– Не помешает и манор: будет, где скучать зимними вечерами, – шутливо молвил я и продолжил серьезным тоном: – Я слышал, императрице Мод нужны рыцари, обещает наградить землями.
– Верно, – подтвердил Вильгельм де Румар. – Через три дня я отправляюсь ей на помощь. Можешь присоединиться к моему отряду.
– Сочту за честь воевать с таким, как мне говорили, отважным воином, – подкрался я незаметно и лизнул.
Вильгельма де Румара прямо расперло от самодовольства.
– Вина! – крикнул он, а когда слуги наполнили наши бокалы, провозгласил: – За победу императрицы Матильды и ее сына – истинного наследника престола!
Мне показалось, что графу не понравилась такая откровенность брата. Судя по тому, как осторожно Ранульф де Жернон играл в шахматы, не хочет он вмешиваться в конфликт, пока не определится победитель.
24
Идет дождь, нудный и холодный. Лесная дорога превратилась в кашу, в которой вязнут колеса кибитки. Комья грязи прилипают к ободу, поднимаются вместе с ним, а потом нехотя отпадают. Кибитка запряжена двумя кобылами и управляется Нуддом. Сзади к ней привязаны два запасные жеребца: Буцефал и гнедой по кличке Гнедко. У последнего шерсть промокла и потемнела, так что почти не отличается от идущего рядом вороного. Я еду за ними на вороном отце Буцефала. На каждом привале пересаживаюсь на другого жеребца, равномерно распределяя между ними тяготы перехода. Капюшон моего плаща опущен низко, чтобы капли не попадали в лицо, поэтому вижу только то, что не выше уровня моих глаз. Я замерз, ноги одеревенели от холода. Выезжаю на обочину дороги, где она не раздолбана идущими впереди возами, слезаю и иду пешком, ведя коня на поводу, чтобы размяться. Так же поступают мои оруженосцы Умфра и Джон и несколько рыцарей, ехавшие сзади. Мои оруженосцы идут по противоположной обочине, чтобы не отставать от кибитки.
Седьмой день пути. Мы движемся из Честера в Бристоль. На шлюпе я бы добрался туда дня за два. Впереди скачет Вильгельм де Румар со своими рыцарями. Затем едут десять возов с его снаряжением, начиная с шатра и заканчивая шахматами. Моя кибитка – одиннадцатая и последняя. У рыцарей, которые едут за мной, в лучшем случае есть вьючная лошадь, которую ведет на поводу слуга. Это в основном младшие сыновья, которым дали старые шлем, кольчугу, щит, копье, меч, коня и слугу и отправили добывать для себя лен. Или погибнуть. Среди них едет и мой должник – юный рыцарь по имени Томас. Он еще не научился не узнавать своих кредиторов и не только поздоровался со мной, но и попытался завести знакомство. Он первый раз едет на войну, ему все интересно. Томас внимательно слушал мои рассказы об утигурах, уверенный, что они до сих пор живут в причерноморских степях. Может, их потомки и живут, но теперь называют себя по другому. Он пытался пообщаться с моими оруженосцами, его ровесниками, но помешал языковой барьер.
Сейчас он догоняет меня, едет рядом. Следом за ним скачет его дядька на рабочей кобыле, к седлу которой приторочены сумки с провизией, тент, одеяла. Ездить верхом на кобыле – западло по местным понятиям, но у бедности свои привилегии – она делает человека более толстокожим. Копья разрешил им положить в мою кибитку.
– Я собирался воевать с валлийцами, а теперь еду вместе с ними! – произнес Томас с таким видом, словно это самое забавное происшествие в его жизни.
– Воевать надо не против кого-то, а за себя, своего сеньора, – советую я. – И будь милосерден к врагам, потому что завтра они могут стать твоими союзниками.
– Постараюсь, – обещает он и с юношеским легкомыслием тут же забывает свое обещание. – Как ты думаешь, быстро мы расправимся с узурпатором Стефаном?
– Чем дольше будет тянуться эта война, тем лучше для нас с тобой, – отвечаю я. – В мирное время рыцари не нужны.
– Когда настанет мир, я отправлюсь на Святую землю, буду воевать с неверными, – обещает он.
Я ему рассказываю, какой климат там, как Томас будет себя чувствовать при повышенной влажности в раскаленных солнцем кольчуге и шлеме. Услышанное не отбивает у него охоту повидать чудесные заморские страны. После крестового похода у них тут у всех головы забиты небылицами о Ближнем Востоке. Уверены, что там – рай на земле. Если считать раем отсутствие затяжных дождей, то они правы. А вообще-то рай – это внутренне состояние, мало зависящее от места, в котором находишься.
– Сарацины – сильные воины? – интересуется Томас.
– Разные, как и наши, – отвечаю я.
По обозу от головы к хвосту передают, что виден Бристоль. Передние всадники уже выезжают из леса в поля, окружающие город. Я сажусь на лошадь и скачу вперед. Молодой рыцарь устремляется за мной. Его конь староват и не так резв, но Томас изо всей силы подгоняет бедного жеребца длинными шпорами.
Я несколько раз бывал в Бристоле. В двадцать первом веке это будет один из крупных портов Англии, расположенный на обоих берегах реки Эйвон и имеющий несколько искусственных гаваней. Названный в честь города Бристольский залив известен еще и высокими приливами – максимальный почти пятнадцать метров, второе место в мире после канадского залива Фанди, где на три метра выше. То, что я обнаружил сейчас, было совсем не похоже на то, что видел раньше. Даже река показалась другой, точнее, их тут две, Эйвон и Фром. Кстати, «эйвон» по-кельтски значит «река». В этих местах чуть ли не половина рек носит такое название. Река под названием Река. При слиянии Эйвон и Фром и находился нынешний Бристоль, который, к тому же, назывался сейчас Брикстоу – «место у моста». Мост пока что деревянный. В девятнадцатом веке неподалеку от нынешнего построят висячий железный, вроде бы первый такой в мире. Бристоль намного больше Честера. Говорят, он второй или третий город в Англии после Лондона. Стены каменные и высотой метров шесть-семь. Башни не только прямоугольные, но и круглые. На восток от города, между реками и возле моста через Эйвон, расположился мощный каменный замок. Впервые вижу здесь такой большой и крепкий. От города на юго-восток уходила мощеная дорога – наследие римлян. Подозреваю, что и замок – тоже их рук дело, по крайней мере, фундамент. На полях и лугах перед городом образовался большой лагерь из нескольких баронских шатров и множества шалашей, навесов, возов, кибиток для всех остальных. Чадят под дождем костры, возле которых пытаются согреться рыцари, сержанты, пехотинцы, оруженосцы, слуги. По лагерю ходят несколько женщин. Наверное, маркитантки, или проститутки, или, как любит выражаться реклама, две в одном флаконе. Ближе к лесу пасутся лошади без охраны.
Обоз сворачивает к свободному участку поля, на котором объедена еще не вся высокая стерня. После нашего ухода хозяину поля вряд ли удастся попасти на нем свой скот. Зато удобрим на славу. Английский военный лагерь сильно отличался от византийского. Ни защитных укреплений, ни шатров на всех солдат, ни сортирных ям. Каждый располагается, где хочет и как хочет. Поскольку мы считаемся отрядом де Румара, то устраиваемся вместе. Слуги лорда уже устанавливают его шатер, хотя, уверен, Вильгельм де Румар будет ночевать в замке или в городе. Лорд сразу поехал к городским воротам в сопровождении двух рыцарей и оруженосца с его гонфалоном или хоругвью – знаменем квадратной формы с гербом и тремя вымпелами, которые отличают баронов от обычных рыцарей. Баронами надо называть тех, у кого больше двадцати ленов, но обычно величают всех, владеющих землей от короля (герцогов, маркизов, графов…) или имеющих отряд рыцарей-вассалов и замок. Но в Англии последнее условие не всегда соблюдалось, потому что Вильгельм Завоеватель, намаявшись со своими баронами в Нормандии, запретил без его разрешения строить замки. Только при короле Стефане стало легко получить такое разрешение, а после начала гражданской войны, как мне рассказали, все принялись строить замки, никого не спрашивая.
Я показываю, где поставить кибитку – ближе к реке: и вода будет рядом, и соседей поменьше, и с этой стороны на нас вряд ли нападут. Томас располагается рядом. Догадываюсь, что дядька, человек опытный, посоветовал ему держаться меня. Мои ребята распрягают и расседлывают коней. Стреножив, отпускают пастись. Пока корм для них есть рядом с нами, смогу и я присмотреть, поэтому отправляю всех в лес за дровами, еловыми ветками на постели и навес, под которым разведем костер. Мы с Нуддом спим в кибитке на соломе. Умфра и Джон – под ней на еловых ветках, накрытых воловьей шкурой. Томас и его дядька – на еловых ветках под наклоненным тентом, который натягивают, прикрепив один край к борту кибитки, а второй – к двум вбитым в землю кольям. Дядька идет в лес за кольями.
Сделав навес, мои ребята разжигают костер, чтобы приготовить ужин. Он будет состоять из овсянки с порезанным на маленькие кусочки свиным, копченым окороком и стакана вина, разбавленного напополам водой. Мы хоть и считаемся в отряде лорда, но его рыцарями не являемся. Он кормит и поит только своих. Остальные – вольные рыцари, которые отправились на войну на свой страх и риск. Если мы присягнем графу Глостерскому, он и будет нас содержать и платить нам. Рыцари нашего отряда сошлись во мнении, что наниматься надо на два месяца – столько в год должен служить рыцарь своему сеньору, а там посмотрим. Подозреваю, что, если король Стефан предложит лучшие условия, большая часть этих рыцарей следующие два месяца поклянутся служить ему. Но клятву в обоих случаях не нарушат. Иначе больше никто их не наймет.
Чтобы согреться, поучил юного рыцаря биться на мечах. Вместо них используем две палки. Томас фехтует намного лучше моих ребят. Он быстр, ловок и кое-что умеет. Его учили биться разным оружием с семи лет. Просто уровень фехтования здесь очень низкий.
В очередной раз получив по правой кисти и выронив меч, Томас признается:
– Я остался без правой руки и не могу дальше сражаться.
– Почему не можешь?! – возражаю я. – Бери меч в левую руку и продолжай.
– Я не умею левой, – говорит Томас. – А ты умеешь?
– Конечно, – отвечаю я и беру палку в левую руку. – Бери в правую и нападай.
И левой я справляюсь с ним относительно легко. Потом, работая на публику, показал, как биться двумя мечами. Это здесь кое-кто умеет, правда, не настолько хорошо. Наследство римских гладиаторов до них не дожило или еще не добралось.
За нами наблюдают рыцари из нашего отряда. Подмечают, что и как я делаю. Во время первой нашей тренировки, на второй день пути, один из них по имени Гилберт – лет двадцати, высокий, стройный, с приятным, но простоватым лицом и очень бедный – предложил сразиться с ним. Бился он намного лучше Томаса. Непонятно было, как такой хороший боец остается нищим. Если с Томасом я сражался вполсилы, то с Гилбертом – в полную. Провели три раунда, и в каждом он успевал махнуть мечом не больше двух раз. После этого остальные рыцари стали относиться ко мне с уважением. Мне сразу простили оба недостатка: что чужеземец и богаче их.
На следующее утро приехал граф Глостерский, расположился в шатре Вильгельма де Румара и начал принимать присягу верности. Первыми принесли ее рыцари лорда, затем вошел я, безоружный и без головного убора. Граф Роберт по прозвищу Консул был лет пятидесяти, худощав, узколиц, с длинными русыми волосами, завитыми на концах, а над высоким лбом подстриженными коротко и ровно, усами и округлой бородкой. Лицо умное, я бы даже сказал, интеллигентное. На нем был красный плащ, подбитый горностаем, алое сюрко поверх луженой кольчуги, штаны из тонкой кожи и высокие сапоги. Его шлем, посеребренный и с плюмажем из черных страусиных перьев, держал один из рыцарей, приехавших с ним. Рядом за низким столиком сидел чиновник и что-то писал вроде бы грифелем на длинном и узком пергаменте.
Я поздоровался. Роберт, граф Глостерский, кивнул в ответ и протянул ко мне согнутые в локтях руки ладонями вверх. Я, встав на левое колено, положил на них свои ладони. Руки у него были теплые и сухие.
– Сир, становлюсь твоим человеком на шестьдесят дней, если будешь кормить и поить, – произнес я клятву.
Пока я говорил, граф рассматривал мой перстень. Александриты такого цвета редко встречаются в природе. Да и геммы на перстнях в этих краях тоже большая редкость. Как и простые рыцари с такими дорогими перстнями. Роберт Глостерский еще раз кивнул головой.
– Имя? – спросил чиновник.
– Александр, – представился я.
Чиновник посмотрел на меня с интересом, поскольку, как догадываюсь, впервые встречал живого Александра. Он записал мое имя и уставился на меня, ожидая еще чего-то.
– С двумя оруженосцами, – сказал я.
– Второе имя есть? – спросил он.
Я вспомнил, что лорды здесь второе имя получают в честь замка, в котором родились.
– Де Путивль, – ответил я.
– Де Пути… – начал писать он и запнулся.
– Давай напишу, – предложил я и протянул руку к грифелю.
От удивления чиновник отдал мне грифель. Я быстро дописал, опустив мягкий знак, название города, в котором родился и который в 1139 году был крепостью, и вернул грифель. Если бы заговорил пергамент, чиновник бы меньше удивился: рыцарь, умеющий писать, в двенадцатом веке был большой редкостью.
– Человек, не лишенный образования, – улыбнувшись, сказал граф Глостерский на латыни.
– Знание – сила, – улыбнувшись, произнес на латыни и я.
Как я заметил, все остальные, включая чиновника, не понимали нас.
Граф в третий раз кивнул головой, соглашаясь со мной и давая понять, что пора бы зайти следующему.
Вскоре после его отъезда приехал возок, запряженный лошадью, и нам выдали на день на человека по караваю хлеба, три куска мяса, куску сыра и литру вина. Раздачу контролировал рыцарь Рауль, который вместе с остальными рыцарями Вильгельма де Румара жил в его шатре. Сам лорд гостил в замке графа Глостерского. Я получил питание на двоих, поскольку второго оруженосца и слугу Нудда придется содержать самому. Точнее, получили на нас Джон и Умфра, которых Рауль знал, как моих оруженосцев.
25
Под знамя графа Глостерского собралось около семисот рыцарей и тысячи две сержантов и пехотинцев. Через пять дней, после молебна, устроенного прямо в поле, которое проводил, судя по тиаре, епископ, вся эта толпа двинулась на север, откуда мы пришли. Цель – город Вустер, который принадлежал фавориту короля Стефана старшему из братьев-близнецов (интересно, на сколько минут он старше?!) Галерану де Бомону, графу Вустеру и графу де Мёлан, и остальные владения этого типа в графстве Вустер. Галеран получил титул графа и собственность в Вустершире в приданное за дочкой короля Стефана, с которой обручился, но не успел пожениться, потому что через год девочка умерла в возрасте шести лет. И еще рассказывают, что именно из-за братьев де Бомон и началась гражданская война. Не очень умело они вертели королем. Или слишком часто. Это они натравили короля на епископа Роджера Солсберийского, после чего Стефан потерял поддержку церкви и началась гражданская война.
Отряд Вильгельма де Румара, и я в том числе, в первый день следовал в авангарде. Потом нас оставили в покое. Мы тащились вместе со своим обозом где-то в середине. Опять шел дождь. Дорогу разбили окончательно. Колеса кибитки утопали в грязи сантиметров на двадцать. Кобылы сильно уставали, а за ночь не успевали отдохнуть и наесться, потому что лошадей было слишком много, а корма слишком мало. Я подкармливал своих лошадей овсом, два мешка которого купил еще в Честере. Движемся очень медленно, в день проходим не более двадцати пяти километров. К счастью, на третий день мы въехали на территорию Вустершира – и началась другая жизнь.
Обоз под охраной пехоты продолжил двигаться на Вустер, а наш отряд, следуя примеру других, свернул на дорогу, уходящую вбок. Вела она к деревне, огражденной невысоким тыном. От деревни к лесу убегали крестьяне. На холме рядом с ней находился манор – каменно-деревянное двухэтажное здание с деревянными одноэтажными служебными помещениями. Ворота были закрыты. Укрепленное здание никого не интересовало. Все рванули к деревне. Принадлежала ли она Галерану де Бомону или его вассалам или нет – это никого не интересовало. Ворота в тыне были нараспашку. Наверное, чтобы потом их не ремонтировать. В деревне было две улицы, десятка четыре домов. Умфра и Джон ворвались в нее раньше меня и заняли дом, который посчитали богатым. Маленькая деревянная лачуга с соломенной крышей. Во дворе пусто, хотя в курятнике кто-то кудахчет. Из дома вышла женщина лет сорока пяти. Выражение лица отсутствующее. Она словно бы не видит, как Умфра выносит из курятника петуха и пяток кур со свернутыми головами, а Джон выкатывает из дома бочку с ячменем. Часть зерна оруженосец отсыпает в деревянное ведро и ставит перед Буцефалом, который начинает с громким хрустом есть ячмень. По несколько горстей зерна Джон высыпает прямо на землю перед своим конем и Умфры, который привязывает мертвых кур за лапы к седлу. Я этому не учил своих оруженосцев. Скорее всего, их проинструктировал дядька Томаса. Они сейчас грабят другой дом. Джон наполняет зерном мешок и крепит его на своем жеребце позади седла. Из дома выходит Умфра, выносит топор, отрез грубой ткани, кусок свиного окорока и зеленовато-оранжевую тыкву. Следом за ним из дома выходят мальчик и девочка лет пяти и трех, одетые только в грязные и помятые рубашонки. Девочка сосет палец и с интересом смотрит, как Умфра пытается завязать добычу в отрез ткани, но она все время развязывается. Наверное, это внуки женщины. Их мать прячется в лесу вместе с мужем и старшими детьми. И, уверен, зерно мы забрали не последнее. Деревенские узнали, что идет войско, и припрятали самое ценное. А может, успокаиваю свою совесть. Хотя все равно их бы ограбили, причем похлеще. В соседнем дворе рыдает женщина. Если бы насиловали, орала по-другому. Значит, кого-то убили. Джон высыпает зерно, которое не влезло в мешок, перед лошадьми и идет в хлев. Во двор слетелись воробьи. Они осторожно воруют зерно у лошадей.
– Дай мне окорок, – говорю я Умфре.
Оруженосец дает мне кость, на которой еще осталось с килограмм копченого мяса. После этого ему наконец-то удается завязать добычу в узел. Крепит его к седлу.
Я отрезаю кусок окорока. Он не жирный и приятный на вкус, даже без хлеба идет хорошо. Отрезаю еще два куска и жестом подзываю детей. Они боятся отходить от бабушки. Женщина догадалась, зачем я подзываю, и подтолкнула мальчика ко мне. Тот прошлепал грязными босыми ногами по мокрой земле, остановился рядом с лошадью, смотрит на нее внимательно. Кажется, что Буцефал его интересует больше, чем еда. Но, получив кусок окорока, сразу впивается в него зубами и бегом возвращается к бабушке. Та подталкивает ко мне внучку. Девочка, получив еду, сперва возвращается к бабушке и только потом начинает есть.