— Никто вас не мучает, дядя Гумбатали, живите себе!.. Сегодня будем говорить не о малограмотных. Успокойся, старик!.. Речь будет о другом.
— О чем же?.. Или секрет?..
Наконец Тарыверди удалось уговорить старика Гумбатали пойти на собрание. После этого он взобрался на следующую крышу и затеял с хозяином дома словесную перепалку. Немного погодя обернулся, окликнул инструктора:
— Эй, товарищ Меджид!.. Где ты?!
Ответа не последовало. Тарыверди спрыгнул с крыши и побежал домой. Новраста была одна, потрошила курицу.
— В чем дело? — спросила она. — Ты почему так запыхался, а, Тарыверди?
Он помедлил с ответом, сказал:
— Да ничего… Хочу воды напиться…
Налил из большого кувшина воды в чашку, поднес к губам и, не сделав ни глотка, поставил чашку на место.
— Ай, гыз, умираю с голоду. Ты почему так долго возишься? Поторопись. Умираю с голоду!..
— С голоду или от жажды? — поддела мужа Новраста, смекнувшая, что он попросту сторожит ее от Меджида.
— Послушай, жена, — сказал Тарыверди, — глупо отправлять такую жирную курицу в желудок этого инструктора. Он — обжора!.. Нам надо и самим покушать. Разложишь еду на три тарелки. А потроха оставь до утра. Когда он уберется, я изжарю их на шампуре. Шевелись побыстрее, жена, заклинаю тебя именем твоего брата Оруджгулу!..
Новраста сказала безразличным тоном:
— Утром придется зарезать еще одну курицу. Надо же проводить гостя. Как ты считаешь?
— Ни за что! Я вижу, ты готова зарезать целого верблюда для своего названого братца, будь он неладен!
Издали донесся голос инструктора Меджида:
— Эй, Тарыверди!.. Товарищ Тарыверди!.. Где ты?! Где же люди?! Куда ты исчез?!
Тарыверди побежал к воротам. Спустя пять минут его голос уже слышался в другом конце деревни:
— Ай, товарищ Меджид, люди с трудом собираются. Говорят, отложим собрание на завтра.
Намазгулу-киши крикнул с веранды своего дома:
— У меня все готово, товарищ инструктор, я жду!.. Только ведь есть поговорка: утро вечера мудренее. Имейте это в виду, дорогие мои.
Меджид отозвался:
— Нечего говорить прибаутками. Дело серьезное — собрание. Пусть сельчане собираются.
Намазгулу-киши в накинутой на плечи бурке вышел из ворот дома навстречу гостю:
— Здравствуй, здравствуй, дорогой товарищ Меджид! Добро пожаловать в нашу деревню! Садам, салам!..
— Приветствую тебя, старик, — небрежно ответил инструктор. — Как поживаешь? Как дела?..
— Клянусь аллахом, я на тебя в обиде! — сказал Намазгулу-киши. — Честное слово, обижен!..
— Не понимаю, за что?
— Как за что?.. Твой дом здесь, а ты остановился где-то на стороне. Слава аллаху, я пока еще не умер!
— Какая разница?.. Ты, Тарыверди — одна семья. Ты не вправе обижаться, старик.
— Верно, Новраста — это я, моя кровь. Однако гость Тарыверди — это гость Тарыверди, а не мой. Понял, сынок?
— Да наградит тебя аллах, старик! Не обижайся… — Меджид обернулся к Тарыверди. — Ну, где люди? Где наше собрание, Тарыверди?
— Собираю понемногу, организую.
Намазгулу-киши поинтересовался здоровьем, самочувствием гостя, затем спросил:
— О чем будет собрание, товарищ Меджид, если это не секрет? К добру ли?..
— Только к добру, старик. К дьяволу все недоброе! Будем обсуждать очень важное и нужное дело.
— Очень хорошо, очень хорошо, дорогой товарищ инструктор. А в чем все-таки дело?
— Хотим провести небольшое собраньице.
— О чем?
— О том, о чем будем говорить на нем.
Инструктор Меджид не хотел открываться Намазгулу-киши. Опасался, что старик начнет исподтишка мешать им, собрание не даст ожидаемых в райцентре результатов и поручение Мада-та не будет выполнено.
— У нас народ несознательный, товарищ инструктор райкома, — сказал вкрадчиво Намазгулу-киши. — Наши люди всегда на всех идут войной! Даже на собрании не могут взять себя в руки, угомониться… Сто раз я говорил, учил: не воюйте, не бранитесь, не ругайтесь, — нет, не понимают, все делают по-своему. Всякий раз отколют какой-нибудь номер… Начнешь их вразумлять: милые, дорогие, родные, послушайте старших, мы ведь имеем опыт, пожили на свете, знаем людей… Нет, не понимают… Смотришь, переругаются, перессорятся и разойдутся.
— Собрание нужно не мне, а вам, — объяснил Меджид. — Для вашей же пользы. Сами увидите — только соберитесь.
— Да разве наши понимают? Темнота!.. Глупый народ наши деревенские, товарищ Меджид, — уклончиво отвечал Намазгулу-киши.
— Я сделаю так, что ругани на собрании не будет, — пообещал Меджид. — Да и кто посмеет шуметь в вашем доме, а, Намазгулу-киши?!
— Может, и не будут шуметь, — согласился хитрый старик. — Постараемся не допустить войны. Только иногда они все равно воюют. Темный народ!
Он притворно вздохнул.
Меджид начал закуривать, сказал дипломатично:
— Люди всегда есть люди. Говорят: оставь покойника одного в комнате — и тот встанет и разорвет саван.
Однако бывалый Намазгулу-киши был не меньшим дипломатом. Решив показать свои острые рожки, отпарировал:
— Какие они покойники, эй?! Наши эзгиллийцы вполне живые люди! Еще какие живые!..
Старик чувствовал, что на собрании речь пойдет об организации колхоза, которого он до смерти боялся, и хотел заранее сбить спесь с этого самоуверенного представителя райкома.
— В этом году мы опять переселимся, товарищ Меджид, — сообщил он как бы между прочим.
— Куда?
— Куда всегда — вниз, на равнину, к теплу. Сам знаешь, товарищ инструктор…
— Напрасно… Зачем вам это?
— Чтобы жить, чтобы не умереть, товарищ Меджид. Или ты хочешь, чтобы мы здесь, в этих горах, где кончается царство аллаха, превратились в лед? Мы кочевники и всегда кочевали. То соберемся вот так, как сейчас, в одно место, то снимемся — и а дорогу, на равнину, туда, где есть хлеб и тепло.
— Нет, в этом году кочевать не будете, — отрезал Меджид. — Какой смысл? Травы, сена у вас много, хлеба, я видел, отличные… Лучше ваших мест нет на свете, старик.
Меджид ладонью выбил окурок из мундштука и сразу же начал вставлять в него новую папиросу.
Старик возразил:
— Ошибаешься, товарищ Меджид, зерна в этом году у нас не будет. Увидишь, колосья опять окажутся пустые… Это — горы, они всегда обманывают человека. Если мы зимой останемся в Эзгилли — все подохнем. Загнемся!
— Не загнетесь. Настоящий мужчина никогда не загнется! Настоящий мужчина не боится трудностей!
Меджид подошел вплотную к старику. Тот твердил, как попугай:
— Загнемся, загнемся… Уверяю тебя, товарищ инструктор райкома, все загнемся.
— А я говорю, не загнетесь!.. Иди, готовь место для собрания! — Меджид крепенько хлопнул по плечу Намазгулу-киши, желая продемонстрировать ему свою силу.
Старик направился к дому.
"Старый хитрый шакал! — думал Меджид. — Спрятался под кувшином с медом, под чашками с маслом и сыром. У, кулак! Тигр! Таишься по камышам, по лесам не схватить тебя за хвост… Погоди, буду жив — я выведу тебя на чистую воду, разоблачу! Не увидишь ты скоро Эзгилли как своих ушей! Ясно, это ты подбил дурака Тарыверди продать быков. Погоди же!.."
Вдруг он услышал рядом сладкий голосок Новрасты:
— О чем это вы разговаривали с моим отцом, ай, братец Меджид? Может, скажешь мне?..
Меджид сунул в рот мундштук, затянулся несколько раз, промямлил:
— Отец твой, он…
— Намазгулу-киши — мой отец, ты знаешь?
— Знаю, знаю…
— То-то!.. А знаешь, братец Меджид, как он уважает тебя?! О-о-о!.. Так уважает!..
— Знаю, еще бы… — покривил душой Меджид. — Твой отец уважительный человек, все это знают.
— Смотри, если с ним что будет — обижусь на тебя, братец Меджид. Хорошо?
Меджид ощутил на своей щеке теплое дыхание Новрасты, враз растаял:
— О чем ты толкуешь, сестрица?.. Да будут все наши дела жертвой твоих голубых глазок!
Из темноты, совсем близко, донесся голос запыхавшегося Тарыверди:
— Фу, кое-как объяснил им, втолковал… — говорил он на ходу. — Вот товарищ Меджид приказывает: ликвидируй неграмотность! Легко сказать… Попробуй ликвидируй!.. Какая грамотность может быть с этим бестолковым народом! Один бьет по гвоздю, другой — по подкове.
Новраста быстро отошла от Меджида к деревьям и растворилась в темноте ночи.
— Кто это был с вами, товарищ Меджид? — спросил подозрительно Тарыверди, вглядываясь во тьму, туда, куда только что ушла женщина.
— Никто, тебе показалось, — соврал инструктор.
— Странно, а я подумал… — Он не докончил, сказал про другое: — Да, собрание… Если оно состоится, будет очень хорошо.
— Почему же оно может не состояться? Что случилось, Тарыверди? Ну, говори, не тяни.
— У многих внезапно заболели желудки.
— Что, желудки?.. Какая ерунда! Тогда зови вашего фельдшера, пусть лечит, даст больным лекарство.
Новраста быстро отошла от Меджида к деревьям и растворилась в темноте ночи.
— Кто это был с вами, товарищ Меджид? — спросил подозрительно Тарыверди, вглядываясь во тьму, туда, куда только что ушла женщина.
— Никто, тебе показалось, — соврал инструктор.
— Странно, а я подумал… — Он не докончил, сказал про другое: — Да, собрание… Если оно состоится, будет очень хорошо.
— Почему же оно может не состояться? Что случилось, Тарыверди? Ну, говори, не тяни.
— У многих внезапно заболели желудки.
— Что, желудки?.. Какая ерунда! Тогда зови вашего фельдшера, пусть лечит, даст больным лекарство.
— Да разве фельдшер здесь поможет! Даже я не могу справиться с ними. Я знаю их болезни лучше фельдшера. Дядя Намазгулу говорит, что многие начнут задирать хвосты, бузить.
— Когда это он сказал?
— Только что. Я заглянул к нему. Он разостлал на веранде паласы, ковры. Говорит, надо действовать умно. Только, говорит, боюсь, вдруг что случится в моем доме — не хочу отвечать.
— А ты для чего здесь? Где комсомольцы?
— Двое поднялись на эйлаг, один ушел вниз, на равнину. Остается один Лятиф. Он говорить не может, робкий очень.
— Робким не место в комсомоле! — отрубил Меджид. — Робких надо гнать из комсомола!
— Я тоже так считаю, — согласился Тарызерди. — Но его все-таки приняли в комсомол.
Меджид начал не на шутку беспокоиться: "Это Эзгилли хуже той дыры Агачгаинлы. Если у меня и в этот раз здесь ничего не выйдет с колхозом — я опозорен перед районным активом. Деревня, как упрямая ослица, уперлась, стоит на одном месте, не хочет идти в колхоз. А виной всему тесть этого батрака, матерый волчище, кулак!.."
— Ай, братец Меджид!.. — пропела с веранды Новраста. — Пожалуй в дом, перекуси! Хоть немного поешь, ты ведь голоден. Тарыверди отозвался из темноты на голос жены:
— Сейчас, сейчас придем, подожди!
Подумал: "Вот действительно, как в поговорке: бедная коза о жизни своей печется, а мясник — о мясе ее… У меня от страха поджилки трясутся — сошло бы все хорошо, не было бы скандала, а она заладила: иди перекуси!.."
Новраста была настойчива, все звала:
— Иди же, ай, братец Меджид! Перекусить надо. Ведь ты был целый день в дороге — изголодался.
— Идем, идем, ай, гыз! Отвяжись! — рявкнул Тарыверди. — Чего пристала как смола.
Меджид, сложив руки рупором у рта, прокричал:
— Эй, люди, быстрее!.. Торопитесь!.. Все на собрание!.. Живей!.. Ждем вас, ждем!..
Крестьяне постепенно сходились к дому Намазгулу-киши. Победили человеческая натура и любопытство.
"Ага, Мамед идет, — думал Ахмед, — пойду и я…" А Мамед вышел из дому, увидев, что идет Самед: "Интересно, о чем они будут там говорить?.. Надо тоже пойти…"
Дом Намазгулу-киши, с длинной просторной верандой, стоял посреди огромного двора, в одном конце которого рос исполинский дуб, в другом — развесистая береза. Вдоль изгороди росли яблоневые, грушевые деревья, алыча, мушмула. Ни на одном из них плоды еще не созрели. Да это и не нужно было хозяевам: в лесах вокруг деревни было много фруктовых деревьев. Тридцать лет назад на месте этого двора тоже был лес. Намазгулу-киши, строя дом, выкорчевал деревья, оставив несколько от каждой породы: так, для себя, для красоты. Во многих дворах вообще не росло ни одного дерева, когда-то все были срублены. "Зачем нам деревья? — рассуждали люди. — Только солнце будут заслонять!" — В окрестных лесах тени было достаточно, она не была здесь в цене.
Двор и веранда Намазгулу-киши заполнились сельчанами. Дети, подростки залезли на деревья. Взрослые сердились на них, но ребята не обращали внимания на их окрики и воркотню; маленький народ прятался в ветвях деревьев, рассаживался на толстых сучьях, поглядывал вниз, ждал, что будет дальше. Крестьяне переговаривались:
— Школы-то нет… А то бы учились, были бы заняты, при деле, и польза была бы от учения… Всем было бы хорошо… А то живут, как дикие голуби…
— Какая у нас может быть школа? Мы ведь кочуем, вечно в бегах.
— Ей, этой школе, бедняжке, никогда не собрать нас вместе, в одну кучу. Только соберемся, только начнут говорить о создании школы, глядь — нас уже и след простыл: кочуем…
— Выходит, кочевать не надо?
— А что, разве умрем, если будем жить на одном месте, осядем? Смотрите сами: за последние два года мы не кочевали на равнину — и хлеб у нас свой появился, лучше стали жить… Да и правительству своему немного помогаем, кладем, как говорится, свой камень на его весы.
— Но неужели это правительство, огромное, как гора, не проживет, если не возьмет налога с крошечной деревеньки Эзгилли?!
— Не забывай, дорогой, озеро из капель образуется. Ты не дашь, я не дам кто же тогда даст правительству?
— Если мы все удерем из списка, кто же будет кормить правительство?! Да и куда удирать?
— Будто других не останется, если ты удерешь из списка? Людей на свете много…
— Хорошо, а зачем нас позвали?
— Приехал инструктор Меджид. Опять, наверное, будет рассказывать, что происходит в мире.
— Не думаю. Сдается мне, о колхозе пойдет речь. Если бы о мировых событиях — это было бы ничего…
— Да брось ты! Какой может быть колхоз в Эзгилли?! Не верю я, не верю…
— Если о колхозе пойдет речь, тогда зачем мы приперлись сюда?! Выходит, сами, своими же ногами идем им в пасть.
— Пришли — это еще ничего не значит.
— А что, колхоз — разве плохо?
— Соберут нас всех вместе и уложат в одну постель, под одно одеяло. Каково?!
— Вместе — это хорошо. Один, говорят, в поле не воин… А разговоры про общую постель — болтовня, враки.
— Ничего у них не получится. Какой колхоз, какое одеяло, если у нас здесь всего две пары домишек?!
— А я что говорил?! Я что говорил?! Говорил, не надо оседать, мы кочевники, и деды наши были кочевниками. Нет, говорят, мы устали от кочевой жизни, надо осесть, жить круглый год на одном месте… Вот, пожалуйста!.. Теперь этот колхоз схватил нас за шиворот. Прощай, вольная жизнь!
Намазгулу-киши возвысил голос:
— Эй, ребята, перестаньте шуметь! Вы что раньше времени беситесь?! Вижу, каждый из вас готов грызться с кем придется. Разве что-нибудь произошло? Колхоз, говорите? Ну и что, если будет колхоз? Разве беда?! Разве светопреставление?! Куда это годится, на что похоже? Весь свет становится колхозом, а ты, не узнав, что и как, вскакиваешь средь бела дня и даешь деру подальше от колхоза. Хорошо это?! К чему скандалить и драться. Зачем поднимать заваруху?.. Успокойтесь, ребята! Потерпите, посмотрим, что нам скажут…
Его перебили:
— Перестань клеветать на нас, ай, дядя Намазгулу! Мы просто разговариваем между собой.
— Что значит — клеветать?! — вскипел хозяин дома. — Говорю, сначала подумайте хорошенько — потом уж болтайте. Послушайте вначале, что вам скажут. Нехорошо заранее скандалить. А если уж скандалить, шуметь — так не зря, из-за дела. Всему свое время. Зачем же скандалить заранее?.. Ты еще не знаешь, что варится в котле, — а уже кричишь — где ложка…
Меджид, отойдя в сторонку, в тень, наблюдал за происходящим, внимательно прислушивался к репликам и возгласам сельчан. Он думал, как ему повести разговор, чтобы не испугать эзгиллийцев. Важно было правильно понять настроение этих людей, его оттенки. Именно поэтому он не спешил начинать собрание.
Во двор, тяжело дыша, кашляя и сплевывая, вошел Худаверен-киши. Он жил внизу, на отшибе, и ему пришлось подниматься в гору. Спросил:
— Эй, ребята, где этот инструктор?
Со всех сторон посыпалось:
— А что случилось?
— Зачем тебе инструктор?
— В чем дело?
Кто-то из мальчишек, сидевших на деревьях, крикнул смешком:
— Старик к халве спешит — к себе на поминки!
Рядом с малолетним шутником на ветке случайно оказался внук Худаверена-киши. Он что было силы дал локтем в бок острослову:
— Пусть халву ест твой дед! Слышишь, твой дед?!
Взрослые зашумели на ребятишек:
— Эй, чертовы цыплята, слазьте с деревьев, кому говорят!.. Бегите домой спать!..
Ребята на ветках засвистели, загудели, защелкали, зачирикали по-птичьи.
Взрослые кричали:
— Слазьте, слазьте!..
— Не хулиганьте!..
— С такими сам аллах не справится!.. Сверху неслись возгласы:
— Откройте школу!..
— Хотим учиться в школе!..
— Школу!.. Школу!.. — Хотим школу!.. Им отвечали снизу:
— Школа — не орехи, в карман не насыплете! Ребята орали:
— Сами знаем!.. Орехи у нас есть!.. Вы нам школу давайте!.. Школу!.. Школу!.. Хотим школу!..
Среди ребят началась словесная перепалка:
— А я не хочу школу!
— Дурак! А я вот выучусь — стану ученым-мирзой! Я- за школу!.. Да здравствует школа!..
— Сам дурак! Ученый-моченый…
— А ты навеки останешься чабаном!
— Ну и чем плохо?! Я буду чабаном и буду всю жизнь есть каймак, а ты станешь ученым-мирзой — и попадешь в тюрьму! Что, съел?