— И мы прекрасно понимаем, почему ты не требуешь расторжения жульнического брака с Вадимом! — плюнув на паузу, сказала я.
— Ясное дело, Тима нет в живых, да и жениться он в последний момент отказался, а матерью-одиночкой быть не очень приятно, так что лучше уж Тараскин в роли мужа и отца, чем вообще никого! — сочувственно протарахтела Ирка.
Пока Катька слушала наши сбивчивые эмоциональные речи, глаза у нее становились все больше и выразительнее, щеки разрумянились, рот приоткрылся, а брови взметнулись крыльями. За пару минут мы с подружкой превратили дурнушку в красавицу исключительно силой слова!
— Я не понимаю… — тараща глаза-плошки, протянула Катерина.
— Сейчас все поймешь! — пообещала Ирка и в некотором сомнении посмотрела на меня:
— Может, ей заранее валерьянки накапать?
— Зачем валерьянки? — забеспокоилась Катька.
— Катя, ты только не волнуйся, тебе это вредно, — мягко сказала я. — У нас для тебя плохие новости, но мы постараемся сообщить их тебе как-нибудь помягче, да, Ирусик?
— Конечно! — глубоко кивнула Ирка.
Она подергала себя за локон, размышляя, с чего бы начать, и зашла издалека:
— Катюша, хорошо ли ты знаешь Вадима?
— Хорошо? Не знаю, но знакомы мы уже лет пять, не меньше, — растерянно ответила Катерина. — Он же папин компаньон! То есть он был папиным компаньоном…
Она погрустнела.
— Да-да, Тараскин был компаньоном Андрея Петровича, а теперь станет заправлять всеми делами на предприятии единолично, — продолжила гнуть свою линию Ирка. — Смерть твоего папы была ему выгодна, особенно после женитьбы на тебе.
— После фиктивной женитьбы! — напомнила я. — Да-да, мы в курсе, что в загсе была не ты, а другая, похожая на тебя девица.
— И мы знаем, что Тим только изображал любовь-морковь, а на самом деле играл на руку интригану Тараскину, — подхватила Ирка.
Забывшись, мы снова загалдели, как чайки, не поделившие вкусную рыбешку. Сообщить шокирующую новость «помягче» не получилось.
— И пусть тебя не сбивает с толку то, что Тим появился здесь позавчера вечером! — сказала я. — Он не к тебе пришел, а к Тараскину. И самое главное: Тим не стрелял!
— Стрелял не Тим! — повторила Ирка. — Стрелял Тараскин! Сначала он убил Андрея Петровича, а потом инсценировал самоубийство Тима!
Катька вновь показала себя молодцом и не грохнулась в обморок, поэтому мы быстренько изложили ей наше видение ситуации, уже не прикидываясь телепатками и не особенно выбирая выражения.
— В общем, ты, Катюха, как знаешь, но мы с Ленкой все-все расскажем следователю! — закончила моя подруга. — Как говорится, вор должен сидеть в тюрьме, а уж убийца — и подавно!
— Мне нужно побыть одной, — помолчав немного, тихо, но твердо сказала Катерина.
— А мы как раз уже собирались уходить! — нарочито весело ответила Ирка.
— Раз уж больше ничего не осталось, — машинально пробормотала я, совсем как Винни Пух.
Мы с большим трудом извлекли из бильярдного подполья Коляна, вытащили из-под стола Масю с Точилкой, собрались и умелись в свой уютный флигель. И только там вспомнили, что забыли на кухне в большом доме Зинулю!
— Я схожу за ней! — вызвался Колян.
— Нет, уж лучше я! — возразила я, обоснованно опасаясь, что азартный супруг снова надолго припадет к бильярдному столу.
— Мама, ты куда? — зевая, поинтересовался Масяня.
— Сейчас вернусь, — пообещала я. — Ты пока укладывай спать Точилку.
Ребенок сгреб в охапку кролика и понес его в кровать, а я накинула куртку, сунула ноги в дежурные валенки и побежала в большой дом.
На кухне было чисто, прибрано, в проволочной сушилке стояли мокрые тарелки, приятно пахло свежесваренным кофе. Зинули не было видно.
— Зина! Ты где? — позвала я.
Мне никто не ответил, и я пошла на поиски. Пробегая через пустой холл, покосилась на жалюзи, за которыми мы с Иркой прятались ночью, и увидела, что матерчатые полосы шевельнулись, словно тронутые сквозняком.
— Это кто там прячется? — спросила я.
Хотела спросить грозно, а получилось опасливо.
— Это я!
Матерчатая конструкция снова качнулась, из-за нее выглянула Катерина.
— Ты что там делаешь? — спросила я.
— Да так… Думаю.
— Нашла максимально уединенный уголок? — с пониманием спросила я, без приглашения внедряясь в тесное убежище за шторой.
— С детства люблю сидеть на подоконниках, — со смущенной улыбкой призналась Катька. — Дурацкая привычка.
— Почему — дурацкая? Классическая, — не согласилась я. — Ты же читала «Джен Эйр»? Главная героиня романа, будучи девочкой, пряталась от всех на подоконнике за бархатной шторой и читала там книжки.
— А я просто смотрю в окно, — сказала Катька. Туго обхватив руками колени, она привалилась плечом к холодному стеклу, повернула голову и смотрела во двор. — Где-то Дина с Семендяевым заплутали? Что-то долго их нет.
— Соскучилась по подружке? — я с сочувствием смотрела на девушку, потерявшую всех близких. — Хочешь о чем-то поговорить? Если тебя устроит мое общество…
— Пойду-ка я спать, — сказала Катька, не дослушав. — Что-то я устала, хочу прилечь.
— Конечно, конечно! — сказала я.
Мне было немного обидно, что Катерина отказалась от моего любезного предложения поговорить по душам, хотя на что тут обижаться, мы знакомы всего пару дней, разве я заменю ей старую подругу…
Катька явно хотела остаться в одиночестве. Она прикрыла глаза, словно собиралась спать прямо на подоконнике.
— А где же, в самом деле, бродят Семендяев с Диной? — пробурчала я, разворачиваясь лицом к окну.
Парочка куда-то запропастилась, видно, Антон и Дина активно приобщались к ночной жизни в туркомплексе. Двор был бел и пуст, давешнюю праздничную иллюминацию Анатолий убрал, и в ночи призывно горели только окна нашего флигеля. Я глубоко вздохнула, и на оконном стекле проступили какие-то руны.
«Катька верна своей привычке! «Я к вам пишу, чего же боле»!» — подумала я. Покосилась на Катерину — она вроде и впрямь задремала — и украдкой дохнула на стекло, «проявляя» надпись полностью.
Это опять была какая-то непонятная формула. Набор букв и цифр показался мне бессмысленным: большая печатная буква «F», потом «В», потом пятерка, маленькая прописная «г», плюсик и буква «Х». Эф, Вэ (или латинская Бэ?) пять гэ (или эр?) плюс ха (икс?). Что бы это значило?
Ничего толкового в голову не приходило, но я постаралась запомнить шифровку, чтобы в точности пересказать ее Ирке. Она у нас большая любительница ребусов и головоломок, журналы с кроссвордами покупает, пусть поразмыслит над загадкой, ей это понравится.
— Это кто там прячется? — с подозрением спросил знакомый голос.
Я выглянула из-за жалюзи так же, как незадолго до этого Катерина, и сказала то же самое:
— Это я!
— Ты что там делаешь? — удивилась Зинуля.
— Смотрю, не идет ли загулявшая парочка, Антон с Диной, — ответила я, выходя ей навстречу. Катька не шелохнулась. — Пойдем к себе?
— Пойдем, — безропотно согласилась Зинуля.
Она была молчалива и задумчива, но в таком состоянии нравилась мне гораздо больше, чем прежде, когда она болтала, не закрывая рта. Хотя мне, конечно, было жаль несчастную женщину.
— Я уверена, что он где-то здесь! — пробормотала она, оглядев просторный двор с высокого крыльца.
Я полагала, что Зинуля погружена в скорбные думы о безвременно покинувшем ее сердечном друге, и немного удивилась, что взгляд ее вычерчивает кривые по снежной пустоши. Убиенный Курихин находился не «где-то здесь», а в холодном гараже, откуда пришлось выселить ратрак и квадроцикл. Строение, превращенное в морг, все мы обходили по крутой дуге.
— Вот растает снег, и кто-нибудь его найдет! — вздохнула Зинуля и зашагала вниз по ступенькам.
Я секунду помедлила, а потом догнала ее и все-таки спросила:
— Ты об Андрее Петровиче говоришь? Его со двора давно унесли! — мне вспомнилось, что Зинуля почти сутки провела в прострации и могла не знать некоторых моментов. — Он там лежит!
Я кивнула на гараж.
— Где лежит Андрюша, я знаю! — немного сердито отозвалась Зинуля. — Я про кольцо говорю! Кольцо я где-то тут потеряла!
— Какое кольцо? — машинально спросила я, слегка шокированная тем, что, потеряв любимого, она печалится о какой-то безделушке.
— Золотое, с бриллиантом!
Золотое кольцо с бриллиантом, пожалуй, нельзя было назвать безделушкой.
— Дорогое кольцо? — уже сочувственно спросила я.
— В первую очередь как память! — ответила Зинуля. — Мне его Андрюша подарил по особому случаю.
— А когда ты его потеряла? — спросила я, уже прикидывая, не организовать ли массовые поиски украшения. Не сейчас, конечно, а утром, когда рассветет. А что? Станем в цепь и прочешем двор, как граблями. Хотя оперативники, конечно, не скажут нам за это спасибо.
— Да в первый же день, когда мы сюда приехали, — с досадой ответила Зинуля. — Помнишь, днем мы всей толпой играли в снежки?
Я кивнула и непроизвольно улыбнулась. В самом деле, был такой веселый момент, когда мы выгрузились из курихинского джипа: четверо взрослых и один ребенок с одинаковой детской радостью возились в сугробах.
— Я тогда без перчаток была, а руки все время в снегу, — вспомнила Зинуля. — Даже не заметила, как кольцо с мокрого пальца соскользнуло! Хватилась пропажи только в доме, побежала искать — не нашла. Расстроилась, конечно, поплакалась Андрюше, а тот только посмеялся. Ты, говорит, царица моя, закатала перстенек в снежок и метнула его куда подальше, как Иван-царевич каленую стрелу! И пообещал мне другое кольцо подарить.
— Теперь уже не подарит, — бестактно брякнула я и тут же прикусила язычок.
Однако Зинуля не расстроилась, наоборот, взглянула веселей:
— Ладно, ничего страшного! Я сама себе другое колько куплю, лучше прежнего, с большущим-пребольшущим бриллиантом, и буду думать, что это Андрюшин подарок. Собственно, так оно и есть.
Она зашагала заметно бодрее.
— Ты можешь позволить себе купить кольцо с большущим бриллиантом? — я удивилась.
Позавчера, когда мы с ней вдвоем парились в кабинке сауны, Зинуля успела вкратце поведать мне историю своего знакомства с Андреем Петровичем: она работала в спа-салоне, который посещал Курихин, и пленила кавалера, полируя ему ногти.
— Ты же вроде маникюршей работаешь?
— Больше не буду, — легко сказала она. — Пора завязывать со старой жизнью.
Мы как раз подошли к нашему флигелю. Поднявшись на крыльцо, Зинуля зевнула и пробормотала:
— Спать хочется, сил нет! Даже кофе не помог.
Она направилась прямиком в их общую с Иркой комнату, а я пошла посмотреть, чем занят мой ребенок.
Мася под присмотром Коляна принудительно укладывал спать кролика.
— Не крутись! — присев на корточки перед пластмассовым ящиком, внутри которого вяло шевелился Точилка, строгим голосом приговаривал малыш. — Повернись на бочок, закрой глазки и спи! Лапки под голову положи! И чтобы я больше ни звука не слышал! Ты понял?
Узнав наши с Коляном реплики и интонации, я с улыбкой посмотрела на мужа, но он хмурился.
— В чем дело? — поинтересовалась я.
— Ты почему так долго? — недовольно спросил он. — Я уже полчаса один слежу за ребенком!
— Ты один следишь за ребенком всего десять минут, — возразила я. — Это что, так трудно?
— Не трудно, но я хотел посмотреть кино по телевизору, — уже спокойнее объяснил пристыженный супруг. — В программке такой интересный анонс, только послушай: «Он не крепкий перец, зато остряк, каких мало, а его затея с земляничкой приведет к революции…» К сожалению, уголок с названием фильма оторван, только время показа сохранилось: двадцать тридцать.
— Название фильма я тебе с удовольствием подскажу, — сквозь смех сказала я. — Это любимая детишками сказка «Чиполлино»!
— Как — детская сказка? — расстроился Колян. — А я думал, эротический триллер!
— Почему — эротический?
— А к какой революции, по-твоему, могла привести затея с клубничкой? Только к сексуальной!
— Резонно, — весело согласилась я и выгнала огорченного супруга из комнаты.
Клетку с Точилкой он унес с собой, так что никто не помешал Масяне быстро и крепко уснуть.
Уложив малыша, я вышла из комнаты в темный холл. Из ванной, дверь в которую была приоткрыта и где горел свет, доносились звонкое журчание и озабоченный голос Ирки:
— Еще чуть-чуть… Бережнее, бережнее, не повреди ценное имущество! Ну же, постарайся, выжми еще немного!
— Я стараюсь! — сдавленным голосом откликнулся Колян, и тут же вновь коротко прожурчало. — Фу-у-у! Все, не мучь меня, больше ни капельки не выжму!
— Вы что тут делаете? — удивленно спросила я, толкнув дверь ванной комнаты. — Мочитесь на брудершафт?
— Мы куртку выжимаем, — даже не улыбнувшись, ответила Ирка. Она распялила свою сырую одежку на руках и придирчиво рассматривала нагрудный карман. — Вроде все отстиралось, от клубники не осталось и следа.
— Увы! — сказал на это Колян и выразительно сглотнул слюну.
— В холодильнике есть малиновое варенье, — сжалившись над обжорой, сообщила я. — Если хочешь, можем попить чаю.
— Хочу ли я чаю с вареньем? Что за вопрос! — живо ответствовал мой супруг и унесся в кухню ставить чайник.
Ирка пристроила влажную куртку на веревку над ванной, и мы тоже пошли чаевничать. С аппетитом уплетая малиновое варенье, я капнула на стол, протерла его тряпкой и, взглянув на разводы, вспомнила загадочные значки на стекле.
— Как вы думаете, что значит «Эф Бэ пять гэ плюс ха»? — спросила я мужа и подругу, пальцем начертав непонятную формулу на мокром столе. — Я тут недавно видела такую странную надпись.
— Пять га — это пять гектаров, — мгновенно нашлась аграрно образованная Ирка.
— А бэ и ха?
— Фу! — строго сказал мне муж, постучав ложечкой по краю чашки. — Предполагается, что приличные женщины таких нехороших слов не знают! Бэ, гэ, хэ! Где ты прочитала эту надпись, на заборе?
— Вовсе не на заборе, а на стекле! — обиделась я. — На окне в большом доме! Это Катька очередную шифровку написала. Непонятно, на каком языке. Если на английском, то буквы Эф Бэ и Эр наводят на мысль о Федеральном бюро расследований…
— ФБР — это как раз по-русски, у американцев в ходу аббревиатура FBI! — возразил Колян.
— В прошлый раз Катерина обозначила буквами имена, — вспомнила Ирка. — Ка — Катерина, тэ — Тим.
— Бэ — Борис, гэ — Геннадий! — предложила я. — Хотя «Борис плюс Геннадий» звучит нездорово, секс-меньшинством попахивает.
— Борис плюс Галина! — предложил Колян.
— Тогда уж сразу пять Галин! — напомнила я, постучав пальцем по формуле. — Если не принимать в расчет абсолютно непонятную латинскую «Эф», остаются один Борис, пять Галин плюс загадочное «ха». Что бы это значило? Что пять Галин пришли в гости к одному Борису и принесли с собой какое-то «ха»?
— То есть на Бориса у них в этом смысле особой надежды не было? — съязвил Колян.
— Фу! — сказала я. — Я уверена, что это совсем не то «ха», которое на заборах и у Бориса. Это что-то другое.
— Например, хрен! — воскликнула Ирка.
Я укоризненно посмотрела на нее.
— Хрен тертый, столовый, — невинно глядя на меня, объяснила подруга. — В баночке. Или холодец, он тоже на букву «ха». Или халва!
— Так они к нему пошло пожрать пришли, что ли? — огорчился Колян. — Пять Галин к одному Борису?
— Чувствуется, что кое-кто здорово настроился на просмотр эротического триллера! — уколола его я.
Колян обиделся и ушел, предварительно тщательно выскоблив столовой ложкой быстро опустевшую баночку из-под варенья. Однако вскоре он вернулся, без видимой связи с предшествующим разговором напомнил, что один занимает целую комнату, и поинтересовался, каковы мои планы на ближайшее будущее? При этом супруг моргал двумя глазами сразу, как жертва застарелого нервного тика, и говорил преувеличенно значительно, с интонациями ведущего развивающей телепередачи «Умники и умницы», проверяющего эрудицию и сообразительность молодого дарования.
— Намек понят, — кивнула я. — Так и быть, после вечернего омовения я приду скрасить твое одиночество.
Довольный Колян убежал в ванную и вновь вернулся меньше чем через минуту — на сей раз с претензией к Ирке, которая заградила подступы к купели своей мокрой курткой.
— Выбрось ее во двор, — посоветовала я.
— Как это — выбрось? — напряглась подруга. — Ты предлагаешь мне взять и выкинуть хорошую финскую куртку?
— Я предлагаю тебе вывесить ее во двор, — объяснила я. — На морозе она быстрее просохнет.
— А ты скрасишь мое одиночество? — съязвила Ирка. — Как-то неохота мне единолично бродить в потемках по безлюдному двору.
Чтобы ускорить процесс, я согласилась. Мы положили мокрую куртку в тазик, запустили в ванную Коляна, обулись, оделись и пошли во двор. Ирка, влекущая тазик, была похожа на гостеприимную фольклорную девицу, несущую перед собой поднос с хлебом-солью. Я сказала ей об этом, и она ради полноты образа жалостливо затянула:
— Во поле березка стояла! Во поле кудрявая стояла!
— Люли-люли, ни фига подобного! — озабоченно заметила я, озираясь по сторонам. — Не вижу я тут никаких березок и вообще ничего подходящего для развешивания мокрого тряпья!
— В доме есть открытая веранда! Вот туда мы курточку повесим! — не затруднившись с решением, на тот же фольклорный мотив напела моя подруга.
— Люли-люли, повесим! — согласилась я.
По бодрящему морозцу мы пробежались к большому дому и пристроили одежку на перила открытой веранды.
— Тут кто-то недавно топтался, курил и бросал окурки в снег, — заметила зоркая Ирка. — Надеюсь, любители посмолить на свежем воздухе не станут стряхивать пепел на мою верхнюю одежду.