На высоте ста метров пришлось повернуть назад — подачки кончились, да и Годзя что-то притомился. Шастать по крутизне с юных лет — это одно, а осваивать столь непростое дело в далеко уже не юном возрасте — совсем другое. Здесь врожденных способностей мало, здесь практика нужна.
— Ничего, — сказал Темняк, поглаживая Годзю по хребту, — Лиха беда начало. Потихоньку, понемножку и до неба доберемся…
У норы, служившей Темняку чем-то вроде резиденции, его уже поджидал запыхавшийся Дряк — видно, только что прибежал.
— Ну, рассказывай, — с ходу накинулся на него Темняк. — Узнали что-нибудь?
— А как же! — Дряк похлопал себя по груди. — Сейчас расскажу, только отдышусь… Мы всё сделали, как ты велел. Взяли под наблюдение этих типчиков, которые на пожарище копались. Благо, что поблизости лавочка открылась, где подавали лепешки с подливой. Находили они там много всякой дребедени, но крупные вещички сразу в сторону отбрасывали. За ненадобностью, стало быть. Интересовали их находки величиной примерно с ладонь. Сначала мы с ними лепешками поделились, а потом я своих ребят за киселем послал. Слово за слово, познакомились. Публика мелкая. В основном хмыри безродные, живущие случайными заработками. Но в дело своё они нас посвящать не стали, как мы только не выпытывали.
— Так нашли они что-нибудь или нет? — не выдержал Темняк.
— В том-то и дело, что нашли! Причем прямо у нас на глазах. Вижу, собрались в кучу и радостно лопочут. Я надежных ребят к ним подослал. Дескать, дайте глянуть. Те ни в какую, находку сразу спрятали. Тогда мы к ним с претензией. А кто за кисель будет расплачиваться? Драка, само собой, завязалась. Но без кровопролития. В драке мы эту штуковину и отбили.
— Зря. Не надо было шум поднимать, — сказал Темняк, принимая из рук Дряка закопченную продолговатую пластинку, возможно, отломанную от края Щита.
Плюнув на пластинку, он протер её рукавом, и на гладкой поверхности проступили непонятные знаки, процарапанные каким-то острым предметом.
— Закорючки, крестики, кружочки, — пробормотал Темняк, поворачивая странную находку и так и сяк.
— Подожди, подожди, — Дряк присмотрелся повнимательней. — Если память меня не подводит, это условные значки, которыми пользуются Свечи.
— Прочесть сможешь?
— Да ты что! Их даже не все Свечи понимают. Просто не знаю, что тебе и посоветовать.
— Вот и хорошо, что не знаешь. Значит, обойдемся без пустословия… Если дело уже приобрело огласку, придётся идти на поклон к Свечам. Хочешь не хочешь, а придётся.
Люди Темняка выследили Свиста под вечер, когда тот по каким-то своим делам отправился в сторону улицы Иголок. Не успев дойти даже до конца Гробов, он нос к носу столкнулся со своим бывшим командиром.
— Вот так встреча! — Темняк сделал большие глаза.
— Действительно! — в тон ему ответил Свист. — Чтобы перехватить меня здесь, тебе пришлось описать немалый крюк.
— Что не сделаешь ради хорошего человека! Есть разговор без свидетелей, — напрямик заявил Темняк.
— Тогда давай присядем, — предложил Свист. — Рядком, как в прошлый раз.
— Стоя быстрее будет. На рынке сидя не торгуются.
— А нам предстоит торговаться?
— Вроде того… У меня есть одна вещь, но я не знаю, что с ней делать. У тебя этой вещи нет, но ты, надеюсь, знаешь, что с ней делать.
— Если у тебя выскочил чирей на одном месте, то следует обратиться к Бальзамам, а не ко мне, — хладнокровно ответил Свист.
— Очень смешно. Придётся мне показать свой товар. Но только не лицом, а изнанкой, — Темняк продемонстрировал Свисту тыльную сторону пластинки.
— Я хламом не интересуюсь, — всё поведение Свиста свидетельствовало о том, что он торопится. — Это по части Иголок. Если хочешь, пойдем вместе. Мне как раз в ту сторону.
— Завидую твоей выдержке, — сказал Темняк, шагая в ногу со Свистом. — Впрочем, другой реакции я и не ожидал. Заинтересовавшись этой вещицей, ты выдал бы свою причастность к похищению воздушного шара.
— Честно сказать, я не совсем понимаю, о чём ты сейчас говоришь.
— Вот об этом самом, — Темняк вновь показал пластинку, но уже с таким расчетом, чтобы Свист заметил изображенные на ней знаки.
— Ты получил письмо?
— Нет, оно попало ко мне совершенно случайно.
— Хочешь, узнать его содержание?
— Пока речь не о том… Не догадываешься, откуда оно взялось?
— Скорее всего, это что-то связанное с твоими упорными попытками покинуть Острог.
— Верно. Эту вещичку нашли на месте падения шара. Да ты, кстати, и сам всё видел.
— Нет, я ушел, не дождавшись конца.
— Почему? Случайные зеваки просто млели от восторга.
— Жалкое зрелище. Я сразу потерял к нему интерес. При помощи мешка, надутого горячим воздухом, Хозяев не одолеть. Нам, Свечам, подобные фокусы давно известны.
— Ты многое потерял. Кто-то одурачил нас, захватив шар.
— Кому это могло понадобиться?
— Сам не знаю. Но этот негодяй делал в полете какие-то заметки. Между прочим, на языке Свечей.
— Чуть что — сразу Свечи виноваты… Кстати сказать, большинству из них глубоко наплевать на все твои хлопоты.
— А на твои?
— На мои тоже.
— Ладно… Что это значит? — прикрыв пластинку ладонью, Темняк показал Свисту заглавный знак.
— “Свет”, — ответил тот, мельком глянув на пластинку.
— А это? — На сей раз вопрос касался заключительного знака.
— Это ничего не значит. Знак не дописан. Возможно, он должен означать “твердь”, а возможно, “неуязвимость”. Не мучайся, покажи всю надпись целиком.
— Вряд ли я выиграю от этого. Скорее наоборот. Тебе достанется истина, а мне лишь её толкование, выгодное для тебя.
— Как хочешь, — Свист пожал плечами. — Я не напрашиваюсь… А теперь послушай меня внимательно. Мы расходимся с тобой в понимании некоторых весьма важных вопросов. Ты сомневаешься в перспективах дела, которое я полагаю главным в своей жизни. Но это вовсе не значит, что мы стали вдруг непримиримыми врагами. Я никогда не забуду, что ты сделал для меня на Бойле. Я обязан тебе жизнью и постараюсь отдать этот долг. Или по частям, постоянной посильной помощью, или сразу, употребив все свои силы и возможности. Поэтому нелепо было бы подозревать меня в мелких кознях, вроде недавнего происшествия с шаром.
— Да я, в общем-то… — начал несколько смущённый Темняк.
— Не будь так самонадеян, — Свист и не думал принимать его оправданий. — Острог ещё не открылся перед тобой и вряд ли когда-нибудь откроется. Твоему пониманию доступно лишь то, что лежит на поверхности. А вокруг кипит постоянная подспудная борьба. И каждая сторона пытается использовать тебя в своих интересах. Угон шара и всё остальное, что за этим последовало, — чья-то провокация. И похоже, что ты на неё поддался.
Резко повернувшись, Свист зашагал обратно, и Темняк не стал догонять его.
— А не перегнул ли я палку, — задумчиво произнес он. — Деликатный народ эти Свечи…
На следующий день путем опроса немалого количества знающих людей (а также людей, мнящих себя таковыми), Дряк составил примерный перечень знаков, употреблявшийся Свечами для своей тайнописи. Однако пользы от этого было мало. Во-первых, формой они несколько отличались от тех, которые имелись на пластинке, а во-вторых, любой вариант расшифровки представлял собой сущую бессмыслицу.
Никакого сомнения не вызвало лишь одно слово, обозначавшее собственное имя — Свист. Но после объяснения, случившегося накануне, Темняк не склонен был придавать этому факту чрезмерного значения — среди Свечей Свисты встречались столь же часто, как Джоны среди Смитов или Лазари среди Кагановичей.
Бесперспективной выглядела и сама идея поиска виновных в захвате шара. Всевозможные тайные общества действительно переполняли Острог, и Темняк не собирался бороться с ними. Других забот хватало. Кроме того, следовало признать, что досадное происшествие никак не повлияло на судьбу шара — он всё равно погиб бы, пусть и не при таких трагических обстоятельствах.
Короче, надо было решать насущные проблемы, не забывая при этом и ошибок прошлого, главными из которых являлись ротозейство и самоуспокоенность. Вся ответственность за безопасность была возложена теперь на Дряка Сторожа, человека проницательного, въедливого и скорого на расправу.
А жизнь между тем шла своим чередом. Одёжки начали пошив нового воздушного шара, на этот раз с двойной оболочкой. Колодцы, не добившись никакого успеха под улицей Иголок, перенесли все усилия на весьма перспективный участок в районе стыка Киселя и Башмаков.
Годзя в своих альпинистских упражнениях достиг двухсотметровой высоты, но это, похоже, был его предел. Заманить упрямую зверюгу выше не удавалось никакими посулами.
Воры присмирели, но, по слухам, лелеяли планы мести. Свист больше не давал о себе знать — то ли разобиделся, то ли разочаровался в своем былом приятеле.
Воры присмирели, но, по слухам, лелеяли планы мести. Свист больше не давал о себе знать — то ли разобиделся, то ли разочаровался в своем былом приятеле.
С Дряком Темняку, можно сказать, повезло. Староста левой стороны улицы Сторожей (то есть практически первый человек в этой иерархии, поскольку наиболее уважаемые люди всегда почему-то селились справа), кроме всего прочего, обладал ещё и завидной хваткой — взявшись за любое дело, он, как правило, доводил его до конца.
Поэтому Темняк даже не удивился, когда Дряк однажды доложил:
— Про типчика, который тогда столько бед с шаром натворил, я уже почти всё вызнал. И приятель его у меня гостит. Кисель с сухариками попивает. Не желаешь познакомиться?
— Как-то не очень, — ответил Темняк, успевший позабыть тот досадный случай. — Но пару вопросов задал бы.
Впрочем, как вскоре выяснилось, Дряк кое в чем грешил против истины. Человеку, попавшему в его лапы, сухарики были не по зубам, поскольку большая их часть отсутствовала. Глядел он букой, но на вопросы отвечал без запинки, не желая, по-видимому, рисковать уцелевшими зубами.
Звали его просто Чвирь, без всяких уточнений, а это означало, что человек он безродный, не принадлежащий ни к одному из основных кланов Острога. Прав у подобной публики было ненамного больше, чем у клопов.
— Помнишь тот день, когда на Жрачке пожар случился? — спросил Дряк.
— Ещё бы, — ответил Чвирь, сжимавшийся всякий раз, как кто-нибудь из присутствующих приближался к нему.
— Что ты там делал?
— Ну, как сказать… Собирался там небольшой дебош устроить.
— Один?
— Нет. Много нас там было. Человек десять.
— Ты их хорошо знал?
— Кого хорошо, а кого и не очень.
— Кто они были?
— В основном люди безродные, как и я. Голошмыги.
— Что вам было обещано за дебош?
— Да как обычно. Кормёжка, выпивка.
— И вы поверили?
— Как не поверить, если такой серьёзный человек обещал.
— Об этом человеке поговорим попозже. Кто вскочил на шар?
— Сдюга, приятель мой. Лихой парень.
— Зачем он это сделал?
— Так ведь уговор такой был… — Чвирь немного растерялся. — Ему отдельные блага обещались.
— А теперь скажи, кто все это организовал?
— Я его в общем-то мало знаю, — замялся Чвирь, но, заметив угрожающее движение Дряка (на самом деле тот просто почесаться собирался), заторопился: — Из Свечей он. Это точно. Я его и прежде несколько раз встречал.
Здесь в беседу, которую никак нельзя было назвать дружеской, вступил Темняк.
— Его, случайно, не Свистом звали? — поинтересовался он.
— Нет.
— А как?
— Из памяти выскочило… — Чвирь осторожно потрогал свою челюсть. — Редкое такое имя… Тыр, кажется. Да-да, Тыр!
— Знавал я одного Тыра Свечу, — задумчиво произнес Темняк. — Но тот на Бойле погиб. Прямо у меня на глазах.
— Что ты говоришь! — огорчился Чвирь. — Но этот живой был. Даже очень.
— Здесь у него шрама не было? — Темняк чиркнул себя рукой по горлу.
— Не заметил.
— А что ты потом делал? После пожара?
— Не могу вспомнить. Он меня уже спрашивал, — Чвирь опасливо покосился на Дряка. — Запил я после этого. Сильно запил. Дней на десять.
— И Тыра Свечу больше не встречал?
— Не довелось.
— Понятно, — Темняк потер переносицу, что иногда случалось с ним в минуты сомнений. — Другие грехи за тобой водятся?
— Никаких! — Почуяв возможные перемены в своей судьбе, Чвирь готов был на колени пасть. — Попрошайничал, объедки подбирал, за самую грязную работу брался. Этим и жил.
— Что-то я не пойму, о каких объедках идет речь? — Темняк обернулся к Дряку. — Ведь “хозяйской жвачки” хватает повсюду.
— Кто же позволит чужаку без спроса кормиться на его улице, — похоже, что вопрос Темняка немало позабавил Дряка.
— Вот, вот, — невесело вздохнул Темняк. — Я ещё раз убеждаюсь, что причиной голода является не скудность, а бессердечие.
— Пусть он не прибедняется! — Дряк из-за спины погрозил Чвирю кулаком. — Много за ним грешков водится. И наводчиком у Воров состоял, и сам поворовывал.
— Так это когда было! — воскликнул Чвирь. — Теперь здоровье не позволяет.
— Иди лечись. Отпускаем тебя… — Темняк наконец-то вынес свой приговор. — Лохша Жрачку знаешь?
— Кто же Лохша не знает!
— Скажешь, чтобы раз в день подкармливал тебя. За мой счёт.
— Вот это удружил! Век не забуду! А знакомых Киселей у тебя нет?
— Есть. Но они не про твою честь. Иди гуляй, пока мы не передумали.
Когда Чвирь, счастливый не столько фактом своего освобождения, сколько возможностью впредь обжираться на дармовщину, поспешно скрылся, Темняк спросил у Дряка:
— Что ты можешь сказать по поводу этого Тыра Свечи?
— Сейчас в Остроге проживает три человека с таким именем. Один едва только научился ходить. У другого нет руки по самое плечо. Третий слишком дряхл.
— Ты всех их видел сам?
— Да.
— Значит, надо искать четвертого Тыра.
— Где, на том свете?
— Везде, где будет нужно. Но искать — это не значит бегать высунув язык по всему Острогу. Просто держи нужного тебе человека на заметке. А он сам где-нибудь объявится. Обязательно объявится.
Темняк всегда вставал рано (некоторые даже полагали, что он вообще никогда не спит), но на сей раз Бадюг разбудил его, что называется, ни свет ни заря.
Хотя после страданий, пережитых на Бойле, и близкого знакомства с Годзей Бадюг уже ничего не боялся и ничему не удивлялся, сейчас он выглядел как человек, чудом спасшийся из адской печи.
— Там, — только и смог выговорить он, но в этом коротеньком словце было столько чувства, что Темняк выскочил на улицу едва ли в чём мать родила (хотя парочку любимых спиралей прихватить не забыл).
По пути Бадюг сумел овладеть собой и кое-как изложил суть происшествия.
Утром он, как всегда, вывел Годзю на прогулку, естественно, совмешённую с кормежкой. Столь ранний час, с одной стороны, позволял чересчур мнительному ящеру обделывать свои делишки безо всяких помех, а с другой стороны, не вводил острожан в грех злопыхательства.
Годзя по своему обыкновению действовал, как бульдозер — выворачивал на поверхность огромный пласт мусора, а потом выбирал из него всё, что считал удобоваримым (в этом смысле его возможности были почти безграничны). Если бы в мусоре случайно оказался мертвец, то Годзя, наверное, без зазрения совести слопал и его.
Короче говоря, никаких особых проблем этим утром не ожидалось, и Бадюг погрузился в раздумья, одолевавшие его всё последнее время (высшие взлеты человеческой мысли порождает отнюдь не труд, а избыток досуга). Каково же было изумление нашего доморощенного философа, когда Годзя вдруг выказал явные признаки испуга, то есть стал багровым, словно пламя дрянной свечи.
Так напугать зверя могло лишь нечто из ряда вон выходящее, но Бадюг, родившийся и выросший в Остроге, никаких сюрпризов от мусора не ожидал. Он попытался успокоить Годзю — тщетно. Попробовал увести его прочь — это тоже не удалось.
Зверь между тем сменил багровую окраску на крапчатую, что было верным признаком предынфарктного состояния. Надо было срочно спасать питомца, за которого Бадюг отвечал перед Темняком головой.
Но для того чтобы устранить последствия, сначала следовало отыскать причины. Этим Бадюг и занялся со свойственной ему методичностью. Каково же было удивление почтенного Верёвки, ныне собиравшегося переметнуться в Сторожа, когда в мусоре, даже не сегодняшнем, а вчерашнем или позавчерашнем, он обнаружил…
Возможность угадать, кого именно он там обнаружил, Бадюг великодушно предоставил Темняку.
— Клопа величиной с человека? — первым делом предположил тот.
— Ничего подобного.
— Другого ящера?
— Ни в коем разе.
— Смотрителя? — В такую возможность Темняк, конечно же, не верил, но ничего более страшного представить себе сейчас не мог.
— Бери выше.
Выше Смотрителя были только Хозяева, и Темняк недоверчиво вымолвил:
— Неужели…
— Точно! — не дал ему закончить Бадюг. — Хозяин! Он самый. Даже и не сомневайся.
— Посылай за Дряком и Млехом, — немедленно распорядился Темняк. — Пусть выставят оцепление. Из нор никого не выпускать. Да растряси ты немножко свое сало! Одна нога здесь, другая там.
Годзя выглядел так, словно собирался добровольно залезть на столь нелюбимую им стену. Волны сизого, малинового и ядовито-желтого цвета пробегали по его шкуре. В глазах застыла почти осознанная боль.
— И кто же тебя, бедняжку, так напугал, — Темняк почесал зверю бочок. — Ну успокойся, успокойся… Он, наверное, не живой.
Поскольку Годзя был хоть и донельзя испуган, но цел и невредим, да и Бадюг нисколечко не пострадал, Темняк приблизился к куче вывороченного мусора без особой опаски. Всё же, если оттолкнуться от частностей, это была его территория, а в своём курятнике любой петух герой.