— Нет, Фимочка, ты на календарь посмотри: февраль еще! — слегка раздражаясь, настаивала генеральша. — А если кому-то среди зимы мартовские кошки и цветущие фиалки мерещатся, то это, мой милый, первый звоночек перед маразмом!
— Это у меня-то звоночек?! — возмутился Мариманов, взмахнув краюшкой пирога, как саблей.
— Дзи-и-инь! — послышалось в прихожей.
Генерал осекся, склонил голову к плечу и прислушался.
— Дзи-и-и-инь! — снова пропел звонок.
— Я не понял, это что, уже два звоночка было? — пробормотал Ефим Михайлович.
— Фима, это звонят у калитки! — сердито воскликнула Ольга Сергеевна, с некоторым трудом выбираясь из-за стола.
— Сиди, Ольга, я сам открою! — веско сказал генерал, потеснив супругу у двери.
Он отодвинул засов, погремел замками и распахнул одну тяжелую створку. В нее сразу же сунулись две румяные физиономии. Лица были женские, симпатичные, но озабоченные до чрезвычайности.
— Где он? — даже не поздоровавшись, спросила пышнотелая голубоглазая красавица с пушистой рыжей косой, выпущенной на плечо из-под шерстяной шапочки.
Генерал — большой любитель крупных форм — с одобрением оглядел русскую красавицу с головы до ног и обратил внимание на то, что в одной руке она держит лыжную палку, а в другой ведро. Вторая красавица, кареглазая, загорелая и гораздо более субтильная, как монарший жезл, сжимала в руке большую морковку. Эти необычные аксессуары — ведро, палка и оранжевый корнеплод — ввели Мариманова в заблуждение. Совестливый Ефим Михайлович решил, что хозяйки погубленного снеговика с его нетленными останками в руках пришли выяснять отношения.
— Где он? — в смущении повторил Ефим Михайлович. — Гм… Я, конечно, извиняюсь:
— Мы пришли его забрать! — решительно сказала русская красавица и тряхнула эмалированным ведром.
— Снеговика? — слегка удивился генерал.
— Точно, кролик у них! Они уже и имя ему дать успели! — не отводя напряженного взгляда от генеральской физиономии, прошептала одна красавица другой. И громко сказала: — Да-да, мы заберем у вас Снеговика! Где он?
— Фима, я не понимаю, о чем говорят эти милые девушки? — нахмурилась Ольга Сергеевна. — О каком снеговике идет речь?
— О том, которого я погубил, — вздохнул Ефим Михайлович.
— Погубил?! — в один голос вскричали милые девушки.
— Ну да, погубил, — чистосердечно покаялся генерал. — Разломал на части. Я не нарочно, так уж вышло. Простите старика…
Сознавая свою вину, Ефим Михайлович повернулся и ушел в комнату. Красавицы с ужасом смотрели ему вслед.
— А какой хорошенький был кролик! — жалостливо протянула кареглазая, закусив губу.
— Кролик? — встрепенулась Ольга Сергеевна. — Так вы за кроликом пришли?
— Конечно, за кроликом! — сдержанно скорбя, подтвердила дородная русская красавица и кончиком пушистой косы стерла с румяной щеки слезинку.
Кролика Маримановы как раз кушали в обед. Кухарка Маша приготовила замечательное рагу, только чуточку его переперчила. Генеральша, опасаясь за свое и мужнее пищеварение, на тушенную со специями крольчатину налегать не стала и Ефиму Михайловичу отдать должное кухаркиной стряпне не позволила. Добрая порция острого рагу из кролика осталась в кастрюльке, которая стояла в холодильнике, искушая стариков. Идея отдать остатки вкусного, но вредного обеда милым девушкам, питающимся одной полезной, но невкусной сырой морковью, сердобольной генеральше понравилась.
— Конечно, я отдам вам кролика! — радостно сказала благотворительница. — То есть я вам отдам то, что от него осталось. У вас есть куда положить?
Милые девушки переглянулись. Голубоглазая неуверенно протянула генеральше десятилитровое ведро.
— Вот как? — Ольга Сергеевна, не планировавшая оказывать гуманитарную помощь голодающим в таком широком масштабе, подняла брови, но комментировать аппетиты милых девушек не стала, удалилась в кухню.
Через несколько минут она вернулась и с доброй улыбкой вручила ведро с остатками рагу симпатичным побирушкам.
— На здоровье! — сказала Ольга Ефимовна напоследок.
Неблагодарные побирушки ответили ей мрачными взглядами.
— Не на здоровье, а вечная память! — вызывающе поправила генеральшу кареглазая.
Позвякивая ведром, красавицы сошли с крыльца и вышли за калитку генеральской дачи.
— Нет, что за люди! — возмущалась Ирка, топая по тропинке под заборами в обратном направлении и от полноты чувств шумно громыхая ведром с бренными останками бесславно почившего бурундайца. — Доверчивое животное пришло к ним, бессловесно моля приютить, а они его зажарили и съели! Дикари какие-то, хотя с виду вполне милые стариканы!
— Слушай, ты определись уже, кого зажарили и съели эти милые стариканы, — доверчивое животное или опасного зверя! — не выдержала я.
Подружкины причитания действовали мне на нервы. Тем более что несчастного Точилку и впрямь было жалко до слез.
— Мы же хотели избавить мир от угрозы, которую представлял собой буйный грызун? — напомнила я. — Мир спасен.
Ирка тяжко вздохнула и предложила:
— Давай его похороним?
— Давай, — согласилась я, понимая, что тащить останки кролика на дачу и расстраивать народ рассказом о трагической гибели Точилки не стоит. И без того уже есть кого оплакать.
— Это, считай, уже третий труп сегодня! — посетовала подруга, продолжая мыслить со мной в унисон. — Вот тебе и зимний отдых! Настоящее ледовое побоище!
— Кстати, земля под снегом наверняка промерзла, — сообразила я. — Чтобы выкопать могилку, придется повозиться. Понадобится хорошая острая лопата.
— Да много ли копать? Кролик и при жизни небольшой был, а тут он еще не весь…
Шмыгнув носом, Ирка подняла крышку, заглянула в ведро и охнула. Я тоже посмотрела в импровизированную урну с прахом Точилки и тоже охнула. На дне ведра высилась небольшая кучка мясных кусочков, в соусе и с овощами.
— Да, глубоко копать не придется. Морковку и картошку можно не хоронить, а собственно кролика там две пригоршни, не больше, — оценила я. — Эй, ты что делаешь?!
Подруга двумя пальцами выудила из ведра кроличью ножку, внимательно осмотрела ее и потянула в рот.
— Ирка! Ты совсем сдурела, что ли?! — возмутилась я. — Как ты можешь есть нашего четвероногого друга?!
— Вкусное мясо, — хладнокровно чавкая, ответила на это подруга. — Мягкое! Часа два тушилось как минимум!
— Людоедка! — беспомощно сказала я.
— Не ругайся, — невозмутимо отозвалась она, обсосав косточку. — Лучше подумай: мясо тушилось не меньше двух часов, так? И при этом оно холодное.
— Хладный кроличий труп! — сказала я, с укором посмотрев на обгладывающую косточку подругу.
— Ага. Только это не Точилка! — возвестила она, отшвырнув голую косточку далеко в снег.
— Ты это по вкусу поняла? — съязвила я.
— Этого кролика приготовили не на ужин, а еще на обед, — уверенно сказала Ирка. — Долго тушили, потом ели, а несъеденное поставили в холодильник. Ленка, это был совершенно посторонний кролик! Наш Точилка сбежал, пока мы были в сауне, то есть уже после девятнадцати часов. Он еще не успел бы как следует потушиться!
— А ведь логично рассуждаешь! — признала я, приободряясь. — Если в кастрюлю попал чужой кролик, значит, наш вполне может быть жив и невредим!
— Где только его искать? — вздохнула Ирка.
Оплакивая невинно убиенного Точилку, мы расстроились и забыли, что изначально вышли в ночное ловить опасного зверя. Теперь нам хотелось отыскать грызуна, чтобы спасти его от прожорливых любителей тушеной крольчатины.
— Давай еще раз внимательно осмотримся на местности, — предложила подруга.
Мы вернулись к нашей калитке и, игнорируя пунктирный след, ведущий к чужой даче, внимательно осмотрели сугробы по сторонам тропинки при свете фонариков.
— Нашла! — радостно вскрикнула Ирка, снимая с куста еще один клочок пуха. — Смотри, и снега на этом кусте меньше, чем на других: видать, Точилка упал в него, когда перелетел через забор!
— И поскакал дальше, прямиком в тот лесочек! — подхватила я, высвечивая фонариком подобие канавки, уже изрядно зализанной снегопадом.
Проваливаясь по колено в свежий снег, мы пробежали к близкой рощице и там, под раскидистой елью, нашли неопровержимые следы присутствия кролика: те самые черные горошины, для сбора которых Ирка приладила Точилке памперс. Видимо, на ночную прогулку кролик отправился голышом.
— А еще здесь люди были! — уверенно сказала подруга, поползав в еловом шатре с фонариком. — Два человека. На снегу остались следы двух пар спортивных ботинок, побольше и поменьше, а также вот это.
Она показала мне свой следопытский трофей — цветную бумажку на станиолевой подкладке:
— Обертка от плитки «Путешествие», свеженькая, еще шоколадом пахнет! — Ирка приложила фольгу к носу и шумно засопела.
— А еще здесь люди были! — уверенно сказала подруга, поползав в еловом шатре с фонариком. — Два человека. На снегу остались следы двух пар спортивных ботинок, побольше и поменьше, а также вот это.
Она показала мне свой следопытский трофей — цветную бумажку на станиолевой подкладке:
— Обертка от плитки «Путешествие», свеженькая, еще шоколадом пахнет! — Ирка приложила фольгу к носу и шумно засопела.
— Думашь, эти сладкоежки в ботинках забрали нашего кролика? — спросила я. — Действительно, кроличьи следы под елку входят, а из-под елки не выходят.
— Зато из-под нее выходят следы сладкоежек в ботинках! Мы пойдем по ним и отыщем Точилку! — постановила подруга.
К сожалению, следы двух пар спортивной обуви были хорошо видны только на снежной целине. Едва они влились в утоптанную тропинку, мы их потеряли.
— Придется спрашивать, кто видел, кто знает? — Ирка развела руками и задела ведром заснеженный куст. Ветки затрещали, снег с них осыпался, ведро скучно брякнуло.
Со двора послышался тоскливый собачий вой.
— Ничего не скажешь, чудный вечер! — саркастически произнесла подруга, прислушиваясь к печальным руладам Ньюфа.
— Чудак-человек, какой снеговик, о чем ты, в самом деле, говоришь? — взбивая подушки, журила мужа генеральша Мариманова. — Опять твои фантазии! Девушки просто зашли за подаянием!
— С ведром и лыжной палкой? — недоверчиво спросил Ефим Михайлович, сбрасывая тапки.
Про морковку он предпочел не упоминать, потому что она-то как раз вполне могла быть чьим-то не особенно щедрым продовольственным подаянием.
— В ведро они складывают еду, — отрезала Ольга Сергеевна.
— А палками они ее из ведра вытаскивают! На японский манер! — съязвил генерал.
— Определенно, Фима, у тебя уже звоночки начались! — не выдержала генеральша.
— Дзинь! — зазвенело в прихожей.
— Да что же это такое? — рассердился Мариманов.
Он снова сунул ноги в тапки и решительно зашагал в прихожую. Такса Люся спрыгнула с кресла, в котором она нагло спала, и потрюхала вслед за хозяином.
— В чем дело? — сердито спросил Ефим Михайлович симпатичных побирушек, переминающихся у калитки.
— Еще раз добрый вечер! — вежливо сказала русская красавица. — Извините за беспокойство, мы только спросить хотели: вы тут сегодня вечером, часиков в семь-восемь, не видели двух пешеходов в спортивных ботинках?
— Это ваши конкуренты за подаяние? — съязвил генерал. — Не видели мы никаких ботинок!
— Мы видели двух женщин в куртках, одна была желтая, а вторая красная! — из-за спины мужа подала голос Ольга Сергеевна.
— Желтая и красная — это азиатка и индейская скво? — не без удивления уточнила кареглазая.
— Желтая и красная — это куртки, — коротко ответила генеральша.
— Но им бог уже подал! — хмыкнул генерал, руками изобразив большой живот. — Красная-то куртка совершенно явно беременная была!
— Как интересно, — озадаченно пробормотала русская красавица.
— А вы не заметили, у них с собой кролика не было? — спросила кареглазая.
— Опять кролика? — неприятно удивилась Ольга Сергеевна.
Она дернула супруга за руку, оттащила его в глубь прихожей и решительно захлопнула дверь, сказав напоследок:
— Бог подаст!
Злобно гавкнула собака.
— Кажется, нас приняли за сумасшедших! — сказал Ирка, отлепляясь от калитки.
— За психопаток с манией преследования кролика! — хихикнула я. — Ладно, ничего страшного, зато мы кое-что узнали. В присвоении нашего Точилки подозреваются две женщины, одна из них в красной куртке, а вторая в желтой. Леди-ин-ред отчетливо беременна. Будем их искать.
— Прямо сейчас искать будем? — Ирка выразительно посмотрела на часы.
— Лучше утром, — согласилась я. — Ночью они никуда не денутся, перевал-то закрыт.
Придя к единому мнению, мы без происшествий и приключений вернулись на курихинскую дачу.
14
Очень хотелось лечь спать, чтобы запастись силами на завтра, но с отбоем пришлось повременить.
Едва мы просочились в дом с заднего двора, как к главным воротам на зверски рычащем снегоходе прикатили два охранника из туристического комплекса. Они представились Дмитрием и Александром, с Анатолием по-свойски поздоровались за руку, а с гостями ручкаться не стали, поглядывали хмуро.
Маленький, тощий и злой, как голодный опоссум, Дмитрий не матерно, но с большим чувством выругал нас за то, что мы натоптали вокруг незнакомого покойника. Более крупный рыжебородый Александр махнул рукой и предложил товарищу забыть о следах, ибо все равно все они оставлены совершенно однотипными валенками. К коллективному заявлению о том, что личность убийцы-самоубийцы никому из нас не известна, оба охранника отнеслись с нескрываемым подозрением. Парни осмотрели места происшествия, сначала одно, потом другое. Если после этого у них и возникли какие-то соображения по существу дела, мы об этом не узнали.
Основательно замерзнув и обманувшись в ожиданиях услышать что-нибудь интересное, я решила вернуться в дом и утащила туда же Коляна, изрядно заиндевевшего в почетном карауле у тела Курихина. Уходя, я вежливо сказала охранникам, а также Анатолию и Семендяеву с Тараскиным:
— До свиданья, спокойной ночи! — и тут же виновато подумала, что последнее пожелание звучит как издевательство.
— Приходите чай пить! — брякнула Ирка, тоже переборщив с вежливостью.
Однако ее приглашение было принято всерьез, и через полчаса в нашем флигеле стало тесно, как в сказочном теремке. Не явились только Катерина и Вадим. Поскольку у молодых явно имелись какие-то серьезные личные проблемы, мы не стали беспокоить их повторным приглашением на чаепитие. Ирке, которая озвучила призыв, отозвавшийся в массах, пришлось готовить чай и лепить бутерброды на всю компанию. Мы с Диной ей помогали, и это доброе дело нам зачлось.
Хлебнув горячего и оттаяв телом и душой, бравые парни Дмитрий и Александр проболтались, что выяснили личность самоубийцы. Собственно, сделать это не составило большого труда, так как покойник любезно носил с собой паспорт и гостевую карточку отеля, в котором он остановился сегодня утром. Еще при нем нашли ключи, бумажник с небольшим количеством денег и мобильный телефон без сим-карты.
— Тимофей Тимофеевич Проценко, одна тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения, — заглянув в малиновую книжечку с гербом, сказал Александр.
— А-а-ах! — судорожно вздохнула Дина и поспешно зажала себе рот рукой.
Поскольку в руке у нее был бутерброд с сыром, кляп получился основательный.
— Выкладывай, что знаешь! — правильно оценив реакцию чувствительной девицы, потребовал проницательный Дмитрий.
Пришлось немного подождать, пока Дина справилась с бутербродом, но сразу после этого она с готовностью выложила:
— Знаете, кто такой Тимофей Проценко? Это же Тимка! Катькин Тим! Ее великая любовь!
— А этот тогда кто же? — простодушно удивился Анатолий и оскалился, как бультерьер, изображая зубастого Вадима Тараскина. Получилось очень похоже.
— Е-мое! — сконфузился Семендяев.
— Интересное кино! — почесал в затылке Колян. — То-то Катерина совсем не в себе! Звонила и мне, и Антону, и Анатолию, валерьянки просила. Нет, валерьянка тут не поможет, нужен антидепрессант посильнее!
— Она и мне звонила, — вздохнула Дина.
— Динка, не мнись и не уклоняйся в сторону, плевать на валерьянку, рассказывай толком про Катькиного Тима! — потребовала Ирка.
— И с подробностями! — велела я.
Послушать про великую любовь мне всегда было интересно, а на этот раз особенно, так что я не пропустила ни слова из сенсационного рассказа Катькиной подружки.
— Они познакомились минувшим летом, на причале, — растягивая слова и делая интригующие паузы, завела Дина. — Тим работал на пляже спасателем, а Катька на папочкину яхту зачастила. Я еще удивлялась: чего это она? То на морскую болезнь жаловалась, а то вдруг заправской морячкой заделалась!
— Ты морячка, я моряк! — понимающе кивнула Ирка.
— Вот именно, — подтвердила Дина. — Море Катьке было до лампочки, она за Тимом бегала. Фигура у него просто супер, и морда очень даже ничего, но в голове и в карманах ветер. Катька влюбилась, и Тим вроде тоже, что мне, честно говоря, было очень странно и удивительно. Тим спортсмен, красавец с разворота «Плейбоя», а Катька? Хоть она мне и подруга, я прямо скажу: Катька далеко не Синди Кроуфорд.
Тут мужики — кроме недавно прибывших охранников, не успевших познакомиться с Катериной, — дружно закивали, соглашаясь, что Катька не Синди.
— Летом они тайно крутили любовь, прям как Ромео и Джульетта! — хихикнула Дина. — А потом Катькин папочка что-то понял и начал дочку перевоспитывать. Внушал ей, что она непременно должна выйти замуж за надежного, солидного мужчину, и вовсю нахваливал своего компаньона. То есть Тараскина. То есть Вадима.