— Леночка! Где анонсы?! — страшным голосом вскричала она, едва я безмятежно аллекнула в трубку.
— Ох! — Все мое благодушие мгновенно испарилось, и на смену ему пришла дикая озабоченность. — Я про них совсем забыла!
— Ты их не написала?! — в голосе старшей коллеги послышалось отчаяние.
— Я напишу! — горячо пообещала я. — Вот прямо сейчас напишу и сброшу вам по электронной почте!
Мысленно я порадовалась тому, что у меня есть с собой «наладонник» и мобильная связь в горах действует нормально.
— Крайний срок — пятнадцать ноль-ноль! — проинформировала меня Любовь Андреевна. — Не успеешь — получим обе по первое число!
Этого она могла и не говорить: наш директор, весьма харизматическая личность по имени Василий Онуфриевич Гадюкин, крут нравом и скор на расправу. Сам он не журналист, вообще не телевизионщик, а бывший директор оптового рынка — личность смутного, как я подозреваю, полубандитского происхождения. Его хлебом не корми, дай только кому-нибудь всыпать по первое число! Особенно любит Гадюкин наказывать провинившихся рублем, производя денежные вычеты из зарплаты сотрудников в пользу собственного кармана. За это наш редакционно-студийный народ Гадюкина очень не любит. Природную глупость и огорчительное отсутствие профессионализма мы бы ему простили, но жадность и подлость — никогда. Однако Василий Онуфриевич наш директор, и его распоряжения приходится выполнять.
Не далее как в минувшую пятницу, часа за три до окончания рабочего дня, Василий Онуфриевич вызвал меня к себе в кабинет и собщил, что у меня отныне будет особое задание.
— Еще одно? — дерзнула спросить я.
Я работаю редактором телевизионной службы новостей, что предполагает изготовление информационных сюжетов. Вдобавок я веду прямые эфиры с разными знаменитостями, сочиняю тексты рекламных роликов и контролирую редакционные запасы сахара. Честно говоря, последняя обязанность — самая трудная, потому что за нашим народом не уследишь. Пока я стою на ковре у директора, мой напарник-оператор Вадик наверняка нагло шарит в ящиках моего стола в надежде найти там сладкий песок, который я поутру конспиративно пересыпала из сахарницы в жестянку из-под детского гранулированного чая «Живот без проблем». Вадика к сахару подпускать нельзя, он ест его ложками прямо из банки, абсолютно не думая о потребностях других людей. Проблемы своего живота занимают его гораздо больше.
— Елена, ты о чем думаешь? — оборвал мои несвоевременные мысли суровый Гадюкин.
— О сахаре! — честно брякнула я.
— Ох, наша жизнь — не сахар! — тяжко вздохнул Василий Онуфриевич, едва не сдув со стола бумаги. — Рейтинг падает, вот беда!
Я внимательно посмотрела на директора. Мне было искренне интересно, понимает ли он, почему падает наш рейтинг. Сам ведь приложил к этому руку!
Директором Василий Онуфриевич Гадюкин стал с полгода назад в результате большого дворцового переворота. Бывшие совладельцы нашей телекомпании разругались в дым и некоторое время шумно, со скандалами и рукоприкладством, боролись за право собственности. В результате победил рынок, с коего и пришел к нам Гадюкин. Обживался он у нас основательно и несуетно, поэтому только месяц назад обнаружил наследство, оставшееся от старого директора. Тот пару лет назад приволок из столицы большую коробку с видеокассетами, на которых в приличном качестве были записаны допотопные отечественные фильмы и мультики, еще черно-белые.
Где экс-директор разжился этим музейным антиквариатом, осталось неизвестным. Коробка долго пылилась в дальней кладовой под грудами мануфактурных изделий, пока экономный рыночник Гадюкин не надумал пустить древние фильмы в эфир.
— Новые кинопродукты нужно покупать за деньги, платить за каждый показ, а это добро можно показывать совершенно бесплатно! — радовался он.
Действительно, лицензия на троекратный показ каждого антикварного фильма лежала в той же коробке. Правда, знающие люди отговаривали Василия Онуфриевича ставить в нашу программу черно-белые раритеты, но он никого не послушал. Старье пошло в эфир и быстро отогнало от экранов добрую половину постоянных телезрителей.
— Хотите, чтобы я подняла рейтинг? Единолично? — спросила я, пытаясь понять, какое же особое поручение вознамерился дать мне предприимчивый директор.
Может, он хочет, чтобы я в паузах между сериями черно-белого кино исполняла стриптиз в прямом эфире? Помнится, нечто подобное было лет десять назад на польском телевидении: там ведущая метеопрогноза сначала раздевалась в кадре до белья, а уж потом одевалась сообразно прогнозу. Говорят, рейтинг у программы был бешеный!
— Совершенно верно, будешь поднимать наш рейтинг! — обрадовался моей понятливости Василий Онуфриевич.
— Как именно? — напряглась я.
Кто его знает, может, он у себя на рынке ловил то польское ТВ на спутниковую антенну?!
— Будешь писать анонсы новых фильмов и мультиков для телепрограммы, — сказал Гадюкин.
— Новых — это хорошо забытых старых? — успокоившись, уточнила я.
— Совершенно верно, — Василий Онуфриевич энергично кивнул, и солнечный зайчик с его зеркальной лысины прыгнул на стеллаж с кассетами. — Пиши увлекательно, так, чтобы народ все бросил и побежал смотреть наш эфир. Вот тебе образец.
Директор вручил мне телепрограмму местного канала, конкурирующего с нашим. Я нашла два кубика текста, обведенных красным маркером, и прочитала с листа:
— «Он был обычным котом. Лежал на печи, ел сметану. Но армия добралась и до него. Смотрите мультипликационный блокбастер «Кот в сапогах»!» Ох, ничего себе! Это они мультик так анонсируют?!
— Дальше читай.
Я послушно прочитала дальше:
— «По ночам Мальвина смотрела одним глазом на звезды и думала о том единственном, но незабываемом поцелуе, который подарил ей Буратино. Смотрите трагикомическую анимационную мелодраму «Золотой ключик»!»
— Хорошо излагают, стервецы! — завистливо вздохнул Василий Онуфриевич. — Заманчиво!
— А я, значит, должна в том же духе анонсировать наши черно-белые древности? — спросила я, еще надеясь, что директор скажет: «С ума сошла? Неужто мы станем с придурков пример брать? Посмеемся и забудем, ха-ха-ха!»
— Ха-ха-ха, «древности», скажешь тоже! — засмеялся Гадюкин. — Тут некоторым фильмам не больше шестидесяти лет, совсем свежачок! Держи список на неделю.
Василий Онуфриевич снова размашисто кивнул, опять подбросив высоко в воздух дрессированного солнечного зайца, и вручил мне список в пять строк.
— Спасибочки, — молвила я, выходя из кабинета. — Чудненькое заданьице, ничего не скажешь!
Вернувшись в редакторскую, я решила подбодрить себя чашечкой крепкого сладкого кофе и выяснила, что банку с сахаром кто-то утащил. Пришлось проводить небольшое расследование, со скандалом изымать неправедно добытое добро у сладкоежки-оператора, бежать в ларек за булочкой… В общем, дел навалилось — невпроворот! Ни одного анонса до конца дня я не придумала и решила, что сделаю это дома, после работы, в спокойной обстановке. А потом просто забыла об особом задании шефа и вот теперь вынуждена была портить себе горный отдых, срочно сочиняя разную бредятину.
Вот почему после обеда, когда Масяня завалился поспать, а взрослые приступили к дегустации кедровой настойки на коньяке у камина в большом доме, я вышла во двор, устроилась на скрипучих качелях и принялась за работу.
Через час все было готово. Благословляя возможности современной цивилизации, я немедленно, не вставая с качелей, с помощью «наладонника» и мобильника вышла в Интернет и оправила свои сомнительные творения на электронный адрес редакции. Потом позвонила Любови Андреевне и сказала, чтобы она проверила почту.
Коллега перезвонила минут через пять, голос у нее был очень веселый.
— Спасибо, Леночка, я все получила! — сквозь смех сказала редакторша. — Анонсы замечательные! Особенно мне понравился этот: «От Занзибара до Килиманджаро его имя известно каждому! Преодолевая немыслимые трудности, он добровольно идет к диким зверям Лимпопо! Смотрите самую первую версию телепроекта «Наши в Африке» — мульт-триллер «Айболит»!» Ты молодец!
— Я старалась, — скромно ответила я.
Выключив телефон, я поторопилась присоединиться к теплой компании у камина, но коллекционного вина мне все-таки не хватило. Зато я сыграла в шахматы с Катериной Курихиной, то есть теперь уже Тараскиной.
Не скажу, что мне очень хотелось сидеть за доской, время от время с глубокомысленным видом передвигая фигуры. Шахматы — игра серьезная, но со стороны порой смотрится довольно смешно, потому что зрителю неочевиден тот умственный труд, которым заняты игроки. Я лишний раз убедилась в этом, пока наблюдала за шахматным поединком Катьки и ее папочки.
Андрей Петрович нервно ерзал на стуле. Разглядывая диспозицию на доске, он перекладывал голову с одного плеча на другое, облизывал губы языком и приговаривал: «Да-да-да, так-так-так!», в такт своим словам притопывая ногой по полу. Он хватался за пешку, тут же ойкал и отдергивал руку, словно фигуры были раскаленными. Чесал в затылке, мучительно кривился, ставил обочь доски локоть, укладывал на раскрытую, как ромашка, ладонь пухлый подбородок и начинал мять его пальцами. Вздыхал, поднимал глаза к небу, спрашивал там у кого-то невидимого: «А вот если слоником шахануть?» Кивал, шаховал, терял слоника, вскрикивал и хватался за сердце.
Наблюдая за этим представлением со смесью жалости и насмешки, я тихо сказала Коляну и Ирке, что Курихину вместо пешек надо ставить на доску рюмки с валериановыми каплями и принимать их по ходу игры. А подруга вдруг хлопнула себя по лбу, как тот же Курихин, и громко вскричала:
— Катюха, отпусти с миром Андрея Петровича, для тебя есть достойный противник! У Ленки-то второй разряд по шахматам!
Народ одобрительно загудел, и меня вопреки воле усадили за шахматный столик. Андрей Петрович с искренней радостью воспринял досрочное освобождение и употребил свою кипучую энергию на организацию «игры века», как назвал наш с Катериной поединок ехидный Тараскин. Хозяин дома объявил, что играть мы будем по всем правилам спортивных соревнований, приволок настоящие шахматные часы и даже заставил записывать ходы.
— Е два — е четыре! Ну, это даже я знаю! — самоуверенно и нагло комментировала Ирка, заглядывая через мое плечо в шахматную шифровку. — А что такое «Ка двоеточие е четыре»? Или это не двоеточие, а знак деления?
— Большая буква «К» — это «конь», — снимая с доски белую пешку, объяснила я. — Таким образом, «Ка двоеточие е четыре» означает…
— Деление коня на четыре части! — сострил Тараскин. — Иначе говоря, четвертование лошади!
— Вовсе нет, как раз с лошадью все в порядке, а запись означает, что конь взял пешку на поле е4, — терпеливо объяснила я.
Разглагольствования окружающих меня здорово отвлекали, а вот Катька была совершенно невозмутима, и первую партию я ей позорно проиграла. Вторую, разозлившись, с блеском выиграла, а третью мы с Катериной, перемигнувшись, быстренько свели вничью, после чего в один голос заявили о желании покинуть душное помещение и подышать свежим воздухом. Как раз вовремя проснулся Масяня и поддержал наше предложение требовательным криком «Гулять! Гулять!».
Остаток дня прошел в веселых хлопотах и подвижных играх на свежем воздухе. В доме было вдоволь спортинвентаря, а также большие запасы теплых носков и перчаток, они оказались особенно востребованы. К вечеру на батарее парового отопления в нашем флигиле рядком сушились мокрые носки, перчатки, варежки, шапки и шарфы. Ротация носков и перчаток осуществлялась беспрерывно, причем никто даже не выбирал, какую пару надеть, главное, чтобы сухую! Мне этот коммунизм в принципе понравился. Я только жалела, что не сумела присвоить одну особенно приглянувшуюся мне пару перчаток — безразмерных, вязаных, с пришитыми изнутри к швам маленькими стальными колечками. Удобно было бы привязать к ним веревочку или бельевую резинку и пропустить ее в рукава Масиной курточки. Правда, перчатки были не подходящего для ребенка цвета — белого. Масе белое на один раз, пришлось бы стирать перчатки после каждой прогулки, запаришься веревочку продергивать то в рукав, то из него.
Вполне благополучно обстояло дело и со сменной обувью. Когда под радиатором выстроились в линию сырые ботинки и сапоги, мы все поголовно переобулись в валенки. Даже Масяне нашлась подходящая пара! Валенки на даче запасливого и предусмотрительного господина Курихина имелись в количестве, достаточном, чтобы снарядить для зимней военной кампании небольшую армию, включая рослых гренадеров и несовершеннолетних сынов полка.
Впрочем, наша небольшая армия быстро разбилась на отдельные отряды. Один, состоящий из Курихиных — Тараскиных, завершил прогулку очень быстро. — Катерина с Вадимом и Андрей Петрович вскоре вернулись в дом.
— Молодые вдвоем побыть хотят, — доходчиво объяснил нам это дезертирство Катькин папочка. — А мне, старику, неохота рисковать на снежных склонах своими старыми костями, в моем возрасте переломы срастаются плохо.
— Кокетничает Курихин, — хихикнула Ирка, проводив ретирующегося Андрея Петровича насмешливым взглядом. — Какой он старик? Ему всего сорок шесть, в прошлом году юбилей отмечали.
— А что до переломов, то господин Курихин с его шарообразными формами меньше других подвержен этой опасности! — ехидно подхватила я.
Действительно, круглый Курихин мог катиться со склона, как мяч, ничем не рискуя. Тем более что горка, на которой обосновался отряд номер два — Ирка, я, Масяня и Дина, — была ровной, пологой, хорошо укатанной. Незадолго до нашего выхода на прогулку Анатолий специально прошелся по ней на небольшом тракторе, который очень понравился Масяне.
— Большой и красивый игрушечный тракторчик! — так ребенок назвал этот механизм.
Ратрак и в самом деле был симпатичный, новенький, ярко-желтого цвета. Громко урча, он утрамбовал свежий снег на горке, а потом съездил в хозяйство и привез нам санки и лыжи.
— Ну, вот, заодно и дорогу к воротам примял, хотя вам, господа отдыхающие, вовсе не обязательно участок кругом обходить! — раздавая желающим спортинвентарь, сказал Анатолий. — Там, за сосенками, калиточка есть, через нее вам гораздо ближе будет к дому идти. С горки спуститесь, в калиточку войдете — и уже во дворе.
— А она открыта будет, калиточка эта? — спросила Ирка.
Вопрос был не праздный. Ворота, в которые мы въехали поутру на машинах и которыми пользовался для выездов ратрак, закрывались крепко-накрепко. Ограда по периметру двора была двухметровая, из стальной сетки в металлических рамах, с колючей проволокой наверху. Вдобавок территорию охраняла здоровенная, с теленка, собака — ньюфаундленд, черный и лохматый, как папаха горца. Чувствовалось, что частное домовладение Курихиных основательно защищено от несанкционированного вторжения.
— Когда тут, кроме нас с Ньюфом, никого нет, я и калиточку на замке держу, — охотно ответил Анатолий. — Но раз уж хозяева приехали, да еще с гостями, придется оставить лазейку открытой, потому как ключей у меня на всех не хватит.
— А собачка ваша со двора не убежит? — машинально поинтересовалась я.
У нас с Иркой есть общая собака, немецкая овчарка Том, в высшей степени свободолюбивое четвероногое. Томка совершенно точно не упустил бы возможность смыться со двора через гостеприимно открытую калиточку!
— Ньюф не убежит, он в вольере сидит, — с сожалением сказал Анатолий. — Столько новых людей во дворе, разве можно собаку без привязи держать!
Прояснив режимные вопросы, мы с Иркой впряглись в санки и потащили на горку Масю. Дина, как большая девочка, тащила свои салазки сама, но кататься на них с горы не спешила. Она использовала возвышенность как наблюдательный пункт: приложив к глазам бинокль, рассматривала суету на лыжном спуске.
— Наших видишь? — в очередной раз втащив на гору санки, спросила я.
Колян, Антон и Зинуля, умеющие кататься на лыжах, с пренебрежением отвергли нашу детскую горку и отправились на обустроенный лыжный склон. Там было полным-полно народу, отдыхающих из туркомплекса, и на расстоянии гора, по гладкому белому боку которой без устали сновали лыжники, походила на сахарную голову, атакованную муравьями.
— Нет, не вижу, они там все одинаковые какие-то! — с сожалением ответила Дина. — Кого тут узнаешь? Все в ярких костюмах, все в шапочках, все в солнечных очках:
— Все с лыжами и все с палками! — съехидничала Ирка.
Она уже успела поделиться со мной своим мнением о Дине, и мнение это было отнюдь не лестным.
В отличие от тусклой Катьки Дина была яркой, как конфетный фантик: синеглазая брюнетка с малиновыми губами и удивительно аккуратными черными бровями, похожими на шнурочки детских ботинок. Украдкой посматривая на красотку, я не увидела на ее лице косметики и решила, что у Дины перманентный макияж. На мой взгляд, это выдавало в ней натуру предусмотрительную. Ирка же назвала Катькину подружку пустоголовой куклой и предположила, что девица из тех, которые любят сидеть на чужой шее, изящно покачивая ножками. Я не стала спорить. Похоже было, что моя подруга права и Дина как раз сейчас высматривает с горы подходящую крепкую шею.
— Ах, сколько их там! — с грустной мечтательностью сказала девушка, продолжая неотрывно смотреть на лыжный спуск.
— Кого, лыжников? — спросила я.
— Миллионеров! — с тоской выдохнула Дина.
— Вперед! — крикнула Ирка и, оттолкнувшись ногами, полетела на санках вниз.
Мася, сидящий впереди, восторженно завизжал. Я с опасением покосилась на «дикие» горы вокруг, страшась схода снежной лавины, которую вполне могли спровоцировать звонкие детские вопли, но никаких пугающих перемен вокруг не заметила и вернулась к прерванному разговору с Диной.