— Около часа.
— Дайте ему рацию и его шифровки.
— Подлинные?
— Конечно! У нас нет времени для составления правдоподобной дезинформации.
Бёмельбург щелкнул каблуками.
— Хорошо…
Райт, доставленный из подвала, равнодушно выслушал Панвица. Сел за стол, покрутил верньеры рации, проверяя исправность. Геринг положил перед ним наручные часы, забыв, что оставил Райту его собственные. Панвиц расстегнул кобуру.
— Вот что, мой друг, если вы начнете фокусничать, я застрелю вас.
Телеграммы Райт передал, уложившись в десять минут. Контрольные операторы, дежурившие в соседней комнате, позвонили по внутреннему телефону и заверили Панвица, что аварийного сигнала не было. Геринг перевел дух. Бёмельбург, бледный и сосредоточенный, грыз ногти на подоконнике. Панвиц с улыбкой протянул Райту портсигар.
— Браво, мой друг! Вы сделали неглупый шаг. Теперь отдохните и приготовьтесь к разговору о Женеве. Хотелось бы, чтобы вы по-прежнему проявили реализм.
Райт, не спрашивая согласия, потянулся к бутылке. Налил себе полную рюмку и, не взглянув на Панвица, медленно выпил коньяк.
— Не понимаю, о чем вы?
— Полноте, Бариентос!
Райт пожал плечами.
— Говорю вам: не понимаю.
— Вы бывали в Женеве?
— Разумеется… Как турист!
5
Перед отъездом из Парижа Сент-Альбер, измученный зубной болью, выкроил время и навестил стоматолога. Доктор Малепла держал кабинет возле площади Сен-Лазар, в модном районе; и попасть к нему на прием было нелегко. Поль, ожидая своей очереди, около часа провел в обществе старой аристократки, кутавшейся в меха, и двух юрких молодых людей с повадками спекулянтов черного рынка.
Малепла, словно маг, манипулировал блестящими инструментами; пальцы его были подвижны, как у мима. От него пахло духами и чистым бельем. Поль, борясь с болью, невнимательно слушал болтовню врача. Малепла ругал осень, парижан и падение нравов. Подумать только, дороговизна растлила парижан! Госпожа Н. — вы видели ее в приемной? — спит с немцем, а ее прадед, маршал Франции, воевал с ними. О-ля-ля! А что поделаешь, если желудок не хочет считаться ни с чем? Ему нужны доброе мясо и свежая зелень, а не дерьмо, выдаваемое по карточкам…
Назначив Сент-Альберу явиться через неделю, Малепла неуловимым жестом опустил в карман двести франков и выпорхнул в приемную навстречу тучному старику с жировой шишкой возле уха и громадным бриллиантом на пальце.
С вокзала Сент-Альбер позвонил в контору. Дюбуа сказал, что новостей нет, можно уезжать, и Поль, продиктовав ему для памяти дату визита к Малепла, как был налегке, сел в вагон и спокойно проспал до самого Лиона.
В Лионе он пробыл меньше суток, затратив их на поиски подходящей для радиста квартиры. Еще две такие надо было снять в Ниме и Нанте. Дюбуа считал, что Пиберу пора отделиться от «Симэкс» и создать самостоятельную группу. В этой мысли был резон, и Поль решил осуществить ее, не откладывая в долгий ящик. Имея резервный филиал, Пибер мог взять себе часть источников и работать независимо, страхуя парижан в случае осложнений. Думая об этом, Сент-Альбер ворочался на жесткой скамейке третьего класса и, сойдя в Ниме, едва поборол искушение позвонить в Париж из местного отделения Тодта.
А между тем его звонка ждали. Но не Пибер и не Дюбуа.
Утром 17 ноября специалисты парижского гестапо, получив приказ Панвица, подтвержденный Берлином, включились в линию телефонной связи, обслуживающую контору «Симэкс». Все разговоры стенографировались и номера телефонов немедленно брались гестапо на заметку. Одновременно агенты наружной службы взяли под контроль служащих конторы и посетителей, фотографируя их и устанавливая адреса.
Слежкой руководил Бёмельбург, отозванный из Марселя в Париж. По прибытии Панвиц поздравил его со званием штандартенфюрера и крестом первого класса «За боевые заслуги». Прочтя бумаги, в которых ни словом не упоминались ни Геринг, ни он сам, гауптштурмфюрер, оскорбленный, связался с Шелленбергом.
— Арестуйте Сент-Альбера, — сказал Шелленберг, — и все пойдет как по маслу. И не завидуйте Бёмельбургу — он сейчас слишком на виду… Вы поняли?
— Хорошо, — сказал Панвиц. — Но кто поручится, что он и Поля не запишет себе в актив, как сделал с Райтом? Учтите, бригаденфюрер, мои операторы и без признаний Райта выследили три рации в Париже.
— Поручите Бёмельбургу Пибера и Дюбуа.
— Он возьмет их и станет генералом!
Шелленберг мягко засмеялся в трубку.
— А может быть, и нет. Тогда генералом будете вы…
От этой шутки Панвицу стало легче. Бёмельбург, конечно, обошел его на повороте, но в будущее ведут узкие тропинки, и горе тому, кто сорвется на полпути. На всякий случай Панвиц поторопился вызвать в Париж и Геринга, поручив ему доставить Райта в тюрьму Фрэн. В такие дни Геринг мог оказаться незаменимым.
Докладывая Шелленбергу о раскрытых радиоквартирах, Панвиц позволил себе допустить известного рода преувеличение. Квартиры он установил, но о личностях радистов не имел ни малейшего представления. Засады, оставленные гестапо в соседних домах, коротали время за картами — в квартиры никто не заходил.
Бёмельбургу же, как назло, продолжало везти. Его агенты состряпали целый справочник из адресов, задав гестапо и абверу работу на ближайшие несколько недель. Панвиц не сомневался, что из десятков людей, выявленных Бёмельбургом, какая-то часть окажется связанной с «Симэкс» не только легальными отношениями. Он попытался ускорить процесс выявления о помощью Райта и, съездив во Фрэн, показал ему список, но потерпел неудачу. Райт заявил, что с него довольно и разговаривать он будет только в Берлине. После первых признаний, касавшихся Парижа, он словно ушел в себя, не реагировал на лесть и угрозы. Геринг считал, что пора применить сильнодействующее, и Панвиц был согласен с ним, но приказ Шелленберга исключал пытки, и оставалось одно — говорить с Райтом вежливо.
Сдерживая раздражение, Панвиц заставил себя на время забыть о Райте, надеясь, что после ареста Сент-Альбера им удастся столковаться…
…Итак, Сент-Альбер. Все сходилось на нем, и только на нем.
Бёмельбург, получив самостоятельность, не стремился информировать Панвица о ходе охоты. Вместо отчетов агентов гауптштурмфюрер получал сжатую сводку, из которой извлекал минимум полезного. Единственное, что он знал твердо, — Пибер и Дюбуа не сумеют ускользнуть. О Сент-Альбере в сводках не было ни строчки.
Геринг, получивший задание наблюдать за конторой параллельно с людьми штандартенфюрера, утверждал, что владелец «Симэкс» не подает признаков жизни. Консьержка, расспрошенная с осторожностью, уверяла, что месье Сент-Альбер не приходил домой с 16 ноября, однако ничто не указывало на его отъезд. Панвиц распорядился под благовидным предлогом арестовать консьержку где-нибудь вне дома и доставить на улицу Курсель. Геринг выследил ее на рынке и привез в своем автомобиле, испуганную и готовую рассказать все. Обливаясь слезами, она твердила как заведенная, что месье Сент-Альбер, наверное, в конторе или гостит у друзей. Не мог же такой шикарный господин уехать далеко без чемодана и чистого белья!
Консьержку отправили в камеру, а гауптштурмфюрер скрепя сердце позвонил Бёмельбургу и пригласил его к себе.
— Что слышно о Сент-Альбере?
— Полагаю, он ночует в конторе. Ему непрерывно звонят, и секретарь отвечает, что он занят и не может подойти. Что-то держит его там, мешая отлучаться.
Панвиц, улыбаясь, достал из сейфа бутылку кюммеля и налил бокалы.
— Ваше здоровье, штандартенфюрер.
Бёмельбург умел пить, не пьянея, зато Панвиц после двух стаканов едва стоял на ногах. Выпроводив штандартенфюрера, он позвонил Герингу и заплетающимся языком продиктовал телефонограмму брюссельскому гестапо с указанием первым же самолетом отправить в Париж Венделя.
…Венделя привезли днем. Часом раньше Геринг из кабинета Панвица позвонил в «Симэкс» и от имени Германа назначил Пиберу свидание в пассаже Лидо. Говорил он по-французски, имитируя тяжеловесный фламандский акцент, характерный для тех, кто хотя бы год прожил в Брюсселе. Закончив разговор и положив трубку на рычаг, капитан пожал плечами.
— Он не придет…
— Отказался?
— Напротив, сказал, что будет точен, но, по-моему, он должен задать стрекача. Не обижайтесь, гауптштурмфюрер, однако я не улавливаю идеи. Представьте себя на месте Пибера: вам звонит проваленный агент и назначает рандеву. Как бы вы поступили?
— Я бы пришел, — сказал Панвиц. — И, поверьте мне, Пибер не пренебрежет возможностью поговорить с Веиделем.
— Почему?
— Да хотя бы потому, что арестованные, случается, бегут из тюрем, и у Пибера нет оснований считать, что Вендель нами перевербован… Он придет, Геринг, обязательно придет, и мы возьмем его тепленького, неготового к сопротивлению, и все, что ему останется, — это удовлетворить нашу любознательность.
— Почему?
— Да хотя бы потому, что арестованные, случается, бегут из тюрем, и у Пибера нет оснований считать, что Вендель нами перевербован… Он придет, Геринг, обязательно придет, и мы возьмем его тепленького, неготового к сопротивлению, и все, что ему останется, — это удовлетворить нашу любознательность.
…В кафе «Империаль», расположенное в глубине пассажа, Панвиц заходить не рискнул, предпочтя расположиться со своими людьми в меховом магазинчике — поодаль и наискосок. Сквозь зеркальную витрину, бедно украшенную дешевым товаром, он мог беспрепятственно видеть зал и угловой столик, за которым сидел Вендель. Гримеры гестапо поработали на славу: синяки на лице радиста исчезли под слоем пудры и белил.
Двое агентов с видом гуляк слонялись у входа, заигрывали с проститутками. Геринг, торгуясь, покупал у разносчицы букет поздних астр.
Пибер вошел в кафе в назначенное время. Панвиц поднял руку, и агенты, уловив сигнал, торопливо шагнули следом. Они догнали Пибера возле столика, не дав ему сесть, и схватили под мышки. Секунду спустя он уже лежал на полу с вывернутыми за спину локтями. Даже через мутноватое стекло Панвиц разглядел гримасу ужаса на лице Венделя.
Парни из СД, доставившие Пибера на улицу Курсель, были неплохими мастерами; Панвиц дал им «карт бланш» в выборе средств, и они использовали все — от резиновых дубинок до иголок под ногти, но Пибер только мычал от боли, теряя сознание, и не ответил ни на один вопрос.
Геринг предложил подождать до утра и тем самым переполнил чашу. Панвиц взорвался.
— К черту! Езжайте на рю Марбеф и берите их сейчас!
— Но…
— Никаких «но»! Берите всех, кто окажется в конторе. Есть там Сент-Альбер — хорошо, нет — найдем позже. Но только не мешкайте!
Геринг медленно застегнул перчатки.
— Под вашу ответственность, гауптштурмфюрер.
…К ночи на улицу Курсель свезли арестованных. Заодно Геринг прихватил бумаги — все, какие нашлись в конторе. Два или три мешка бумаг, среди которых были, разумеется, важные, но они не могли заменить Панвицу отсутствующего Сент-Альбера.
Геринг с непроницаемым лицом положил на стол опись.
— Рация, карта, часы с секретом… Целый вагон добра, гауптштурмфюрер.
— Что Дюбуа?
— Он внизу и тоже молчит.
— Передайте его в гестапо. Пусть заставят говорить.
6
17.03.1943. От Вертера, 12 марта. Целью немецкого наступления севернее Харькова является повторное взятие Белгорода… Перевод большинства дивизий 3-й танковой армии на юг предполагает, что армейская группа Клугге не будет, по крайней мере в ближайшие 15–20 дней, втянута в тяжелые танковые бои и что для левого крыла этой группы, отходящей к верховьям Двины и в район Смоленска, пока не возникнет критического положения… Решение очень рискованное из-за пробивающихся в район Вязьмы и стоящих у Великих Лук советских армий и особенно из-за имеющейся опасности… прорыва в районе Брянска и Конотопа, в результате чего был бы рассечен весь Восточный фронт. «Норд».
(Из радиограммы Центру, март 1943 года.)Берлин объявил траур. Наступление советских войск в междуречье Волги и Дона, начавшееся 19 ноября, закончилось 2 февраля окружением и полной капитуляцией 330-тысячной группировки под командованием фон Паулюса, которому Гитлер, словно в насмешку, в последний миг присвоил звание генерал-фельдмаршала. Декретом имперской канцелярии по всей Германии вывесили черные флаги.
Дорн, сам или через Сисси, поздравил товарищей. Настроение у него было приподнятое, и только сообщение Центра о провале во Франции, ударившее как обухом, надолго стерло с его лица улыбку, заставив сразу же вслед за поздравлением передать по группе приказ удвоить осторожность…
Защитные меры, принятые Дорном, в упрощенном виде сводились к следующему. За каждым передатчиком закреплялись определенные источники, информация которых проходила только через «Геомонд». Отсюда тремя ручьями она растекалась к Гамелям, Розе и Джиму, но не лично, а через «почтовые ящики», что полностью исключало всякий контакт между радистами и теми, кто поставлял сведения. Телеграммы Лонга и Люси, за редкими исключениями, Дорн шифровал, как и прежде, сам, введя для них новые шифры. Тейлор, Сисси и Бэтчер работали в качестве курьеров и с радистами не общались. Завершив реорганизацию, Дорн известил о ней Центр…
С первыми лучами весеннего солнца Юлия стала поправляться, а с приходом марта настояла, чтобы Феликс передал ей часть работы с шифрами. Полусидя в постели, обложенная подушками, она или вязала бесконечные шарфы, или возилась с кодовыми книгами, бисерным почерком исписывая длинные полоски почтовой бумаги. Феликс и не заметил, как оказалось, что в ее ведение перешли издательские счета, переписка с заказчиками и многое другое, на что всю зиму он тратил часы, оторванные от сна.
Роза продолжала встречи с Петерсом; однажды спросила: а если мы поженимся? Дорн понимал, что вопрос риторический, однако попытался высказаться начистоту. Но Роза, словно испугавшись, отшутилась, свела разговор к каким-то пустякам. Мало-помалу Дорн пришел к мысли, что в урочный час одиночество девушки кончится, и, сознавая свою некомпетентность в вопросах любви, решил положиться на здравый ум Розы и ее интуицию. Другого решения и не было: запасные радисты не обивали порога конторы с предложениями услуг, а Гамели и Джим не смогли бы одни обработать все телеграммы.
ХА и БЮПО вели себя тихо, словно их совсем не было. Охрана, сопровождавшая Люси при передвижениях, не слишком его обременяла. Он встречался с Тейлором то на вокзале, то в соборе во время службы. Иногда рандеву назначалось в кафе, но Тейлор старался по возможности избегать мест, посещаемых агентами контрразведки. Знакомый капитан из ХА как-то вскользь предупредил его, что Роже Массон особенно интересуется ресторанами, кафе и кинотеатрами, и Тейлору не понадобилось выслушивать совет дважды. Тот же капитан несколько дней спустя напросился к Тейлору в гости и за чашкой кофе по-турецки завел разговор, полный скрытых намеков и недомолвок. Начав с выпада в адрес «назойливых бошей, вечно нарушающих правила для иностранцев», он поведал Тейлору историю о некоем господине Н., настойчиво ищущем в Швейцарии русских разведчиков.
Тейлор сделал круглые глаза.
— И это ему удалось?
— Представьте, да. Точнее, почти удалось; во всяком случае, он очень близок к цели. Зная немцев, готов поручиться, что они применят методы мясников — убийство для СД почти ремесло, не так ли?
Тейлор прекрасно понимал, что капитан действует не по собственной инициативе, и с интересом ждал, чем еще собирается удивить его Роже Массон. Одно было ясно: бригадный полковник, руководствуясь причинами, о которых Тейлор мог только гадать, через посредника предупреждал, что ему известно о существовании группы и о том, что Тейлор входит в нее.
— Русские — хорошие ребята, — сказал капитан. — Собственно, у Берна нет причин быть недовольным теми, кто ведет войну за всю Европу… И тем не менее… Вы гельвет, Кристиан, и должны понимать, как это трудно — быть маленьким и очень богатым. Лакомый кусок, а? Гитлер проглотит его и облизнется, дай только повод.
— Этот повод — русская группа? Вы так считаете?
— Я этого не сказал. Но она может дать толчок для создания повода.
Обдумывая сказанное, Тейлор сосредоточенно резал сыр. Ломтики, тонкие, как лепестки, ровно ложились на тарелку, образуя веерообразный ряд. Терпкий запах заполнил комнату. Капитан, раздувая ноздри, склонился над тарелкой.
— Хотел бы я увидеть кого-нибудь из русских парней. Не удивляйтесь, Кристиан! Это так… Я бы сказал им: бойтесь женщину! Бойтесь и помните: маленькая смазливая Ева погубила большого и умного Адама!
Передавая Дорну содержание разговора, Тейлор воздержался от выводов, предоставив Феликсу самому сделать их и принимать решения. Но тот промолчал. Рассказ стоил того, чтобы обдумать его во всех деталях и только потом прибегнуть к каким-либо мерам… Что он имел в виду, говоря о Еве и Адаме?
Три последующих дня прошли спокойно, не прибавив ничего нового к деталям, сообщенным Тейлором. Люси регулярно слушал Берлин и по тону телеграмм чувствовал, что его друзья не испытывают затруднений: охрана, как и прежде, застревала в проходных дворах, и Тейлор беспрепятственно довозил до «почтового ящика» четвертушки папиросной бумаги с обзорами. Оперативная информация шла через почту — случалось, что Дорн получал в день по три-четыре открытки.
Джим, на чьей рации «замыкался» Люси, был не в состоянии передать все телеграммы, и Дорн часть из них, наименее важную, переключил на Розу. Это, как правило, были ответы на те запросы Центра, которые не имели грифа «экстра» или же дублировали сведения, полученные раньше от Пакбо, Грау, Вирта и иных источников. Роза шифровала их сама и с помощью кода, известного только ей.