– Да нет, Получанкин, – нервно ответил ЮГ.
– А кто это и что он? – Майя говорила голосом инспектора кадровой службы: возник человек – нужно определить его место.
– Получанкин? Да ближайший дружок Привалова, все не угомонится. Статейку накрапал в «Независимую», да так все переврал… Я письмо ему с утра написал. Надо иногда людей на место ставить.
ЮГ понимал, что надо бы сейчас поговорить о чем-то другом, рассказать Майе, в каком восторге от нее сыновья и невестка, обнять ее в конце концов, ведь невеста, но он не мог – сердце колотилось в висках от ярости.
– А всё почему? – не унимался ЮГ. – Опять в депутаты прет, не тонет он в воде и в огне не горит. Скотина такая. И что он пишет!
Осекся.
Достал платок и высморкался.
Майя взяла его под руку, и они двинулись на набережную к тамарискам.
– А тебе-то что? – недоумевала она.
– Да все ему лучшее должно быть по жизни, понимаешь? Через вранье, через подлость.
– Успокойся, пожалуйста, – мягко сказала Майя, – вот посмотри, я вышила тебе платок.
Он взял платок, посмотрел на него невидящими глазами, дежурно поблагодарил и пихнул в карман.
Майе стало обидно.
– Ну и чего? Прет в депутаты, а тебе-то чего? Ты тут, он там.
– Про него правду надо рассказать, вот что. И я должен это сделать. Он всю жизнь рядом ошивался, он защитился на моих результатах, а меня прокатили. Я давал по разработкам два-три годовых плана, а его сделали завотделом. Как перестройка началась, он сразу в бизнес скакнул, на молодой девушке женился, к моему Андрюшке прилип, дела с ним делал… В результате он – депутат, а Андрюшка в Ницце прячется, в Россию вернуться не может.
– Чего же они натворили?
– Поставляли, когда СССР развалился, детали, комплектующие, оборудование, в том числе и для нефтянки. Связи-то рухнули, а они их заново отладили. Ездили по заводам, договаривались…
– Я все равно не понимаю в этом, Юрий Григорьевич, ты прости меня, у меня к тебе свой разговор был.
– И вот эта гнида теперь, – продолжал ЮГ, – опять переизбраться хочет. Я в газету напишу, я решил. Чтобы уголовное дело на него завели.
– А что тебе-то? Тебе-то что?! – почти что закричала Майя.
– Сатисфакция. Да если б не он, я бы сейчас…
– Посмотри лучше, что у меня есть! – Майя вытянула вперед руку и расставила пальцы на левой руке. Солнце как раз падало в нужное место, и перепонка между мизинцем и безымянным светилась, как кремлевская звезда.
ЮГ опешил.
– Что это? – с ужасом спросил он.
– Такая у меня особенность. Ничего в ней страшного нет, рудимент. У кого-то в копчике лишний позвонок, у всех людей аппендикс есть, а у меня вот перепоночка. Ты не разлюбишь меня из-за этого?
ЮГ мгновенно забыл про Получанкина и расплылся в улыбке. Он схватил Майю за руку и принялся ее целовать.
– Милая моя, милая, ну какие глупости! Мне даже нравится, мило как, трогательно. – Он достал из кармана платок с грушей, поцеловал и его.
– А ты уверен, что нам лучше жить здесь? – вдруг спросила Майя. – Может быть, поедем в Москву, погуляем по местам молодости? Я познакомлю тебя с подругами…
Но ЮГ вспомнил опять про Получанкина и снова забеспокоился.
– Нет уж, давай жить тут, в этом раю. Пускай он там один в Думе заседает. Посмотрим еще, кто кого переживет. Сердце-то у него не лучше моего, но скрывает, собака. Вот про это тоже напишу. Чтоб ему пусто было!
Майя делано рассмеялась:
– Ну спасибо Получанкину, что мы с тобой будем испанцами. Разве это не победа? Он там на заседаниях, а мы тут на свободе… Я купила таких ниток! Хочу вышить скатерть для обеденного стола. Ты какой хочешь рисунок, Юрочка?
Они дошли до главного кафе на набережной Ла-Кончи с белыми коваными решетками начала двадцатого века, уселись у самого океана, заказали – она чизкейк со смородиновым сиропом, он чипсы и пиво – и принялись строить планы.
– Так вот, мои от тебя в восторге, я уже говорил тебе.
Он глядел на ее растрепавшиеся от ветра волосы, крупный нос и губы, глядел на ее левую руку, таящую перепонку, и чувствовал к ней нежность и даже вожделение.
– Знаешь, я думал, что никогда не подойду больше к женщине, буду пахнуть лекарствами и сходить на нет.
Однодневная серебристая щетина, светлые ресницы и веснушки от весеннего солнца молодили лицо, отеки под глазами ушли, и он показался ей совсем неопытным, начинающим еще ухажером. Майя опустила руку поверх его руки в каких-то смешных рыжих пятнышках и ответила:
– Я тоже думала, что ничего у меня больше уже не будет. Да и не было у меня ничего. Мужья – одно название, Соня умерла, незачем было жить. Я очень постараюсь, дорогой мой, сделать тебе жизнь порадостней. Буду приносить тебе вечером чай, печь шарлотку. Хочешь? Скажи, хочешь?
Он кивал, куда-то мысленно плыл с ней. Она доела чизкейк, он допил пиво.
– Знаешь что, – вдруг сказала Майя, – давай-ка мы с тобой полностью переделаем твою квартиру? Новая жизнь – новый дом. Там же такой простор для фантазии. И нас теперь будет двое, мне нужен свой угол.
Он заказал еще пива, она еще зеленого чая с мятой, они попросили ручку и бумажку и принялись планировать, чертить.
– Я полжизни прожила одна, – начала Майя, – я закоренелый холостяк.
Он победно улыбнулся и глянул на нее с прищуром:
– Взятие Бастилии мы будем отмечать как семейный праздник.
– Мне нужно личное пространство, чтобы никто меня не дергал. У тебя радио, новости по компьютеру… Ты смотришь новости, да, Юрочка? А мне нужно спокойно покурить без твоего осуждающего взгляда, повышивать вдоволь, поговорить с подругами без твоих ушей, посмотреть свои фильмы, я про любовь люблю. Потом… Вдруг ко мне приедет кто-нибудь, надо, чтобы было куда положить. Есть мы будем на кухне, там должно быть просторно для готовки, на террасе я хочу кресло-качалку… И еще, умоляю, давай заведем кота.
– Кошку, – шутливо поправил Юрий Григорьевич. – А откуда у тебя такая перепонка? – вдруг спросил он.
– Ты уже спрашивал. Врожденная. А у тебя есть какой-то дефект? Признавайся!
– Ноготь врос на ноге, – признался он, – и ничем его не возьмешь, резать надо.
– Ну, это я видела! – махнула рукой Майя.
Решено было заказать проект архитектору. Зухра, кажется, говорила, что этим промышляет здесь жена дирижера местного оркестра, некогда тоже русская, работу тут себе найти не может, но делает хорошо.
Они просидели в кафе над океаном почти целый день. Обсуждали каждую деталь: подоконники широкие под цветы или узкие, а все растения перенести на веранду, делать ли технический душ для кота, крошечный, у входа, если тот загуляет и нужно будет его помыть. Обсудили конструкцию и расположение книжных полок: ЮГ все никак не мог накупиться книг после советского дефицита и выписывал их десятками и сотнями через «Озон» и «Амазон». Обсудили люстры, общую спальню, решили, что спать будут только вместе, несмотря на обычные у пожилых людей храп и склонность к испусканию газов.
Поужинали в этом же кафе – картошкой и уткой, выпили винца. Он настойчиво сжимал ее руку, и было совершенно понятно, что пойдут они к нему и повторят свой уже имевший место опыт. Так все и случилось. Ничего нового они пробовать не стали, и через сорок минут сладко засопели, как старая пара, – она на правом боку, и он на правом, уткнувшись ей носом в спину и положив руку под живот. Спали крепко, без снов, если бы не захотела курить, спала бы еще. Ушла с сигаретой на террасу, а он – готовить кофе, делать тосты, греть масло… Столько хлопот теперь, полон рот, полон рот…
Майя запахнулась в халат – ЮГ, трогательный ЮГ, купил ей тонкий бордовый кашемировый халат в пол и повесил в ванной комнате рядом со своим, – жадно курила – одну сигарету, потом другую – и оглядывала с высоты последнего, шестого этажа океан, остров посередине, стайку молодняка, тренирующегося на байдарках, – детишки лет десяти в синих костюмчиках. Увидела, как в магазин пончо на углу вкатили на кресле старушку с седым перманентом, а вот молодая пара свернула в антикварную лавку рядом с шоколадной кондитерской. В витрине кондитерской бил сладкий фонтан, и механическая кукла с длинным носом ловко макала в него апельсиновые корочки. В одном из домов наверху шла уборка, юркая филиппиночка оттирала люстру, в другом окне молодой человек с полотенцем на шее крутил перед телевизором велотренажер, на террасе рядом уже завтракали, позвякивали ножами, пускали зайчиков по окрестным стенам.
Накурилась. Пошла в душ…
Поглядев на накрытый ЮГ стол, Майя потрепала его по волосам и в одну секунду напекла оладушков. Раз – и готово. Они завтракали молча, по-домашнему, после завтрака он выпил лекарства и отпросился в кабинет почитать новости и посмотреть, не появились ли какие-то книжные новинки, он давно уже ожидал выхода четвертого тома Екатерининской энциклопедии и книги воспоминаний Егора Гайдара. Она ласково кивнула ему и пошла звонить дизайнерше с европейским именем г-жа Маша Рейнер. Рейнер оказалась готовой к встрече хоть сейчас, и Майя тихонечко засобиралась, положив в сумочку приготовленный для себя ключ от квартиры. ЮГ вышел поцеловать ее, сказал, что записался в муниципалитет, договорился с переводчиком и завтра пойдет и узнает, как им поскорее оформить отношения.
Майя вернулась к себе, оглядела Сонину квартиру, отчетливо ощутив, что это не ее дом и никогда не будет ее домом, что это чужая сырая конура, неважно, что в роскошном доме, и неважно, что с видом на подлизу-океан. Она не могла представить себе здесь цветов на окнах, уютных штор, теплых ароматов домашней еды, это был склеп – холодный, зловещий. Уйти отсюда, навсегда закрыть дверь в отношения с сестрой – пора уже, давно пора!
По дороге к Рейнер Майя зашла к маникюрше, потом купила ЮГ голубой свитер с V-образным воротом в дорогом магазине, новое белье, а то носит старенькое, и какие-то ботинки, пускай эта Рейнер видит, что она, Майя, – леди с Миракончи.
Они встретились в лобби отеля «Лондрес», заказали хорошего английского дарджилинга и приступили к делу. Рейнер было лет сорок пять, сухарь с пучком и в очках, вид абсолютно здешний, но говорила она с душком: «Ну шо ж, я вас прекрасненько понимаю». Договорились вот о чем: сто восемьдесят метров квартиры будут разделены на женскую и мужскую зоны, в таком возрасте брак не должен менять привычного хода жизни. У Майи – мастерская для вышивания со всеми приблудами в этой области, курительная комната по последнему слову – Рейнер принесла стопку журналов и тыкала пальцем в картинки, – своя небольшая спаленка и отдельный выход на террасу. Придется снести четыре стены, сделать арочный проем, проект сделает подробный, с выклейкой за двадцать тысяч евро. «Вам тут не СССР», – когда Майя подняла бровь.
У Майи от всего этого, конечно, кружилась голова. В Москве она жила в маленькой двушке в блочном доме, парадное воняло кошками, на подоконниках вечно стояли пустые консервные банки с окурками, неподалеку находился щупленький парк, летом приятный… Но тут!.. О боги! Может, это все-таки сон?
После встречи она позвонила ЮГ и сказала, что хочет побыть дома в одиночестве – надо свыкнуться с мыслями и планами. Он немного расстроился, но проявил великодушие и чуткость. «Ну конечно, я так и знал, что быстро тебе наскучу», – попытался пошутить он.
Вечером Майя принялась окончательно чистить Сонину квартиру – выкидывать, выкидывать, выкидывать. Она открывала ящики, на нее сыпались какие-то письма, снимки, выпадали перчатки, чулки от разных пар… Из шкафов достала старые сумки – все то, что не выбросила в самом начале и не отдала Зухре; выкинула почти все свои вещи, все надо освободить – сдадим, будет мой персональный доход. Все это долой, долой, долой! Завтра к двенадцати Рейнер принесет первый набросок, потом мы распишемся и уедем в путешествие, поедем в Ниццу на месяц, в круиз, пока нашу квартиру будут перестраивать, – она уже изложила свой план ЮГ, и он согласен, со-гла-сен!
Когда Майя закончила опустошение дома, померила давление, напилась таблеток и улеглась на диван, то уже не могла сдержать рыданий. Я свободна, что ли? Да? Господи!
На следующий день в двенадцать, как и было условлено, Рейнер победно вошла в квартиру ЮГ с помощником, совсем еще мальчиком лет шестнадцати, кудрявым и картавым, приготовившимся все измерять и записывать. Без этого, понятно, рабочий план перестройки не вычертишь. ЮГ выглядел несколько усталым, но бодрился, учтиво предложил кофе. Рейнер предпочла бокальчик розе. Розе нашлось, они присели на два слова – госпожа Рейнер, в деловом костюме, показывала, что спешит и рассиживаться не собирается. «Это все к жене, – сказал ЮГ и кивнул в сторону Майи, – я ей полностью доверяю». – «Ну, с ней у нас взаимопонимание полное, – сухо улыбнулась дизайнерша, – мы тогда немедленно приступим к обмерам».
Они принялись обмеривать окна, потолки, простукивать костяшками пальцев стены – габариты Рейнер нравились, это было видно.
– Сколько тут у вас квадратов? – деловито осведомилась она.
– Без террасы сто восемьдесят, с террасой двести двадцать.
– Вы хотите смету с детализацией или поквадратную стоимость?
ЮГ пожал плечами:
– Я должен спросить у сына, у Андрея, это его квартира, поэтому ему и решать. Мы-то с Майей в смете разбираемся плохо.
– Как квартира Андрея? – упавшим голосом сказала Майя. – Ты мне этого не говорил.
– А какая разница? – опять пожал плечами ЮГ. – Он оплатит перестройку, я уверен.
– Значит, с ним надо будет согласовывать и проект? – деловито осведомилась Рейнер. – А если ему не понравятся идеи, а вам понравятся, как мы будем решать?
Майя вышла на террасу и закурила. Перед глазами было черно, сердце стучало в ушах.
– Вы тут осматривайте, – сказала она, шагнув обратно в комнату, – а мне надо выйти, я вернусь через час.
– Как выйти? – изумился ЮГ. – Куда?
– Но нам сейчас Майя и не нужна, и вы тоже, Юрий Викторович, можете заниматься своими делами. Мы все поизмеряем и уйдем.
– Григорьевич, – поправил он и с тревогой глянул на Майю. На ней лица не было.
Она спешно накинула плащ и вышла.
ЮГ хотел было пойти за ней, но понимал, что этого нельзя – неприлично.
Он вернулся в свой кабинет, накапал сердечных капель и уселся за компьютер читать новости. Тревога была отчаянная. Ну почему она так?
Новости прыгали у него перед глазами, он ни строчки не понимал.
Рейнер и ее ассистент ушли, сделав множество комплиментов и квартире, и вкусу хозяев, пообещав сохранить прежний дух отделки, «дух достоинства и достатка», как выразилась дизайнерша, а Майя все не шла. Юрий Григорьевич ходил по комнате, пил капли, то и дело звонил ей, но телефон был недоступен. Тогда он позвонил Зухре, сказал, что волнуется, не стало ли Майе Андреевне нехорошо, погода меняется, собирается гроза, может быть, у нее поднялось давление или приступ тахикардии, он должен пойти к ней, хочет пойти к ней, но не знает адреса. Зухра продиктовала ему адрес, пытаясь успокоить: может быть, и правда давление, пришла домой, выпила таблетку да и уснула, такое бывает.
Юрий Григорьевич, однако, ей не поверил, быстро собрался и отправился к Майе. Вошел в парадное, набрав секретный код, который сказала ему Зухра, – не хотел трезвонить в домофон, почему-то боялся, что не откроет. Мило кивнул портье, смерившему его подозрительным взглядом, прошел по мраморному полу в лифтовый холл, нажал молочного цвета кнопку с номером этажа, поднялся, подошел к двери. Прислушался.
Ему показалось, что за дверью есть какое-то движение, и он аккуратно, коротким нажатием тронул звонок.
– Кто там? – послышался глухой голос Майи.
– Это я, – робко сказал ЮГ.
Прошло несколько минут, прежде чем она открыла ему. Он вошел и остолбенел: Майя – растрепанная, в халате, с сигаретой, с красным от слез лицом, глаза, полные ненависти, искривленный рот…
– А-а-а, явился! – крикнула она.
– Майя, что случилось? – в ужасе проговорил ЮГ. – Я чем-то обидел тебя, сделал что-то не то? Я записался на завтра в муниципалитет, я пойду туда к двум дня…
– Ах ты, мразотина! – заорала Майя. – Попользовал меня, старый сальный мудак, и нагрел! Как я только могла тебе поверить?
– Майя, о чем ты? – опешил ЮГ.
– Квартирка-то Андрюшина, Андрюшенькина, на его милость, значит, посадить меня собрался!
– Почему, Майя? Я ничего не понимаю.
– Тварь, тварь! – заходилась она в крике. – Мерзкий, вонючий старик! Ишь чего удумал!
– Да Андрей просто оплатил бы нам ремонт, и все! Ты думаешь, он стал бы вмешиваться? Он никогда не вмешивался!
– Но квартирка-то его! Детишек этих поганых! Приживалкой меня решил сделать? Мразь!
– Господи, да почему?
В глазах у ЮГ потемнело, он хотел было сесть, но не нашел стула и сел на корточки, сполз по стене.
– Пошел вон отсюда, тварюга! – закричала Майя и больно пнула его ногой. – Пошел вон!
Она ухватила его за ворот куртки – что-то треснуло – и вытолкала в коридор. Он едва не упал, потом с трудом поднялся. Посмотрел на нее, выглядывавшую из приоткрытой двери, как из блиндажа.
– Что таращишься, лупоглазый? Чтоб духу твоего тут не было! Чтоб я тебя больше никогда не видела! Пшел вон!
Она шваркнула дверью так, что ему показалось, у него лопнули перепонки и взорвались глазные яблоки. Ноги не слушались его, он долго не мог нащупать кнопку, включающую свет, чтобы вызвать лифт, в темноте нашарил кнопку лифта, кое-как зашел в кабину, спустился. В холле он сел на диван, чтобы отдышаться, чернота стояла перед глазами непроходимая, слов портье, подскочившего к нему, он разобрать не смог, только схватился за его руку, чтобы подняться, но подняться не вышло, сел назад. Помнит, как вышел на улицу, повторяя «грасиас, грасиас», как в кромешной, не отступавшей тьме дошел до какого-то угла и там споткнулся, подавился воздухом, оступился и упал… Последнее, что он ощутил, – страшную жесткость белой плитки, которой вымощены улицы, гладкой, свежей, сахарной.
Вечером у Майи разрывался телефон, но она не снимала трубку. Она не будет никогда больше с ним говорить. Он предал ее, обманул, использовал как шлюшку, он, как все, хочет только брать и ничего не давать взамен.