В общих чертах новая система, названная Пибером «покерной», повторяла «эстафету», при которой радисты последовательно передавали одну телеграмму. Разница была в том, что теперь они делали это из разных квартир — для каждого было снято по четыре-пять комнат в различных районах Парижа. Порядок выбора квартиры для очередной передачи определялся цифрой на игральной кости, выбрасываемой самим радистом.
Около тридцати квартир и столько же передатчиков, да еще деньги на ежедневные переезды — средств на счетах могло хватить максимум на несколько месяцев! И все-таки Сент-Альбер ввел систему в действие.
Отныне пеленгаторам Панвица пришлось бы забраться в лабиринт, выход из которого им не нашла бы и сама Ариадна! Рация, еще позавчера отстукивавшая свои точки-тире на севере, назавтра перемещалась на восток, чтобы день спустя очутиться на юге. Все менялось — и менялось произвольно! — расстояние от улицы Курсель, направление, очередность приема «эстафеты», шифры и вдобавок само расписание!
Со стороны пеленгаторов опасность не грозила.
Но она была. И ближе, чем Сент-Альбер мог предположить.
Райт не случайно пропустил два сеанса. Часы, отделившие их от выхода рации в эфир, были часами допросов в казарме Дуан.
3
«Норд». 1. Пришлите сведения о конкретных мероприятиях ОКВ в связи с наступлением Красной Армии под Сталинградом. 2. Присылайте постоянно все сведения о планах и мероприятиях ОКВ в связи с нашими боевыми действиями… Директор.
(Из радиограммы Центра группе «Норд». Ноябрь 1942 года.)День за днем. Год за годом. Дорн понимал, что живет в Женеве недопустимо долго для разведчика, но сознавал также, что замены не будет. Даже если бы Центр рискнул прислать нового руководителя и заместителей для Сисси, Лонга, Джима и радистов, легализация и передача связей заняли бы недели или месяцы, в продолжение которых поток информации сузился бы до размеров струйки, текущей из водопроводного крана. Поэтому Дорн, хотя и чувствовал усталость, смешанную с беспокойством, не позволял себе думать о смене, зная по опыту, как далеко могут завести подобные мысли.
С помощью Центра «Геомонд» постепенно выкарабкалась из долговой ямы, и денежные вопросы сошли с повестки дня, перестав занимать Дорна. Предчувствие беды было связано не с ними и далее не с чем-то конкретным, а, образно говоря, напоминало настороженность многоопытного лося, распознающего в сложном букете запахов тонкую горчинку грядущего лесного пожара. Еще не представляя, где и когда займется пожар, Дорн поторопился подыскать для членов группы запасные квартиры. Сделать это было не просто: сам Дорн, как эмигрант, зарегистрированный в полиции и БЮПО, мог передвигаться по стране лишь в редких случаях, поскольку на каждую поездку требовалось отдельное разрешение. Помочь с квартирами могли Роза и Сисси, имевшие швейцарское гражданство, или муж Сисси — Бэтчер. Дорн, не колеблясь, остановил выбор на них двоих и не раскаялся: в течение недели квартиры были найдены и сняты на вымышленные имена. Для самого Феликса отыскали комнату в Берне у надежного человека, не проявившего излишнего любопытства.
Впрочем, при всей своей важности дело с квартирами было все же второстепенным, и Дорн уделил ему внимания не больше, чем требовалось. Главным по-прежнему было и оставалось — своевременно отвечать Центру на запросы, связанные со Сталинградом.
После почти недельного отсутствия из поездки по кантонам вернулся Лонг с известием, что ему посчастливилось наткнуться на целую группу немецких антифашистов. Во главе группы — некто Рот, человек, близкий к бывшему канцлеру Вирту. Рот готов содействовать в получении информации из Германии.
— Вирт за него ручается, — добавил Лонг. — Кроме того, люди Рота помогают американцам.
Дори невесело приподнял бровь.
— Даллесу?
— Точно не знаю. Это важно?
— Если Даллес участвует в деле, советую держаться от Рота подальше.
— Почему? Американцы — наши союзники.
— Не в этом соль, мой дорогой. Даллес беспечен и, кроме того, чрезмерно активен. И то и другое опасно.
— Но Даллес в Берне, а Рот и Вирт — в Тессине!
— Тем хуже: длинную связь легче проследить.
Лонг ушел расстроенный. Он был уверен, что Дорн не прав, и в жестоком споре выговорил разрешение встречаться с Ротом на свой страх и риск. Скрепя сердце Дорн пошел на это: он не ждал от Рота самородков, пусть будут хоть крупицы — Центр нуждался и в них.
19 ноября 1942 года начался второй этап битвы на Волге. В 7 часов 30 минут сотни орудийных стволов вспороли воздух снарядами, превратив степь под Клетской в подобие лунного ландшафта. Юго-Западный и Донской фронты, маневрируя, рассекли укрепленные рубежи и, расширяя прорыв, ринулись на юг.
Двумя днями позже Дорн с удовлетворением подвел первые итоги. Вертер через Люси известил, что возле Красноармейска 3 немецких и 5 румынских дивизий смяты и сметены. Штаб 4-й танковой армии едва успел бежать на западный берег; меньше повезло штабистам 5-го румынского армейского корпуса: их пленили в районе селения Перелазовского. «В ОКВ все исполнены пессимизма», — заключал Вертер.
Все эти дни и последующие Люси ухитрялся получать из Берлина по нескольку телеграмм кряду и пересылал их Дорну. Тейлор, точно челнок, сновал между Женевой и Люцерном. Черный от напряжения, он приобрел способность дремать на ногах. Через неделю силы его подошли к пределу, и он сказал об этом Дорну Вместо ответа Феликс положил на стол очередную радиограмму Центра:
«Норд». Срочно проверьте через Тейлора последнюю информацию о решениях ОКВ. Директор.
Тейлор медленно отстранил бумагу.
— Хорошо. Но и Люси измотался…
— Надо продержаться.
— Он это понимает… Глянули бы вы на него — кожа да кости.
Феликс отвел глаза: на это нечего было сказать. Тейлор уехал, выпив полгаллона кофе. Думая о нем и Люси, Дорн избегал смотреть на себя в зеркало — за последнее время он пугающе быстро старел, и знал, что это не только возрастное.
Вечером 11 декабря Тейлор позвонил с вокзала.
— Не сердитесь, Виктор, до вас не меньше часа ходьбы, а дело не терпит.
Язык его заплетался, и Дорн подумал, что Тейлор пьян. В гневе он едва не наговорил Тейлору колкостей и был рад, что успел сдержаться. Шифруя сообщение для передачи радистам, Дорн привел его без комментариев. «Паулюсу. Начинаю завтра наступление, чтобы вас освободить. Рассчитываю на то, что проведу рождество с вами. Гитлер».
За полночь, укладываясь спать, Дорн с благодарностью вспомнил Гесслера. Тейлор передавал, что Адольфу становится все труднее ускользать от своих опекунов: Массон охранял его, как короля. С чем это связано? Неужели ХА считает, что Гесслер в опасности? Или здесь что-нибудь другое?
По иронии судьбы именно в эти дни бригадный полковник узнал о существовании Дорна. Криминалисты ХА и агенты БЮПО недаром ели свой хлеб. Каждый шаг Гесслера скрупулезно фиксировался в ежедневных отчетах, и Тейлор оказался в числе лиц, вызвавших подозрения. В ХА недолго гадали, кого он представляет: американцев, англичан, французское Сопротивление или русских. По следам Тейлора контрразведка добралась до «Геомонд». Несколько раньше, в конце лета, в списки ХА попали Роза и Мод.
Массон забил в набат. Если Гесслер работает на русских, то в первую голову следовало искать рации советской разведки. СД могло подобраться к ним раньше ХА и, пройдя по цепочке, ликвидировать Гесслера.
Агенты Массона проявили чудеса ловкости, стремясь не попасться на глаза радистам и Дорну, и если последнему удалось угадать приближение пожара, то это нельзя было отнести за счет промахов людей Массона. Не их оплошности, а выдающаяся интуиция предупредила Дорна о скрытой опасности.
Докладывая Гизану о результатах расследования, Массон не просил инструкций. Он знал — их не будет. Все, что генерал хотел сказать по поводу группы советских разведчиков, он сказал раньше, и не в его привычках было менять свои распоряжения. Дорна и других следовало арестовать не раньше, чем СД или абвер подберутся к ним.
Превентивные меры Массона можно было бы считать блестящими, если бы в РСХА полагались только на свою агентуру. Но Шелленберг не случайно заработал в кругах СС репутацию «ловкого малого». С ведома Гиммлера бригаденфюрер замыслил и осуществил комбинацию, которой мог гордиться: в ней, пожалуй, впервые в практике разведки вся государственная машина империи была поставлена на службу органам шпионажа.
Идея, родившаяся в голове Шелленберга и согласованная с шефом СС, была представлена на рассмотрение Гитлера, и фюрер пришел в восторг. В ставку ОКВ в Цоссене был направлен приказ приступить к разработке плана нападения на Швейцарию; Кейтель получил устное указание закончить все к середине января. В несколько дней штабисты представили свои соображения и после совещания у Йодля наметили кандидатуру командующего армией вторжения. Им стал Диеттл.
В субботу 30 января 1943 года взволнованный Гесслер приехал на виллу Штуц и потребовал свидания с самим Массоном. Ему пришлось подождать, пока бригадный полковник добирался из Берна до Костаниенбаума.
Гесслер сутуло склонился над столом.
— Немцы готовы напасть, полковник.
— На кого же? — спросил Массон.
— На Швейцарию! — был ответ.
Стрела, пущенная Шелленбергом из Берлина, достигла цели. Теперь бригаденфюреру оставалось недолго ждать. Если только он был прав в своих предположениях, считая, что ХА ведет двойную игру, то через считанные часы швейцарская армия должна была стянуться к границе. Всем заслуживающим доверия агентам СД было предложено проследить за этим передвижением.
Шагая по кабинету из угла в угол, Шелленберг ждал сообщений. Все продумано, и осечка исключается. Как только швейцарские войска стронутся с места, Массон из равноправного партнера по переговорам превратится в покорную жертву. Шелленберг продиктует ему свои условия, и главным из них будет пункт о немедленной выдаче русских разведчиков и тех, от кого «Русский оркестр» получает информацию.
4
На первых порах Райта допрашивал Геринг, сменивший штатский костюм «Эссекса» на мундир капитана контрразведки. Бёмельбург по военному телефону связался с Панвицем и получил указание ни в коем случае не применять к арестованному методов физического воздействия.
— Внушите ему мысль, что мы согласны считать его военнопленным. Иначе он замкнется, как Аламо, и мы потеряем бездну времени.
— Может быть, для страховки арестовать и Маргарет Барча?
— Не стоит. Лучше покажите ее «Маленькому шефу» будто невзначай… из окна машины, что ли… Можете сказать ему, что жизнь и свобода красотки зависят от него.
— Понимаю.
Райта содержали в подвальном помещении казармы Дуан, чистом и сухом, но лишенном окон. При аресте у него отобрали пояс, галстук и некоторые мелочи, включая записную книжку, оставив сигареты, спички и даже часы. Геринг полагал, что человека умного такое отступление от правил наведет на некоторые мысли, и Бёмельбург был с ним согласен, считая, что никогда не поздно изменить обращение и перейти к обычным приемам СД. Перед началом допроса он позвонил в казино и распорядился доставить в кабинет коньяк и хорошие сигареты.
Геринг встретил Райта у двери. Поддерживая под локоть, проводил к столу и указал на кресло. Сел сам, сцепив пальцы на колене. Бёмельбург стал за его спиной под портретом фюрера.
— Коньяк? — спросил Геринг.
Райт с тоской смотрел в окно. Городской шум, накатывая волнами, врывался в комнату; осеннее мягкое солнце растекалось по крашеному паркету. Геринг, позевывая, повторил вопрос:
— Коньяк?
Бёмельбург не торопясь наполнил три рюмки. Придвинул Райту одну.
— Выпейте. Это «Мартель».
Райт отвел взгляд от окна.
— Хотите купить?
— Нет, — сказал Геринг. — Вы ведь не продаетесь, не так ли?
— А вы?
— Ну, ну, — сказал Бёмельбург. — Не грубите! Выпейте-ка лучше, и поговорим. Еще не все потеряно, сеньор Бариентос.
— Для меня — все.
— Что вы имеете в виду — жизнь или свободу?
Райт поднес к губам рюмку, отпил глоток.
— Что с Элей… с госпожой Барча?
— Она на свободе!
— Не верю!
— Хотите повидаться?
Райт махнул рукой.
— Может быть, вы и не лжете…
— Разумный подход, — сказал Бёмельбург. — С нами всегда можно договориться. Только не надо темнить.
Геринг наполнил пустые рюмки.
— Приятно видеть, что вы понимаете с полуслова.
— Ну, а если нет?
— Тогда — смерть. Но не сразу. Медленная и очень мучительная. И разумеется, показания, которые мы получим в любом случае.
— Ну, а мои друзья?
— Думайте о себе.
— Думал.
— Ну и как?
— Никаких подписок!
— Естественно.
— Никаких документов.
— Их не будет.
— Я могу рассчитывать?
— Слово офицера, — сказал Геринг. — Только не мелочитесь.
Бёмельбург засмеялся: схватывает на лету! Все еще посмеиваясь, он обогнул стол и, подойдя к Райту, похлопал по плечу.
— Англичане и французы, попадающие к нам, не спешат на тот свет. Хотите поговорить с ними? Среди них немало хороших профессионалов, и тем не менее они сотрудничают с СД.
Геринг, отогнув рукав мундира, посмотрел на часы.
— Господа, мы увлеклись частностями. Я предлагаю построить разговор следующим образом: сначала наш гость с полной откровенностью расскажет о способах и технике связи, потом — перейдем к людям и в заключение договоримся о будущем.
— Очень дельно, — сказал Бёмельбург. — Протокола не будет, я сам запишу, что надо.
Райт, нервничая, пощелкал ногтем по рюмке.
— Вы уверены, что я соглашусь?
— Да, — сказал Геринг. — Вы же хотите жить.
— Он понимает, — сказал Бёмельбург. — Он все отлично понимал с самого начала. Еще при аресте. Вспомните, Геринг, у него был пистолет, но он не застрелился; было время порвать бумаги, но они здесь. Сколько мы провозились, с дверью? Минуты три?
— Все пять…
— Достаточно, чтобы принять решение. Когда ломают дверь, разведчик или стреляется, или рассчитывает варианты, не хуже шахматиста… Полноте, Бариентос! Переходите к делу… Можете, если хотите, начать не с техники, а с людей. Итак, с кем вы связаны?
Райт был готов ко всему — к пыткам, расстрелу, петле. Но не к этому — мягкому тону и «джентльменскому» поведению следователей. К чему они ведут?.. Страх ледяной лапой придушил Райта, едва не лишив сознания.
— Ну же! — поторопил Бёмельбург. — Начинайте с Парижа. Адрес?..
— Рю Марбеф, — сказал Райт, холодея…
Закончив первый допрос, Геринг отправил Райта в подвал, распорядившись хорошо накормить и не беспокоить до вечера. Обед принесли из ближайшего ресторана. Бёмельбург, не теряя времени, созвонился с Парижем и коротко информировал Панвица об итогах допроса.
— Спросите его о Женеве, — сказал Панвиц. — Это очень важно.
— Понимаю… Кстати, в его паспорте есть швейцарская виза и полицейские отметки.
— Вы думаете?..
— Если позволите, я повременю с ответом.
— Хорошо. Постарайтесь заставить его записать свои показания. Прощупайте Париж и Женеву со всех сторон и, главное, добейтесь ясных ответов. Не давайте Бариентосу вилять.
До утра Бёмельбург и Геринг успели, сменяясь, исписать стопу бумаги. Райт не запирался: перечислил парижские и брюссельские адреса Сент-Альбера, Пибера и Дюбуа; назвал он и радиоточку Сезе в Остенде; отдохнув, стал диктовать расписание связи и частоты. Геринг спросил о шифровальных книгах. Райту были известны не все, только три, и он круглым отчетливым почерком занес в блокнот капитана их названия.
На рассвете в казарме неожиданно объявился Панвиц. Отмахнувшись от рапорта, он приказал отправить Райта в подвал. Судя по всему, он был не в духе, и Геринг, переглянувшись с Бёмельбургом, приготовился к разносу.
Гроза разразилась немедленно.
Выдвинув как таран тяжелую нижнюю челюсть и став удивительно похожим на Муссолини, Панвиц, не повышая голоса, сообщил офицерам, что Шелленберг намерен предать их суду.
— За что же? — с плохо разыгранным спокойствием спросил Бёмельбург.
— За превышение полномочий.
— Не понимаю…
— Кто просил вас торопиться с арестом?.. Не улыбайтесь, Бёмельбург, дело гораздо серьезнее, чем вы думаете. Если до утра я не получу веских доказательств, что Бариентос искренен, то днем с первым же поездом вы и Геринг поедете в Берлин.
Геринг вспыхнул.
— Я не подчинен Шелленбергу! Абвер, который я представляю в команде, — армейская инстанция!
Панвиц с интересом посмотрел на него.
— Скажите об этом бригаденфюреру. Впрочем, если вы предпочитаете попасть под суд по приказу адмирала, то так оно и будет… Не тратьте время, господа, доказывая мне свою добросовестность. Единственно, чем я мог вам помочь, — это задним числом дать санкцию на арест. Вы понимаете, что это значит?
Бёмельбург устало пригладил волосы.
— Не вижу за собой вины.
— Бариентос передал аварийный сигнал?
— Нет.
— Это так, Геринг?
— Нужны доказательства?
— Будет лучше, если вы сумеете заверить Шелленберга, что молчание рации «Маленького шефа» само по себе не является аварийным сигналом!.. Сколько осталось до сеанса?
— Около часа.
— Дайте ему рацию и его шифровки.
— Подлинные?
— Конечно! У нас нет времени для составления правдоподобной дезинформации.
Бёмельбург щелкнул каблуками.
— Хорошо…
Райт, доставленный из подвала, равнодушно выслушал Панвица. Сел за стол, покрутил верньеры рации, проверяя исправность. Геринг положил перед ним наручные часы, забыв, что оставил Райту его собственные. Панвиц расстегнул кобуру.