Когда дочь пошла в школу, отец начал искать у нее таланты. Сначала Алене купили пианино, но через пару месяцев стало ясно, что музыканта из девочки не получится, у нее начисто отсутствовал слух. Борис Алексеевич не расстроился и определил малышку в художественную школу, куда Аленушка послушно ходила до восьмого класса, не добившись абсолютно никаких успехов. Ее картины всегда оказывались последними на выставках и, честно говоря, напоминали мазню детсадовца. Господь не дал Алене никаких талантов.
Борис Алексеевич был расстроен, он надеялся, что династия Шергиных станет развиваться, но дочка, похоже, больше тяготела к математике, чем безумно злила отца. После восьмого класса Алену выгнали из художественной школы, она не сдала творческие экзамены, не помог даже авторитет маститого папы. По общеобразовательным предметам в дневнике девочки стояли сплошные пятерки. Языки Алена знала отлично, но по композиции, рисунку, акварели получила одни двойки и оказалась в самой обычной, общеобразовательной школе.
Борис Алексеевич так разозлился на бесталанную дочь, что не разговаривал с ней все лето. Но Аленушка была рада, что «художественный кошмар» закончился, она не чувствовала никакой тяги к мольберту и краскам, рисовать пыталась лишь потому, что так велел папа, которого она боялась до обморока.
Борис Алексеевич никогда не бил дочь, но он мог так посмотреть на провинившуюся девочку, что у той желудок мигом превращался в ледяной ком, а руки и ноги немели.
В новой школе Аленушке безумно понравилось. Во-первых, там из отстающей, тупой ученицы она превратилась в гордость класса, отличницу. Шергину любили и дети, и учителя. Первые за то, что великолепно знавшая предметы Алена всегда помогала идущим ко дну на контрольных, а вторые за послушание, старательность и услужливость.
Но главное было не это. В школе работал фотокружок. Вел его пожилой дядечка, Константин Сергеевич, бывший корреспондент ТАСС,[7] вышедший на пенсию. Он показывал детям свои работы, рассказывал о далеких странах и, главное, был невероятным энтузиастом, повторявшим: «Фотография — великое искусство».
Аленушка записалась в кружок и неожиданно увлеклась. Когда Борис Алексеевич узнал, где дочь проводит свободное время, он чуть не убил девятиклассницу, в первый раз поднял на девочку руку, но не ударил, а выхватил у нее фотоаппарат, грохнул его о пол и заорал:
— Дура! Ты могла стать художницей, продолжить династию Шергиных, но не захотела палец о палец ударить, чтобы добиться успеха, а теперь задумала превратиться в ремесленницу? С ума сошла! Фотография! Идиотизм.
— Фотография — великое искусство, — не вовремя возразила Алена.
Тайфун «Мария», разгромивший Кубу, был ничто по сравнению со скандалом, который устроил отец, услыхав опрометчиво сказанную фразу. Поорав около часа, он категорически запретил дочери посещать фотокружок. Не помог и визит Константина Сергеевича. Журналист пришел к скульптору домой и сказал:
— Ваша дочь необыкновенно талантлива, у нее большое будущее.
Борис Алексеевич опять вспылил и спустил старика с лестницы. Потом отец ухватил дочь за плечи и, тряся ее, словно бутылку с загустевшим кефиром, прошипел:
— Фотография — это подсматривание за человеком, если желаешь сделать оригинальный кадр, а коли щелкаешь в студии, отвратительная, раскрашенная неправда. Только картина или скульптура может отобразить душу. Запрещаю, слышишь? Категорически запрещаю приближаться ближе чем на сто метров к фотоаппарату.
Алена не решилась спорить с отцом, она очень его боялась. Шергин даже хотел перевести дочь в другую школу, но, поскольку девочка уже перешла в десятый класс, не стал предпринимать радикальных мер. Но художник не учел одной детали: его маленькая дочь выросла и сочла возможным поступить по-своему. Алена стала ходить в кружок тайком, новый фотоаппарат ей подарил Константин Сергеевич, а готовые работы девочка держала у него дома. Борис Алексеевич пребывал в счастливом неведении, считая, что дочка увлеклась изучением искусства. Хитрая Алена записалась в кружок при Музее изобразительных искусств и делала вид, будто бегает туда после уроков. На самом деле все свободное время она проводила в лаборатории или дома у Константина Сергеевича.
Впрочем, Аленушка предприняла еще одну попытку открыто заняться любимым делом.
— Пойду на журфак, — сообщила она отцу, — стану потом писать о новостях культуры.
— Только через мой труп, — завизжал Борис Алексеевич, — все писаки — проститутки! С ума сошла! Выбирай, у тебя только два пути: или идешь учиться на искусствоведа, или в иняз!
Чтобы досадить папеньке, Алена выбрала иняз, меньше всего ей хотелось связывать свою жизнь с искусством. Борис Алексеевич, мечтавший основать династию людей творческих профессий, достиг противоположного результата. Алена всей душой возненавидела живопись и скульптуру. Впрочем, музыку тоже. Девушка, все детство просидевшая в залах консерватории и ходившая пять раз в неделю в музей, после смерти отца ни разу не переступила порога ни одного музея, ни консерватории.
Шергин скончался, едва дочь получила диплом, он не успел пристроить Алену на работу. Девушка похоронила отца и, как ни дико это звучит, почувствовала себя счастливой. Больше никто не мог заставить ее бросить фотодело. Денег у Бориса Алексеевича на сберкнижке лежало немерено, Алене могло хватить этих накоплений на три жизни, поэтому она спокойно решила искать место, связанное с фотографией. Сначала толкнулась в газеты и поняла, что тоже покойный к тому времени Константин Сергеевич романтизировал профессию журналиста, ничего общего с искусством это ремесло не имело. Темы давал редактор, и его не волновала ни композиция, ни игра света и тени. Тут выступали на сцену иные критерии: способность первой примчаться на место происшествия и щелкнуть аппаратом быстрее всех. Алене это было не по душе, и она от тоски отправилась в фотостудии. Сами понимаете, что убежала оттуда сразу: делать фотки на паспорт совсем неинтересно. Шергина осела дома, изредка отправляя свои снимки в разные журналы. Пару раз ее работы напечатали и даже заплатили крохотный гонорар. Алена не расстраивалась. Средств к существованию имелось предостаточно, плачущие от голода дети не сидели на лавках, и Шергина верила, что рано или поздно все устроится.
Но тут случилось то, чего никто не ждал. Сначала развалилась махина советского государства, а потом она рухнула, погребя под обломками сотни тысяч граждан, вмиг ставших нищими.
В одно далеко не прекрасное утро Алена осталась без средств. Сначала она, привыкшая не задумываться о деньгах на пропитание, быстро спустила те, что еще оставались в «тумбочке», а потом… Потом ей стало страшно, денег не было даже на кефир. Шергина начала продавать вещи, снесла в скупку столовое серебро, в ломбард драгоценности, но скоро и эти деньги пришли к концу. Бедная Алена голодала, а наступающую зиму встретила в босоножках. Прошлой весной она привычно отнесла на помойку зимнюю обувь. Большинство женщин аккуратно чистят сапоги и укладывают их на антресоли до будущих холодов, но Алена привыкла покупать каждый сезон новую обувь, мода-то меняется, зачем таскать старье.
Поняв, что больше лежать на диване не удастся, Алена принялась метаться по городу в поисках работы и в конце концов оказалась в «Злате», куда ее приняли из-за отличного владения иностранными языками…
Сергей замолчал, выпил остывший кофе, поковырял ложечкой вязкую гущу и мрачно продолжил:
— Знаешь, она дико боялась вновь остаться без денег.
Я кивнул:
— Понятное дело, кому понравится оказаться без копейки.
Кудимов тяжело вздохнул:
— Нет, ты не понимаешь, у Алены просто развилась фобия. Тот год, что она провела, бегая между скупкой и ломбардом, сильно изменил ее. У нее просто начиналась паника, если в кошельке оказывалась последняя сотня. Я не преувеличиваю, настоящая истерика, с рыданиями, всхлипываниями и криками: «Боже, я нищая! Это ужасно! Нищая!»
Одновременно со страхом бедности пришла и жадность, совершенно дикая. Алена никогда никому не давала в долг, не участвовала ни в каких посиделках на работе. Ей было жаль средств даже на себя. Шергина бегала по секонд-хендам, покупала просроченные продукты на оптовой ярмарке, а косметику — у теток, стоящих возле метро.
— Ты не поверишь, но ей было жаль и чужих денег, — объяснял Кудимов.
Один раз они вместе на машине Сергея отправились за город. Вечером перед въездом в Москву остановились у автомойки. Внезапно у Сергея прихватило живот, и он пошел в туалет, оставив любовнице кошелек со словами: «Пусть помоют и пропылесосят как следует, а то мусора в салон натащили».
Когда Сергей вышел, его тачка, все такая же грязная, стояла у обочины. Журналист удивился:
Когда Сергей вышел, его тачка, все такая же грязная, стояла у обочины. Журналист удивился:
— До сих пор не начали мыть? Вот сволочи, сейчас я их подгоню.
— Сережа, — сказала Алена, — они тут хотят за мойку двести рублей.
— Ну и?.. — обозлился Кудимов. — Деньги-то я тебе оставил. Почему не заплатила?
— Дорого очень, — пробормотала Шергина, — вот Лена Латышева живет в Капотне, там за стольник все чистят.
Кудимов чуть не треснул бабу по уху, но потом сдержался и спросил:
— Ты предлагаешь пилить через всю столицу в Капотню, чтобы не тратить лишние сто рублей? Хороша экономия, посчитай, сколько бензина уйдет, да и времени жаль!
— Все равно там дешевле! — со слезами на глазах воскликнула Алена, и Сергею снова захотелось ее стукнуть.
Работа в «Злате» позволяла Алене вести скромную жизнь, в которой не было места для особых праздников. Единственное, что радовало, — это поездки за рубеж. Когда фирма собиралась открывать новый маршрут в Европе, для оформления всяких бумаг и переговоров отправляли, как правило, свободно владеющую языками Алену.
Но именно служба в «Злате» в конце концов позволила девушке припасть к водоему, в который впадал золотой ручей.
Все получилось случайно. К особо почетным клиентам сотрудники «Златы» выезжали на дом. Сами понимаете, что никто из звезд эстрады, кино или видных политиков не станет толкаться в коридорах тур-агентства. Нет, эти люди оформляют необходимые бумаги у себя дома или в офисе.
Как-то раз Алена поехала к очень модной певичке Каре Мани. Дверь открыло существо, мало похожее на грудастую, роскошную блондинку, чьи фотографии охотно печатали все газеты и журналы. Перед Аленой стояла коротко стриженная, почти бритая, брюнетка без вторичных половых признаков. Думая, что дверь открыла домработница, Алена сказала:
— Добрый день, позовите Кару Мани, я из фирмы «Злата».
— Топай в гостиную, — велело существо, — ща мы с тобой коньяку тяпнем, не тушуйся!
— Мне нужна Кара Мани, — повторила Алена.
— Это я, — рассмеялась брюнетка, — узнать нельзя, да? Под Памелу Андерсон я только на сцене кошу, ладно, давай знакомиться.
Кара оказалась отличной девкой, носящей на самом деле имя Катя и фамилию Манина.
— Вся эстрада одно вранье да пыль в глаза, — заплетающимся языком объясняла она Алене, — фальшь, ложь и мишура, имей в виду. Поем под фанеру и живем в обмане. Знаешь, сколько бы денег тебе за мой снимок вот в таком виде, как сейчас, заплатил какой-нибудь «Микроскоп»? Бешеные тысячи!
Катя продолжала сетовать на тяжелую жизнь известной женщины, которую преследуют фанаты и журналисты, но Алена перестала ее слушать. В голове мигом оформилась идея.
Ради ее осуществления Алене пришлось расстаться со всеми накопленными деньгами. Поступок героический для скряги, но девушка была уверена в успехе, и она хорошо разбиралась в фотоаппаратуре и фотоделе.
Спустя три месяца Алена выложила на стол перед любовником несколько снимков.
— Как думаешь, — спросила она, — «Микроскоп» хорошо заплатит за такое?
Сергей онемел. Объектив запечатлел в постели в недвусмысленной позе с… молодым парнем политика, пользующегося твердой репутацией отличного семьянина, человека, который без устали со всех трибун обличал современные нравы и требовал ввести для подростков комендантский час, мужика, повторявшего, что следует запретить разводы. Снимки были четкие, яркие, сделанные явно с близкого расстояния, чуть сверху.
— Ни фига себе, — отмер Кудимов, — вот это поворот!
— Мальчик — его секретарь, — пояснила Алена, — здорово вышло, да?
— Здоровее некуда, — хмыкнул Сергей, — съемка стоит больших денег. Где ты ее взяла?
— Сама сняла.
— Врешь!
Алена помахала негативами:
— Вот.
— Но каким образом? — продолжал недоумевать Кудимов. — Только не говори, что он разрешил тебе стоять в спальне с фотоаппаратом во время такого действия.
Шергина расхохоталась:
— Нет, конечно, слушай.
Уж на что был пронырлив и изворотлив Сергей, но он только качал головой во время рассказа любовницы. Алена пришла к политику домой, тот хотел отправить жену и дочь на отдых. Проявив определенную ловкость, девушка установила в спальне шпионский фотоаппарат размером чуть больше булавочной головки. Вернее, их было целых три, еще в ванной и туалете, но пикантные снимки нащелкал только тот, что она пристроила в опочивальне.
— Но как же ты туда попала? — недоумевал Сергей.
— Проще простого, — пояснила Алена, — попросила разрешения сходить пописать, потом помыла руки. Техника крохотная, ее совершенно не видно, устанавливается мгновенно, сейчас и не такое есть, я купила еще не самый навороченный вариант.
— А в спальню?
Алена ухмыльнулась:
— Я же из турфирмы. Сделала морду топориком и заявила: «Ах, в гостиницах бывают такие мерзкие кровати, надо, чтобы вашей жене положили удобный матрас, а то, не дай бог, спина заболит. Кстати, она какой предпочитает? Жесткий, полумягкий, латексный?»
Политик не смог ответить на этот вопрос и отвел Алену в спальню. Девушка со знанием дела оглядела кровать и кивнула:
— Хорошо, именно такой потребуем от отеля. Ой, у вас кошка?
— Где? — удивленно обернулся политик. — Никаких котов нет!
— Простите, — прошептала Алена, успевшая прикрепить «шпиона», — мне показалось, я жуткая кошатница…
— Снимки как забрала?
— Когда принесла билеты, путевки и страховку, — веселилась Алена, — потом проявила пленки. Честно говоря, я рассчитывала найти что-нибудь простое. Ну, сидит пьяный на унитазе, а тут такое, прикинь, какая удача!
Глава 25
Кудимов, опытный журналюга, сразу понял, к какому «клондайку» подобралась Алена. В «Микроскоп» он отнес снимки тут же, имени папарацци не открыл, полоса эксклюзивных фото была подписана «Гном». Кто скрывается под псевдонимом, не знал никто, даже главный редактор, а деньги получал Кудимов.
Алена оказалась очень изобретательной, она легко находила повод, чтобы установить в нужном месте аппаратуру, и ни разу не попалась. Обозленные кумиры, обнаружив свои нелицеприятные фотки на страницах «Микроскопа», в гневе увольняли домработниц, охранников, стилистов, ругались с друзьями, полагая, что «капает» кто-то из близких. Никому в голову не пришло заподозрить милую, интеллигентную сотрудницу фирмы «Злата», большинство VIP-клиентов забывало об Алене, едва за той захлопывалась дверь.
Не всегда установленная аппаратура срабатывала, иногда подводила оптика, порой на пленке не оказывалось ничего интересного. Но те кадры, которые получались… О, это были самые настоящие конфеты!
— Просто мармелад с бензином, — качал головой Сергей, — так и назвали эту рубрику: «Мармелад с бензином». Справа печатали те снимки, которые рассылали пресс-агенты, совершенно мармеладные, сладкие. Вот известный писатель, нежно обнимая жену, гуляет во дворе. А слева помещали «Бензин».
Тот же литератор с перекошенным лицом пинает ногой упавшую на пол супругу. Лицо «инженера человеческих душ» перекашивает злобная гримаса, и кажется, что между этим субъектом и «мармеладным» прозаиком нет ничего общего.
Тираж «Микроскопа» мигом взлетел вверх. Редакторы других желтых изданий кусали локти и орали на своих фотожурналистов, требуя принести столь же пикантную съемку. Но Гном был единственным, кому удавалось проделать невозможное.
— Она получала такие деньги! — качал головой Сергей. — Огромные! Более того, вслед за «Микроскопом» фотки перепечатывали другие издания, не столичные, региональные, они тоже платили гонорар. «Микроскоп» оберегал права Гнома, что было понятно — курочку, несущую золотые яйца, следовало холить и лелеять. Как-то раз маленькая газетенка из сибирского городка перепечатала очередной «Бензин» без разрешения «Микроскопа». Мигом, чтобы другим неповадно было, возбудили судебный процесс, который юристы «Микроскопа» выиграли с блеском, разорив провинциальное издание.
Но Алене казалось, что денег мало. Страх вновь стать нищей сидел в ней крепко.
— Ты не поверишь, — кривился Сергей, — зарабатывая огромные суммы, она брала заказы на съемку свадеб, дней рождения и других праздников. Это были копейки по сравнению с ее основными доходами, но Аленка не брезговала ничем. Мы и расстались из-за ее дурацкой жадности. Собрались поехать отдыхать в Турцию, естественно, за мой счет, оформили все бумаги, и тут Алене предложили поработать недельку у одного банкира, юбилей тот себе устроил, семь дней гулять собрался в загородном имении и пожелал, чтобы все действо было запечатлено на пленку.
Шергина мигом согласилась, Сергей обозлился, уехал один, и любовные отношения лопнули, а профессиональные остались.