— Намек понял, — Темняк решил на сей раз обойтись без лишних околичностей. — Мой план тебя не устраивает?
— Как он может меня устраивать? Это план бегства, а не борьбы. Твои обещания полны измышлений и недомолвок. А ведь жизнь за стенами Острога не так уж и прекрасна, как ты это изображаешь. Даже если не касаться тягот пути, которые могут оказаться непосильными для острожан, привыкших к оседлой жизни, есть немало иных опасностей. Голод, хищники, непогода. И это ещё не всё. Вы уходите не в пустоту. На просторах внешнего мира найдутся новые Хозяева, пусть и имеющие другой облик, которые обязательно попытаются поработить беззащитных людей… Твой план — это чистейшее надувательство. Надо драться там, где ты стоишь, а не бегать в поисках свободного места.
— Нельзя драться голыми руками с огнедышдщим чудовищем, — возразил Темняк. — Бессмысленно штурмовать неприступную гору. Иногда лучше всего просто отойти в сторону. Если ты не жалеешь самого себя, то хотя бы пожалей своих земляков.
— Можно подумать, что ты их жалеешь! Ты просто ищешь себе попутчиков. Собираешь свиту. Носильщиков, телохранителей, наложниц.
Такой разговор совсем не устраивал Темняка. Это был даже не разговор, а обыкновенная перебранка. Базарная склока. А ведь как геройски держался Свист Свеча на Бойле! Вот во что превращает людей приверженность к какой-то одной, пусть даже и прекрасной, идее.
— Ты зачем сюда пришел? — холодно поинтересовался Темняк. — Чтобы поливать меня грязью? Предъявлять голословные обвинения? Доказывать недоказуемое? Заранее оплакивать людей, которые вправе сами выбирать свою судьбу? У меня просто нет времени, чтобы выслушивать подобную чепуху.
— Понятно, — многозначительно произнес Свист. — Ты очень спешишь. Тебе пора возвращаться на верхотуру, чтобы продолжить подготовку этой кошмарной затеи. Уже одно то, что ты имеешь возможность свободно перемещаться оттуда сюда и обратно, говорит о многом. До недавнего времени на такое были способны одни только лизоблюды. Неужели ты связался с ними? Но с тобой-то, допустим, всё ясно… А вот зачем это нужно лизоблюдам — не могу сообразить! Неужели они собираются твоими руками избавиться сразу от всех инакомыслящих?
— Лучше спроси об этом своего родственничка Тыра Свечу, — Темняк всё же не удержался от подковырки. — Вы ведь иногда встречаетесь, или я что-то путаю?
Это, в общем-то, безобидное замечание, окончательно доконало Свиста. У него даже губы задрожали, а в глазах появился сухой блеск, присущий наркоманам, вступающим в период ломки.
— Ты, оказывается, и это знаешь? — зловеще произнес он. — Проходимец спутался с отступником. Так-так…
Из соседней комнаты раздался флегматичный голос Бадюга:
— Ты этого хромоногого героя не бойся. Я его, прежде чем к тебе допустить, с головы до ног обыскал. Разве что пальцем в задницу не залез.
— Никто его и не боится, — сказал Темняк, ощущая себя очень и очень неуютно. — Просто человек заблуждается. Не понимает самых простых вещей. Вот я и пытаюсь объяснить ему разницу между правдой и ложью, черным и белым, добром и злом.
— Зачем мне это объяснять? Что такое зло, я знаю прекрасно. Более того, вижу его воочию. Зло — это ты! Задуманная тобой афера не идёт ни в какое сравнение с бедствиями, случавшимися здесь прежде. Ты уведёшь с собой лучшую часть острожан и погубишь их всех в безжизненной пустыне между Ледяными горами и Мертвой рекой. А остальные, погребенные в мусоре, просто захиреют и вымрут. Ты несешь беду! Ты не должен жить! У меня нет оружия, но оно и не нужно! Я задушу тебя голыми руками! Пусть даже ради этого мне придётся пожертвовать собственной жизнью!
Последние слова он произнес — вернее, выкрикнул, уже навалившись на Темняка. Отчаяние удвоило силы Свиста, а кроме того, он застал своего противника врасплох (кто бы мог подумать, что этот гордый и неглупый человек отважится на столь дикий поступок). Если бы не своевременное вмешательство Бадюга, примчавшегося на шум, схватка могла закончиться отнюдь не в пользу Темняка.
Вдвоем они кое-как скрутили бешено сопротивляющегося Свиста и вытащили на улицу, но не через парадный вход, где своей очереди ожидала целая толпа посетителей, а через черный, устроенный специально для Годзи.
— Я не в обиде на тебя, — сказал Темняк на прощание. — Нельзя принимать так близко к сердцу собственные умозрительные построения. Ты утратил связь с реальностью. Твоей жизнью стала игра, придуманная безумцами и усовершенствованная тобой самим. Беспределыцики — это не название группировки единомышленников, а диагноз. Между прочим, твои товарищи, пробравшиеся на верхотуру, ведут себя совсем иначе. Я поддерживаю с ними достаточно добрые отношения. В переселении острожан, намеченное в самое ближайшее время, они будут принимать весьма действенное участие.
— Если это и в самом деле так, пусть они будут прокляты! — с чувством произнес Свист.
— Вот как встречают меня люди, ради благополучия которых я каждодневно рискую жизнью, — сетовал Темняк, осторожно ощупывая своё исцарапанное горло. — Это же надо, так испортить настроение! Невольно подумаешь, что все здесь такие… Неужели в очереди не найдется ни одного просителя, общение с которым вызвало бы у меня отрадное впечатление?
— Просители — люди безотрадные уже по самому своему положению, — заметил Бадюг, подбирая с пола осколки посуды, оставшиеся после визита Свиста. — Тот, кто просит, заранее готов на унижения. По мне так лучше украсть, чем просить… Но я всё же гляну. Авось что-нибудь отрадное и найдется.
— Только ты в очереди ищи, а не в соседнем притоне! — крикнул вслед ему Темняк. — Знаю я твои пристрастия…
Отсутствовал Бадюг не больше пяти минут и вернулся вместе с давней знакомой Темняка — Чечавой Одёжкой (впрочем, скрывая свое простонародное происхождение, она обычно выдавала себя за Иголку).
— Вот, — буркнул он, пропуская вперед девицу, разодетую и накрашенную как на бал. — Предпоследней в очереди стояла. Пришлось за беременную выдать, а иначе другие просители не пропустили бы.
То, что Чечава была облачена в парадный наряд, а не в повседневное платьице, сильно декольтированное как сверху, так и снизу, косвенно подтверждало слова Бадюга. Да и по притонам она не имела привычки шляться, блюдя если и не свою честь, то свой высокий статус.
— Не ожидал! — честно признался Темняк, усаживая девицу на самое почетное место. — Бадюг, сбегай-ка за свежим киселем.
— Я не пью, — заявила Чечава, томно обмахиваясь платочком.
— С каких это пор? — удивился Темняк, хорошо помнивший былые пристрастия своей гостьи.
— С нынешнего утра, — сообщила она. — Сразу после того, как услышала твои речи. Ведь там, куда ты нас зовешь, киселя, наверное, не сыщешь.
— Это ты верно подметила, — сказал Темняк, только сейчас осознавший, что перспектива лишиться любимого напитка может отвратить от похода немало ост-рожан. — Но там найдется другое питьё, куда более вкусное и полезное, чем кисель.
— Полезное нам ни к чему, — изрекла Чечава. — Нам давай такое, чтобы душу веселило.
— Найдется и это, — туманно пообещал Темняк и постарался перевести разговор на другую тему. — И как ты только удосужилась навестить меня? Большинство старых знакомых или шарахаются от меня, или валятся на колени. Причем у всех при этом вытягиваются лица. А ты прямо сияешь!
— Разве ты не рад этому?
— Наоборот, очень рад.
— Вот и славно… Хотя, честно сказать, сияю я через силу. Сердце у меня от страха вот где! — Она приложила ладонь к пупку. — Ведь Темняк Опора — это не какой-нибудь опостылевший сосед, с которым видишься по десять раз на дню. О тебе сейчас каждый клоп шуршит и каждая вошь верещит. Как я понимаю, даже город, который острожане когда-нибудь построят на новом месте, будет называться твоим именем.
— Скорее всего, он будет называться Новым Острогом, — возразил Темняк.
— Скромничаешь… Ну пусть даже и так. Всё равно память о тебе сохранится на долгое-долгое время, а быть может, и навсегда. Если бы я раньше знала, кем ты станешь нынче, то и относилась бы к тебе совсем иначе.
— Интересно, как? — Беседа эта постепенно стала забавлять Темняка. Похоже, что на сей раз Бадюг потрафил его желаниям.
— Ну-у-у… — Чечава закатила глаза к потолку, будто бы обдумывая что-то весьма важное. — Я бы тебе тогда ни в чем не отказывала. А то раньше, помнится, ты у меня частенько получал от ворот поворот.
— Разве? — делано удивился Темняк. — Я такого случая что-то не помню.
— Не помнишь — и ладно, а если помнишь — забудь. Я, между прочим, потому сюда и явилась, чтобы исправить прежние ошибки, — она встряхнула всеми своими одеяниями, отчего по комнате даже душистый ветерок пронёсся. — Пока собралась как следует, уже очередь стоит в сто человек. Подавай им, значит, Темняка Опору! Я от обиды даже зареветь собралась, а тут твой холуй подскочил.
— Он не холуй мне, а приятель, — запротестовал Темняк, стараясь заглушить недовольное бормотание Бадюга. — Теперь касательно ошибок… Хотелось бы знать, как в твоем понимании должна выглядеть работа по их исправлению?
— Да очень просто! Отныне и на веки вечные я твоя, — без тени смущения заявила Чечава.
— Но я ведь жениться не собираюсь, — поспешил сообщить Темняк.
— А я к тебе в жены и не набиваюсь! Я твоей соратницей собираюсь стать. Где надо, помогу. Кому надо, словечко замолвлю. Баб наших на твою сторону буду склонять. Без баб-то ваш поход не состоится. Если надо куда сбегать — сбегаю. Я быстрая! — Задрав юбки, Чечава продемонстрировала свои ноги, стройные в голяшках и пышные в бедрах. — Ну и вообще, буду состоять при твоей персоне для выполнения разных деликатных поручений. Есть в нашей жизни такие дела, с которыми не справится ни один даже самый преданный слуга мужского пола. Согласен?… Почему ты молчишь?
— Думаю, — ответил Темняк. — Прямо скажем, озадачила ты меня.
— Если ты не уверен в том, что я пригожусь, давай устроим мне маленькое испытание. Ты ведь сегодня уже намаялся, наорался, перенервничал, даже подраться с кем-то успел, — она осторожно коснулась шеи Темняка. — Понятное дело, что после такой встряски душа будет не на месте. А я тебя привечу, приласкаю, успокою. Совсем другим человеком станешь. Попробуем?
Темняк ещё ничего толком не успел ответить, а одна из пышных юбок уже полетела в него.
— Только ты холуя своего убери, — продолжая раздеваться, попросила Чечава. — А то подглядывать будет.
— Да я и сам уйду! — подал голос Бадюг. — Очень уж мне охота на ваши голые задницы смотреть.
Он удалился, громко топая ногами, но девице этого показалось мало — на всякий случай она закрыла дверь, ведущую в соседнюю комнату, на засов. Стыдливость, демонстрируемая Чечавой, как бы подтверждала её скоропалительное моральное перерождение.
Лифы и юбки (шились все эти вещи на заказ из специально выделанного “хозяйского пуха” и стоили баснословно дорого) уже покрыли Темняка пышным невесомым облаком, но Чечава по-прежнему выглядела вполне одетой. Такой наряд был хорош ещё и тем, что давал мужчине возможность подумать напоследок — а нужно ли ему то, к чему он так страстно стремится.
Чечава между тем рассуждала:
— Я совсем-то раздеваться не буду. Мы ведь проводим испытания, верно? Вдруг тебе когда-нибудь захочется ласки прямо в походе или, хуже того, в бою. Там ведь голышом не попрыгаешь. Поэтому отныне будем заниматься любовью только в полном… или почти полном облачении.
Такое предложение вызвало у Темняка вполне резонное возражение.
— Вряд ли меня потянет к тебе во время боя. В такой ситуации под юбку к бабам лезут только последние трусы. А кроме того, ласкать одетую женщину — это ещё один повод для нервного расстройства. Ведь в какой-то мере мужчины любят и глазами. Поэтому для первого раза ты хотя бы часть одежды сними. Да и жалко такие дорогие вещи портить.
— Я стесняюсь! — заявила Чечава, хотя избыток пудры на её личике не позволял убедиться в искренности этих слов.
Тем не менее к куче одежек, покрывавших Темняка чуть ли не с головой, добавилось ещё несколько, и Чечава предстала перед ним обнаженной до пояса. Надо сказать, что одно только созерцание её грудей и плеч отбивало всякое желание отправляться в дальний поход. Природа наделила Чечаву формами, приковывающими мужчин к месту, а тащить такое великолепие невесть куда вообще казалось кощунством.
— Снимай уже и всё остальное, — сдавленным голосом попросил Темняк.
— Нет-нет! — запротестовала Чечава. — Так будет в самый раз. Обещаю, что ты останешься довольным. Очень довольным.
В общем-то, девица добилась своего. Как Темняк только ни крепился, а в конце концов против её чар не устоял.
— Позволь мне хотя бы раздеться, — промолвил он, похожий на опрометчивого пловца, угодившего в пенное кипение водоворота.
— Не надо, я сделаю всё сама.
Распушив оставшиеся на ней юбки, Чечава навалилась на Темняка (ну совсем как Свист за полчаса до этого!), и они рухнули на ложе, хорошо знакомое всем мало-мальски популярным блудницам Острога.
Темняк запутался в ворохе женских нарядов, словно кролик, угодивший в силки, тем более что Чечава, шутки ради (а может, из каких-то иных побуждений), всё нагребала и нагребала их на своего кумира, теперь превратившегося в любовника.
Он пытался обнять соблазнительницу, но Чечава, прежде так и льнувшая к нему, сейчас всё время куда-то ускользала. Поневоле включившись в эту игру, Темняк дал полную врлю своим рукам и, лапая партнершу куда ни попадя, внезапно порезался о что-то острое.
— Осторожней, — предупредил он её. — Тут у тебя какая-то застежка колется.
Чечава ничего не отвечала, а только сопела, но не от страсти, а скорее от усердия. Не даваясь в мужские руки, она упорно стремилась занять место сверху. Зная о пристрастии некоторых девиц к так называемой “позе амазонки”, Темняк несколько ослабил свое шутейное сопротивление — и тут же пожалел об этом.
Скомканный подол юбки оказался у него во рту, а в грудь что-то тюкнуло, словно клюнула хищная птица. Затем удары посыпались градом. Счастье, что на нём был жилет, куда более прочный, чем стальная кольчуга.
Темняк, замотанный в лифы и юбки, как в смирительную рубашку, извивался змеей, но никак не мог перехватить руку, наносившую удары. В конце концов ложе, приспособленное для сна и любви, но отнюдь не для гладиаторских забав, не выдержало нагрузки и развалилось. Оба несостоявшихся любовника оказались на полу. Чечаве, молотившей его ножом, поневоле пришлось сделать перерыв, которым не преминул воспользоваться Темняк.
Поймав руку, сжимавшую узкий, как вязальная спица, нож (Кнок словно в воду смотрел, говоря о шиле), он несколькими ударами о пол заставил пальцы разжаться.
Чечава, у которой вся косметика размазалась по лицу, походила сейчас на индейца племени сиу, вставшего на тропу войны. Она брыкалась, кусалась, плевалась, визжала, но всё было напрасно — Темняк распял её на плитах пола, словно великомученицу Евфрасию Галатийскую.
— Ну и стерва же ты, — промолвил он.
— Предатель! — выкрикнула она в ответ.
— Кого я предал?
— Сам знаешь!
Извернувшись, она тяпнула его зубами за кисть руки, но тут же получила звонкую пощечину. Как это ни парадоксально, но мерзкая ситуация, в которой оказался Темняк, ещё больше распалила его страсть. Продолжая награждать Чечаву тумаками и оплеухами, сам искусанный и исцарапанный, он тем не менее довел-таки до конца дело, с которого всё это безобразие и началось.
Когда нужда в девице отпала, Темняк отшвырнул её прочь, а затем, давая выход ярости, в клочья изорвал и изрезал все наряды. Каре подверглось и орудие преступления — он изломал нож, раз за разом вставляя его укорачивающееся лезвие в щель между плитами пола.
— Теперь всё в порядке, — сказал он, переводя дух. — Ядовитая змея осталась без жала.
— Без кого вы там остались? — поинтересовался через дверь Бадюг, уже вернувшийся обратно. — Без жара? Так я сейчас очаг разожгу. Можно будет лепешки испечь.
— Попозже, — ответил Темняк. — Сначала нужно кое-кого в муку истолочь.
Чечава, позабывшая свой прежний стыд, голышом уселась на обломки ложа и стала слизывать кровь с разбитых пальцев. Глаз её не было видно под упавшими на лицо волосами.
— Как хоть у тебя получилось? — участливо поинтересовалась она. — Хорошо?
— Просто замечательно, — признался Темняк. — Что-то похожее я ощущал только однажды, совокупляясь с предводительницей варварского племени, у которого находился в плену. Происходило это в двух шагах от жертвенного костра, на котором меня должны были изжарить, а сама она была страшнее обезьяны.
— Не вижу ничего общего, — заметила Чечава, поигрывая своими роскошными, хотя и слегка пострадавшими в схватке грудями.
— В обоих случаях жизнь моя висела на волоске. Это, наверное, и обостряло все ощущения.
— Тогда давай продолжим… Пока ощущения не притупились.
— Нет. Как говорится, спасибо и за это.
— Ты меня убьёшь?
— Не мешало бы… Тот, кто превращает любовь в орудие преступления, виноват вдвойне. Но в преддверии великого события марать руки кровью женщины как-то не пристало. Ты желала мне смерти из собственных побуждений?
— Нет, меня наняли.
— Что тебе пообещали?
— Много всякого, — она взмахнула руками, как бы принимая в них что-то необъятное. — На всю жизнь хватило бы.
— Кто они такие?
— Я с ними кисель не пила и в одной постели не валялась. Знаю, что они выдают себя за поборников покоя острожан. Дескать, если мы будем сидеть тихо, с нами ничего не случится.
— Лизоблюды, — пробормотал Темняк. — Достали, сволочи… О чем они ещё говорили?
— Говорили, что это дело, — она чиркнула себя ладонью по горлу, — следует закончить ещё до того, как ты доберёшься до Бойла. В противном случае надо будет устроить так, чтобы на Бойле тебя даже никто пальцем не тронул. По-моему, чепуха какая-то… При чем здесь Бойло?