…Телерепортаж о несчастье на горе вышел в российский эфир ночью в передаче «Экстрим, еще экстрим!».
– Это передача для тех, кто не спит, – сказал жизнерадостным голосом телеведущий в горнолыжком костюме. – Ее любят смотреть в ночных барах, – шепнул он, подмигнув своим зрителям, и понесся вперед на лыжах в своем алом костюме.
Лихо затормозив, этот репортер, краснолицый от загара, веселый и бесшабашный парень, сдвинул на лоб горнолыжные очки и рассказывал, захлебываясь и теряя слова, что ведет прямой репортаж с горы в местечке Мерибел.
– А вот краса и гордость российского бизнеса господин Вячеслав Ливеншталь. Он прилетел сюда на собственном вертолете покататься на сноуборде и повидать свою крошечную дочь Диану.
В этот момент в кадре оказалось искаженное лицо жены господина Ливеншталя, которая кричала ему что-то злобное и плескала ему из посудины на белый костюм.
Это добавило жара.
– Многие русские лыжники превосходят в мастерстве катания французов, которых здесь, во французских Альпах, становится все меньше по численности. Они не выдерживают конкуренции по деньгам с нашими лучшими экземплярами, – и журналист кивнул на компанию цветастых девушек, которые стайкой неслись за белым лыжником, сверкая бриллиантами в ушах.
– Мы устремились за господином Ливеншталем, чтобы вы, наши зрители, ощутили весь смак этого щекотания нервов, этого неистового полета!
Вид сбоку и снизу: Ливенталь несется как угорелый вниз.
Вид сверху. Ливеншталь несется как ненормальный.
Под углом к нему с такой же скоростью приближается девичья фигурка на лыжах, сейчас внимание: они красиво разъедутся в разные стороны! Ой, они столкнулись!
На пути господина Ливеншталя оказалась неловкая французская сноубордистка. Сейчас мы видим, как господин Ливеншталь поднимается и пытается помочь девочке. Но она лежит без движения. Какое несчастье! Он срочно достает из кармана новинку сезона – сотовый телефон из платины с бриллиантами и пытается связаться с врачами и спасателями, вызвать помощь… Таких сотовых телефонов в мире пока только два: у султана Брунея и у Славы Ливеншталя…
Камера показала в небе санитарный вертолет. Он красиво кружился над местом аварии.
А в это время на экране восторженного репортера сменила серьезная умная девушка Света, психолог. Ее спросили, как она оценивает современное увлечение молодежи экстримом.
Девушка сделала горлом «Гхм, экхм», то есть ответственно откашлялась в микрофон, и вынесла справедливый приговор:
– В этом сезоне модна смерть. Всякий раз, когда случается гибель очередного сноубордиста, за большие деньги щекотавшего себе нервы в каких-нибудь горах, телекомпания делает репортаж в жанре «рекламный некролог». Формально смысл репортажа – сожаление и скорбь: мол, погибли молодые герои – как это ужасно! Но фальшь чувствуется сквозь траурную музыку. Ибо минимальный риск смерти есть необходимая составная часть того продукта, который сноубордист приобретает, покупая дорогое снаряжение и предпринимая дорогой тур на дикий склон. Будем честны: если бы у сноубордистов не было ни малейшего шанса погибнуть или хотя бы покалечиться, то массовой моды на данное развлечение не возникло бы. То же относится к прочим разновидностям так называемого «экстрима». Разумеется, риск погибнуть не должен быть велик. Но совсем без него нельзя! Экстрим не будет продаваться. Его не будут покупать! Таким образом, героико-скорбные репортажи о гибели «экстремалов» входят в ту нервощекотательную услугу, за которую щедро платит комьюнити сноубордистов. Пышные похороны – это подтверждение того, что «это реально типа круто» и что романтическая гибель – это героизм.
Сноуборд – это одно из занятий, относящихся к типу «псевдоспорт», или спортивный симулякр.
Психолог Света даже не пыталась сделать вид, что ей жалко экстремальщиков, которые погибают на горе. Психолог была человеком из другого круга, и жалеть идиотов, которые превращают жизнь в опасную шутку, ей было противно.
Вечером, придя домой, в свою скромно обставленную еще с довоенных времен коммуналку, психолог Света скажет своему незаконнорожденному сыну, которого она понесла от любимого человека еще в студенческие годы: «Сегодня на горе разбилась очередная богатая дура. Вместо того чтобы ответственно учиться, а потом зарабатывать на жизнь, они лезут в пасть к дракону, а мы все почему-то должны делать вид, что жалеем их молодые жизни. Да пусть они все сдохнут такой смертью, какую предпочитают, кто – от наркотиков, кто от альпинизма, кто от терроризма… Я даже не делала вид, что мне ее жаль. Кажется, это была дочь нашего губера». А сын посмотрит на мать близорукими умными глазами, щурясь от настольной лампы, и скажет: «Кажется, я учился с ней в одной школе. Она была прикольная девка».
* * *Тем временем вертолет лионского госпиталя Agusta A109E Power доставил мое тело в крупнейший медицинский центр Юга Франции. Кажется, душа моя летела в этот госпиталь отдельно, еле успевая за вертолетом.
…Через три часа родители вылетели в Лион на частном самолете.
2 января 1995 г. Из докладной записки медсестры на посту Университетского госпиталя:
«В 12 часов к главному подъезду госпиталя прибыл белый автомобиль марки „Бентли“. Охранник госпиталя посчитал, что прибыла английская королева. Но из машины вышел человек в белом костюме с букетом роз. Им оказался русский. Он спросил, где найти палату русской девочки, которую он лично сбил на горе.
Нового русского господина проводили на третий этаж к палате, в которой под охраной лежит русская пациентка».
Русская пациентка второй день в полубреду находилась в палате университетского госпиталя. Рука и нога были взяты в шины. Гипс не накладывали. Ждали, когда спадет отек, чтобы делать операцию. Перелом руки в локте оказался очень сложный. Локоть надо было собирать как пазл, вставлять пластины. В дополнение ко всему у нее обнаружили сотрясение мозга, огромную гематому с правой стороны головы. Оказалась сломана нога. Такое бывает только, если человек попадает под грузовик. Иногда до нее доходил медицинский шепот о том, что надо готовиться к операции. И она снова впадала в забытье.
…Сципион стоял у окна в палате, где лежала в полубеспамятстве Юлия, и смотрел в больничный сад, окропляемый зимним дождем. Дождь падал на кусты цветущих хризантем. С верхнего этажа хорошо просматривались все подходы к зданию. Он увидел, как за воротами госпиталя из белого лимузина высаживался мужик с огромным букетом роз. Сципион без дополнительных подсказок, по комплекции фигуры и по шику неуместного белого костюма понял, что мужик – русский. Более того, он узнал этого человека, потому что видел по телевизору, что именно он сбил Юлю на горе.
– Сейчас припрется со своими никому не нужными цветами, – сказал Сципион вслух и налился злобой, как комар темной кровью. Его раздражали безответственные черно-белые далматины, к породе которых он безошибочно отнес этого посетителя. Он затылком почувствовал, когда через десять минут далматинообразный Ливеншталь (а фамилию этого парня он запомнил без проблем и уже не поленился про него узнать все, что требовалось), остановится с той стороны у двери палаты и, шумно дыша, набираясь наглости, начнет стучать лысым черепом в белую дверь.
Сципион подошел к двери и приоткрыл ее на ширину ступни. Это он сделал, чтобы сразу дать в лобешник шуту гороховому в белом костюме.
Ливеншталь появился в конце коридора со своим нелепым букетом и, раскланиваясь с медсестричками, пошел прямо к двери палаты.
– Интересно, кто же распорядился пустить сюда эту скотину? – подумал и сказал Сципион. – Ведь внизу оставлено распоряжение никого не пускать. Главное – не пускать корреспондентов.
Из дверной щели Сципион наблюдал за поведением Ливеншталя. Приближаясь к палате, Ливеншталь вдруг опустился на колени и подполз к двери, около которой внутри дежурил Сципион. Лицо Ливеншталя оказалось на уровне уютного и чистого ботинка Спициона, купленного специально для пребывания в госпитале.
– Вы к кому? – спросил Сципион с сарказмом.
– К вам, – простодушно ответил капиталист. – Вы ее отец?
– Я ее охранник, – конкретно отрубил Сципион.
– Охранник… – озадачился Ливеншталь. – А кто ее отец?
– Это ты узнаешь очень скоро… – сквозь зубы ответил Сципион.
– Пустите меня… – попросил Ливеншталь и сделал страдающее лицо. – Я замолю. Я на все подписываюсь. Я счастлив, что она жива.
Увидев в проем двери, что Юлия повернула голову и открыла глаза, Ливеншталь проворно сунул в дверь букет и прошептал:
– Девочка, хочешь, я на тебе женюсь? Хочешь, я организую экспедицию на Марс, и ты будешь ею руководить?
– Девочка, хочешь, я на тебе женюсь? Хочешь, я организую экспедицию на Марс, и ты будешь ею руководить?
Сципион озверел от этой наглости и, едва сдерживаясь, чтобы не проломить огромным кулаком череп идиоту в белом костюме, произнес:
– Ни на ком ты больше не женишься, это я тебе обещаю. Я тебе мудя оторву и ноги переломаю и… Ты хоть знаешь, кого ты сбил?
– Девочку. Мне сказали, русскую девочку…
Сципион оглянулся на Юлию и прошептал в ухо Ливеншталю:
– Ты сбил дочку нашего будущего президента. Каюк тебе. И твоему сраному бизнесу.
– Я ей самолет подарю! – пообещал Ливеншталь.
– Не надо, у нее уже есть. Это трудный случай. Тебе нечего ей подарить. Только если себя, но ты ей не нужен, старый хрен.
– Пусти его, Сципион, – тихо попросила Юлия.
Ливеншталь просиял и, отстранив охранника, буквально втек в палату. Он уселся на пол около Юлиной кровати и преданно, как собака, смотрел в опухшее лицо девочки.
– Смотри, девочка, – сказал он, закатав рукава своего белого костюма, вот, вот и вот…
Руки Ливеншталя украшали продольные и поперечные шрамы.
– Сейчас я тебе ноги покажу, – с готовностью произнес он, задирая штанину.
Глядя на этого идиота, можно было принять его за невероятно разросшегося ребенка. Он бормотал безответственные слова:
– Я так же, как и ты, люблю риск. Я идиот. Когда нет риска, я не живу. Мне скучно. И вот, Бог наказал меня… – Ливеншталь удрученно гундосил: – Прости меня. Я буду твоим рабом.
– Я вас прощаю, – произнесла Юля и закрыла глаза.
…Ливеншталь приходил в госпиталь каждый день и сидел в коридоре. Потому что Юлии сделали операцию и никого, кроме родителей, к ней не пускали. Родители появились в госпитале на следующий день после аварии.
Сципион вел переговоры с отцом Юлии, какую кару назначить Ливеншталю за его преступление.
– Может, пусть самолет подарит Юле? – спрашивал Сципион патрона.
– Зачем ей самолет? – озабоченно отвечал отец. – Пусть девка ходит по земле.
– Тогда пусть подарит ей дом во Франции.
– Дом? – задумался отец. – Дом – это хорошая идея. Подскажи ему.
Сципион понимающе кивнул. В голове он уже выстроил целый план сотрудничества с Ливеншталем. Сципион понял, что из этого клоуна можно будет выжать все. Такие люди на вес золота.
– У нашей Юленьки самая счастливая сломанная в трех местах рука, – себе под нос сказал Сципион, – ведь ее мог сбить какой-нибудь гопник из Тулы…
Славик Ливеншталь, как о нем говорили и писали в прессе, был третьим, младшеньким, сынишкой в семье крупного банкира, который ребенком попал в фашистский концлагерь, а после войны учился, крестился и работал в Госплане. Два братца старших владели какой-то нефтеналивной базой и танкерным флотом, доставшимися от папы. А Славику они кинули, как в сказке, какой-то незначительный бизнес, чтобы он забавлялся. Но благодаря своему удивительному обаянию Славик смог очаровать женщину, которая работала правой рукой у руководителя ведомственного авиаотряда. А она сумела приватизировать для Славика всю эту ведомственную авиацию. Славик стал играть в самолетики. А его жена делала деньги, организуя перевозки. Его очень мало интересовали деньги, он любил играть в игрушки. Их у него было огромное количество. Он владел парком картов и квадрациклов, мотоциклов и воздушных шаров. Симулякры были его настоящей страстью. Если он узнавал о каком-нибудь новом способе рискнуть своей жизнью, он сразу же брался за его осуществление. Постепенно он забыл о жене и о дочке, полностью погрузившись в игры…
8. Про родственную душу Славика Ливеншталя
О, господи! Какой адский труд что-то лечить! Это нудное тяжелое занятие. Оно становится намного веселей, если начать изводить медсестру и доктора. Например, когда сестра вводит шприц в локтевой сустав, нарочно дернуть рукой или упасть в обморок.
– Что она делает! – кричит медсестра и роняет поддон со шприцами. – Держите ее! – шепчет она с ненавистью ко мне. И эта ненависть добавляет мне сил жить и бороться. Я разражаюсь плачем. На сестру укоризненно смотрит врач и говорит ей с чувством, что она жестокая к этой бедной девочке. А «бедная девочка» – она пьет отрицательную энергию из людей, которых она неимоверно раздражает. И, подобно грибам, которые растут, поглощая радиацию, постепенно выращивает новые клетки, аккумулируя чужую злость в свое выздоровление.
Для того чтобы жить полноценно, чтобы летать, мне нужно постоянно с утра до ночи испытывать полную гамму чувств: от восторга любви до ненависти. Мне нужно сиюминутно вызывать в людях чувства. Внутри меня живет убеждение, что если хоть на минуту оставить людей в покое – они забудут про меня… А люди должны все время замечать меня и помнить обо мне, даже когда я отсутствую. Особенное родство я ощутила с чувством страха. Ах, не было ничего ярче чувства страха. Тогда на горе, перед столкновением, как вспышка молнии, которая прошла через мозг и душу. Была смерть. Небытие. А потом – возвращение к жизни. Когда откачали. Волшебное чувство.
Славик Ливеншталь оказался родственной душой. Кроме того, что он любил демонстрировать шрамы, Славик вообще на всю катушку любил эту внешнюю раздражающую жизнь. Через его большую рыхлую душу ежедневно ходила туда-сюда шумная цветная улица. Развеселые качели. Расписные карусели. Он, как ребенок, требовал поминутной заботы и напоминал о себе. Это было его нутряной потребностью. И он никогда от этого не уставал.
Пока Юленька, то есть я, лежала в госпитале, Славик все время меня развлекал. То катался под окном на велосипеде с одним колесом – как циркач. То приезжал на ослике, украшенном розовой шляпкой. То пел серенады.
Госпиталь привык к этому идиоту.
К моменту моей выписки из госпиталя Славик сдержал слово, но не то, которое дал папе, а то, которое дал Сципиону: он подарил мне самолет. Это был немецкий А 210, Aquila, легкий двухместный самолетик семиметровой длины. На таких летают по просторам Европы зажиточные профессора европейских университетов, живущие в Швейцарии, а преподающие во Франции или Испании. Максимальная скорость полета у него двести сорок километров в час. И он беспосадочно и без дозаправки может пролетать больше тысячи километров. Самолетик был серебристо-изумрудного цвета, с закрытой герметичной кабиной. Игрушка, а не самолетик.
Я была в восторге! Свой самолетик! Да Господи! Разбиться на своем собственном самолете – это же по-настоящему круто! Об этом написали бы все газеты. Но летали на этом самолете Сципион и сам Славик Ливеншталь. Они летали и веселились, как дети, по окрестностям Лиона и Парижа.
Папа, узнав про самолет, так долго кричал, что убьет Ливеншталя, что тот поверил. И старался не попадаться папе на глаза.
Сципион прочно взял Славика Ливеншталя в свои лапы. Главное было, отвезя мое тело в школу (теперь я уже не жила в интернате), застукать Славика дома, пока он не удрал в притон.
Обычно Сципион звонил своему подопечному часов в одиннадцать утра, прямо из машины. Славик радостно рапортовал:
– Счас я очень занят. Счас освобожусь – позвоню. – Это значило, что Славик ушел в виртуальное казино.
Славик, ежели ему было лень ползти в игорный притон, играл виртуально. Везло ему поразительно. По стопроцентной формуле: дуракам – счастье.
Но Сципион уже понял, что Славик разбазарит все деньги, которые зарабатывает его жена на тягловой авиации, и решил повернуть поток в привычное для себя русло. А русло это было узкое, сырое и темное. Иначе говоря, сыскное и компроматное.
С утра он командовал Славику, куда они пойдут, куда полетят и что будут делать. Ливеншталь, радостный щенок, лаял у ног Сципиона, будто у ног хозяина, и крутил хвостом. Для Ливеншталя это было огромное благо – обрести руководителя. Потому что он хотел только играть в опасные игры, а в остальное время, если ему не подсунуть экстримальное занятие, он погружался в прострацию и нюхал кокаин.
Конечно, во многом их взгляды на жизнь расходились. Славик с утра хотел выпить шампанского и ехать играть в карты в какой-нибудь притон погрязнее.
А Сципион, как человек, который все время служил то государству, то хозяину, почувствовал, что настал его час заняться бизнесом и подумать о своем будущем. Работа возле меня была непыльная. А Славика ему послал его Бог.
Сципион понимал, что странная жизнь в Париже не продлится вечно, и готовиться надо к тяжелым трудовым будням на родине. И подготовиться ему хотелось как можно лучше. Чтобы в глубоких трюмах лежал хотя бы пятилетний «запас пресной воды и продовольствия», а проще говоря, «бабла». Чтобы под рукой всегда был человек, способный своими деньгами рискнуть за твой бизнес, а Сципион собирался поставить свой бизнес на широкую ногу. И таким банкиром и кассиром Сципион собирался сделать Славика Ливеншталя. В глубоко скрываемых планах Сципиона стояло пунктом первым – никогда не удаляться от Славика более чем на метр. Держать его при себе как кошелек. Ни на секунду не выпускать из вида. Главное было парализовать волю Славика, Сципион не собирался оставлять Славика одного в Париже. Как только шеф, то есть папа, даст сигнал переезжать в Россию, Сципион поедет, а с ним на родину вернется Славик.