаккуратности, а из-за тотальной занятости.
— Сволочь, — устало и как-то безнадежно произнес он, потом поманил пальцем официанта и велел: — Сто граммов коньяка. Или ты, Ваня, больше любишь водку?
— Я за рулем.
— Насрать, надо помянуть Аленку.
Пока не принесли спиртное, Сергей молча смотрел в окно, потом схватил рюмку, не чокаясь со мной, мигом опрокинул в себя содержимое, запил кофе и вновь сказал:
— Сволочь, яйца таким надо отстреливать, медленно, по одному. Гад, наворовал миллионы, теперь все себе позволить может. Так я и думал, что Аленку убили, сколько раз говорил ей, не лезь на рожон, вычислят. Нет, смеялась только и отмахивалась: «Не дергайся, это невозможно, стопроцентная безопасность». Жадность ее сгубила! Но про порнофотки я ничегошеньки не знал!
— Вы дружили с Аленой? — решил уточнить я.
Сергей опять посмотрел в окно.
— Мы довольно долго жили вместе, гражданским браком, потом разбежались, сохранив дружеские отношения и, конечно, профессиональный интерес.
— Какой интерес?
Кудимов мрачно улыбнулся:
— Алена была великолепным фотографом, Гном — ее псевдоним.
Я на секунду онемел, но потом справился с собой:
— Алена занималась съемками знаменитостей?
Сергей кивнул:
— Да, и делала это гениально! Но об этом не знал никто, кроме меня.
— Почему она не уходила из «Златы»? Небось «Микроскоп» платил ей хорошие деньги, — пробормотал я.
Сергей повертел пустую рюмку и крикнул:
— Эй, халдей, повтори.
Потом посмотрел на меня, почесал ухо и, очевидно, решившись на откровенность, спросил:
— Что ты вообще про Алену рассказать можешь?
— Ну… дочь художника… работала в турфирме, жила последнее время с парнем по имени Илья Наметкин, он был значительно ее моложе…
Сергей нахмурился:
— Хорош детектив! Расследуешь преступление и ничегошеньки не знаешь о личности убитой. Если удастся доказать, что в гибели Алены виноват этот гнойный пидор, Леонид Михайлович, каковы будут твои действия?
— Передам материал в соответствующие органы и потребую возбудить дело.
— Мужик с его деньгами сухим из воды выйдет, даст ментам на лапу, и конец делу, развалят в пять минут.
— Знаешь, не все берут взятки, — тихо сказал я, — пойду к человеку с чистыми руками.
Сергей хмыкнул:
— Сильно сомневаюсь, что они имеются в легавке.
— Один из них мой хороший друг.
Кудимов опрокинул в себя вторую порцию коньяка и кивнул:
— Ладно, слушай, что знаю. Авось и впрямь отомстим мерзавцу за девку. Но сначала расскажу об Алене.
Глава 24
Алене Шергиной повезло с самого детства. Она родилась в семье известного, обласканного советской властью художника. По всей необъятной стране, от Владивостока до Прибалтийских республик, висели картины, которые создал Борис Алексеевич. Ни один прием в Кремле, куда звали представителей интеллигенции, не обходился без Шергина. Награды, знаки отличия и премии сыпались на живописца как из рога изобилия. Его любил всесильный Брежнев, а значит, и остальное начальство. Братья по ремеслу недолюбливали Бориса Алексеевича. Люди искусства вообще завистливы. Знаете, чем занимаются при встрече писатели или актеры? Выясняют, кто из них гениальнее. И еще, большинство тех, кто дружит с музой, любит подсчитывать чужие гонорары, а потом с тихой злобой говорить:
— Конечно, этот отстойный «народописец» зашибает бешеные бабки. Настоящее-то искусство никому не нужно.
Выплюнув эту фразу, непризнанный гений, как правило, идет в ресторан, где в компании таких же «талантов» спокойно пропивает зарплату жены, рассказывая окружающим о своих планах. Кстати, многих творческих людей посещают замечательные мысли. Одна беда: чтобы воплотить их на бумаге, холсте или в камне, требуется упорный ежедневный труд. Но, к сожалению, подавляющее большинство талантов ленивы, любят вставать около полудня, до трех шляться по дому в халате, а потом наступает пора ехать в кабак, рассказывать о замечательных задумках, которые никогда не увидят свет. Большинство поэтов, прозаиков, художников живет за счет других людей, в основном жен и матерей, не испытывая при этом никаких угрызений совести.
Борис Алексеевич принадлежал к меньшинству. Он вскакивал в шесть утра и шел в мастерскую, по тусовкам и вечеринкам не шлялся, водку не пил, кокаином, столь популярным в среде творческой интеллигенции, не баловался и никогда не брал денег у жены. Да у него и не было супруги, Алену Борис Алексеевич воспитывал один. Когда девочка чуть подросла, он свозил ее на кладбище, показал могилу и сухо пояснил:
— Твоя мать погибла в результате несчастного случая.
Все, более об умершей жене он не рассказывал. В доме не было ни одной ее фотографии, и Алена никогда не имела бабушек. Мама Бориса Алексеевича давно умерла, а родственники с материнской стороны не появлялись. Друзья в дом к Борису Алексеевичу тоже не ходили, он любил одиночество и предпочитал проводить свободное время у проигрывателя, слушая симфоническую музыку. Алену воспитывали няни, а когда девочке исполнилось пять лет, отец нанял для нее гувернантку, даже двух, одну — этническую немку, другую француженку. В первой половине дня Алена изъяснялась по-немецки, а во второй по-французски.