Пока приходилось торчать в Париже, Сципион проводил в отношении Славика предварительные оперативно-следственные мероприятия – он искал на него компромат, чтобы иметь на доброго друга узду и нагонять на него тревогу и неуверенность.
К сожалению Сципиона, Славик был полный кретин, к серьезному бизнесу не способный. И потому серьезных прегрешений за ним не числилось, – так, две автомобильные аварии с тяжелым ущербом для пострадавших граждан, и это все – потому что он ничего в жизни не делал и ни к чему, кроме как к минутному удовольствию, не стремился. Одни и те же занятия ему быстро надоедали, как ребенку двух-трех лет, и Сципион своротил мозг, придумывая Славику все новые опасные развлечения. Иногда он принимался вправлять Славику мозги. Он рассказывал ему, как надо создавать правильный бизнес. Ливеншталь слушал пять минут. Делал серьезное лицо. Задавал вопросы. На следующий день Сципион между делом сам задавал Ливеншталю наводящий вопросик, чтобы закрепить пройденное. Но Славик уже ничего не помнил. Информация проходила сквозь его мозг, как свекла проходит через желудок, стремясь в дальнейшем выйти с другого конца. У Ливеншталя редкий мозг, он не понимает значения многих слов, все слова, произнесенные им самим и другими людьми, его мозг оценивает как полную ерунду, и Славик уверен, что за каждым словом не стоит ничего, одно лишь желание произвести впечатление.
Для меня встреча с этим милым дурачком Славиком оказалась роковой. Славик был тот самый воробей, который клюнул меня в голову… и, как там поется в песне, «он ее, голубушку, шмяк-шмяк-шмяк». Зато для Сципиона встреча со Славой Ливеншталем оказалась счастливым поворотным пунктом в судьбе. Сципион открыл Агентство на деньги Ливеншталя.
Часть третья Проект «ЧТ»
1. Про науку китайских поклонов
Мне как девушке полагалось ходить вокруг да около Чайна-тауна. Ждать, когда умные люди скомандуют вползать в его чертоги. Мир не открывается приличной девушке весь и сразу, девушку должны ввести в мир под белы руки мужчины или престарелая мать, что, впрочем, намного ниже рангом.
Моя «няня» Сципион обещал подогнать мне учителя китайского языка. Китайский учитель был необходим, чтобы подготовиться к поступлению в университет на китайское отделение. И это будет моя первая ступень на пути в тот самый сверкающий мир.
И вот раздался звонок в дверь, и, прильнув к глазку, я увидела, что на лестничной клетке Сципион стоит не один – с ним рядом стоит аккуратнейший китайский мальчик. Мальчик оказался обладателем скуластого, резко очерченного лица. Особо выделялись его губы – они были в форме лука.
Я открыла дверь, и они вошли. Мальчик был очень худ и чуть сутул. Пиджак на нем сидел не плотно, а слегка болтался. Волосы его были чем-то напомажены и разделялись пробором. Наверное, от природы его волосы предназначены были стоять стоймя, но это чем-то его не устраивало, и он их пригладил. Галстучек на шее мальчика был повязан аккуратным тугим узлом, без всякого кокетства. Китаец – он и есть китаец. Я видела в Париже много китайцев, и офисные китайцы все были вот такие. А уличные китайцы были другие: у них дыбом стояли волосы, и на них были широкие штаны. У этого брюки были прямые, ботиночки начищены. В руках – портфельчик.
Сципион пропустил мальчика вперед. Мальчик сделал шаг и дисциплинированно остановился. Затем сделал шаг в сторону, приставил ножку к ножке и вдумчиво поклонился, сложив ладони на груди. И замер. Как фарфоровая статуэтка.
На вид я дала бы ему восемнадцать лет. Но оказалось, что он старше меня: ему было уже двадцать пять и он закончил университет.
Это и был мой учитель китайского языка, Дун Дешин.
– Зовите меня просто Влад, – сказал он на правильном русском языке.
Сципион торопливо пожал китайцу руку и удалился. Китаец еще некоторое время осматривал свою руку, будто на ней остались следы рукопожатия.
Затем он стряхнул с себя оцепенение и снова мне поклонился. Я поняла, что такая у него отбивка такта. Музыкальная пауза.
Китайский Влад сказал, что работает в Чайна-тауне. Его родители, китайские оппозиционеры, еще при Мао бежали из Китая (совершили опрометчивый поступок – сказал юноша), очень сложным путем добрались до России. Его они родили уже здесь.
– Для начала мы с вами будем учить поклон. Много разнообразных поклонов. Это обязательно. Вам придется кланяться всю жизнь. Кланяться надо священному дереву, священному изображению Будды, кланяться вышестоящим, старшим по возрасту, учителям, врачам. Если стоишь на низшей ступени общества и молод, тебе придется кланяться всем. Поэтому позвоночник надо тренировать. Он должен быть гибким. Коленные суставы сгибать нельзя. Они должны быть прямые, твердые. Вот так. – И Дун Дешин сделал еще раз шаг в сторону, снова прижал ладошки к груди и поклонился. Головка его, аккуратно причесанная, с ровненьким проборчиком, ушла вниз и там задержалась на несколько секунд.
– А если я не хочу кланяться, а хочу чувствовать себя равной другим людям, как гражданин? Во Франции, где я училась, все равны. Закон для всех одинаков.
– Россия – не Франция. А Чайна-таун даже не Россия. Чувство иерархии у китайцев врожденное. Осознание природного неравенства обеспечивает стабильность китайского общества, точно так же, как и в семье. Ведь вы подчиняетесь воле своего отца?
– В основном воле матери, – механически произнесла я.
– Это одно и то же. А она подчиняется воле отца. Вот глубокий поклон, – сказал Дун, поклонившись еще раз. – Так кланяются очень уважаемым людям.
– А как с первого взгляда узнать, какой именно человек является глубокоуважаемым? Ну, чтобы не сделать опрометчивого, слишком глубокого поклона? – спросила я.
– Глубокоуважаемых в Китае можно узнать сразу. По одежде. И по поведению. Глубокоуважаемый человек никогда не забудет надеть на себя хороший, хотя, возможно, китайского производства костюм. На лацкане у него будет прикреплен личный пропуск в офис. У него будут чистые блестящие ботинки и безупречная рубашка. Он никогда не выйдет из машины сам, он обязательно дождется, когда ему откроют дверь и помогут выйти. Он сам не будет толкать дверь или дергать ручку – за него это сделают другие. Его всегда пропускают вперед. Ему оставляют лучшие места за столом и на зрелищах. Вы никак не ошибетесь. Глубокоуважаемый китаец все сделает для того, чтобы его глубоко уважали.
Дун Дешин меня успокоил. И я принялась кланяться, пока у меня не заболела спина.
Первая часть урока прошла увлекательно. Такой лапши мне еще никто на уши не вешал.
Потом был маленький перерыв. И я провела Дуна по нашей квартире. Я показала ему мамину гордость – старинные китайские вазы, бело-синего рисунка. Китаец внимательно рассматривал две вазы, которые стояли по обе стороны от дверного проема, как часовые. Он наклонил голову и долго всматривался в их темную глубину. Вазы были чуть более метра в глубину, однако очень тяжелые. Внешне ничего особенного в них не было. Никаких драконов, никакой китайской экзотики. Но мать сказала, что каждая из них стоит примерно полмиллиона долларов.
– Это вазы династии Мин, – наконец уверенным голосом сказал Дун Дешин. – Это очень дорогие и очень старинные вазы. Им по пятьсот лет. Внутри них тоже есть рисунок. А как это сделали китайские мастера – понять очень трудно.
– Когда у меня не будет денег на жизнь, я их продам, – сказала я.
Дун Дешин одобрительно кивнул головой. Ему нравился ход моих мыслей.
– Они бесценны, – сказал он. – Их цену определить невозможно.
2. Про уроки истории
Затем был урок истории. История – предмет вымышленный. Всегда ее ненавидела. Нутром чуяла ее фальшь. Зато Рома очень любил историю. Все это вранье про героизм наших предков на Куликовом поле – это все приводило меня в состояние полной неловкости. Вроде неудобно сказать учителю: «вы все врете», однако и слушать нестерпимо.
Точно так же, как с историей России, было у меня и с китайской историей.
– Китайская история насчитывает более шести тысяч лет, – сказал мой учитель. – Но ни одного свидетельства культуры того времени вы не обнаружите, – добавил он. – Даже Великая Китайская стена моложе. Ее построили в III веке до эры Христовой. И сейчас большая ее часть – это совершенно новая кирпичная кладка. В строительстве участвовала пятая часть тогдашнего населения страны, то есть около миллиона человек. Стена должна предохранять подданных Срединной империи от перехода к скотскому полукочевому образу жизни, от слияния с варварами из Монголии. Стена должна была четко зафиксировать границы китайской цивилизации, способствовать консолидации единой империи, только что составленной из ряда завоеванных царств.
Нигде нет такого древнего свидетельства, которому шесть тысяч лет. Ни в архитектуре. Ни в искусстве. Придется поверить на слово, что именно китайцы изобрели колесо, бумагу и порох.
Все рассказы о Китае упираются в Средневековье. В историю, которая не старше пятисот лет. В китайской истории очень много рассказов о китайских императрицах, об их коварстве, их наложниках и евнухах. Некоторые из этих историй мы будем учить наизусть…
Вот одна из них. Про Великую Китайскую стену, благодаря которой император Цинь объединил разрозненные княжества Поднебесной в одну великую страну Китай. И отделил Китай от врагов этой стеной. Великая Китайская стена, которую китайский император Цинь построил в III веке до нашей эры, соединила все участки старых оборонительных сооружений, которые строили другие китайские императоры, помельче разрядом. И он закрыл от злых врагов Великой стеной свой сокровенный проект – Поднебесную. Великая Китайская стена, однако, как и каждая большая стройка, одновременно есть самое большое кладбище в мире – на ее строительстве погибли сотни тысяч, а может, и миллионы, простых, безымянных людей. Их никто не считал – они гибли сотнями тысяч и миллионами. Они гибли и должны были ощущать себя счастливыми от соприкосновения с великой Вечностью, которой стала эта стена. Но не все, оказывается, счастливы, участвуя в великих деяниях великих людей. В Китае есть легенда про молодую женщину, у которой отняли мужа и увели на строительство стены. И год, и два, и три молодая новобрачная не видела своего мужа. И тогда она пошла пешком искать своего любимого. Она стояла на коленях перед каждым, кто мог знать его и соприкасаться с ним во время стройки. И везде она спрашивала, кто видел ее мужа. И вот, после многих дерзновенных усилий, женщина узнала, на каком участке стены прямо в ее толще замуровано тело ее погибшего на строительстве мужа. Она слезами упросила прорабов разрушить часть стены и достать оттуда тело мужа. Она хотела увезти тело на родину и похоронить его в родном селении.
Узнав об изумительной стойкости этой женщины и услышав рассказы о ее красоте, император Цинь возжелал принять вдову и вознаградить ее. Убедившись в ее красоте, император Цинь предложил вдове стать его наложницей, чтобы как-то компенсировать ей потерю мужа. Но молодая вдова не согласилась, она отвергла лестное предложение императора и вместе с телом своего мужа бросилась в воду с высокой скалы…
Говорят, император был потрясен политической близорукостью юной вдовы и непониманием той великой миссии, которая выпадает маленьким людям. Эта миссия – умереть во имя гигантских планов больших людей.
Дун Дешин замолчал.
– Это и вся философия? – удивилась я. – Вы хотите сказать, что маленький человек не должен делать даже попытки увернуться от колеса истории?
– Конечно, не должен, – сказал Дун. – Знаете китайский символ смирения? Это человек в лодке без весел. Течение реки времени определяет жизнь человека. Есть традиция, государство, природа, поэтому весла человеку особенно не нужны. Достаточно руля. Сколь бы ты ни выгребал против течения – как только ты сделаешь передышку, течение снова потащит тебя за собой. Бесполезно бороться. Каждый должен нести свою ношу до конца. Маленьких людей много. Маленьким людям, которых специально разводят на фермах, чтобы потом забить на мясо, на шкурку, сделать из них воинов или строителей Великой стены, не следует уворачиваться от своей судьбы. Иначе какой от них толк? Все маленькие люди должны быть готовы умереть во имя большого дела. По приказу. И страна, в которой маленькие люди отвыкли умирать за чужой интерес, погибнет. В Китае много маленьких людей, и они до сих пор никогда не могли избегнуть своей участи погибнуть во Имя.
Меня всегда поражали эти жуткие легенды, которые рассказывают туристам. И когда я была маленькая, и позже, став подростком, я знала одно: я не хочу попасть в колесо истории и стать одной из ее жертв. Я не хочу садиться в лодку без весел. Бог с ними – с веслами, я хочу сесть в современную лодку с мотором. И я хочу всегда быть над колесом истории. Я хочу его крутить, это колесо. И при этом я хочу быть счастливой. Как свободный европейский человек. Будь я простой девочкой, чей папа служил поваром или псарем или подметал бы улицы, наверное, я не так тяжело воспринимала бы свою нынешнюю участь. Насколько проще была бы моя жизнь. Но я уже была принцессой. И вдруг мне пришлось стать жертвой чьих-то интересов, и, как сказала мне гадалка Света, «у тебя не будет своей судьбы».
Уходя, Дун пообещал мне, что в следующий раз мы будем изучать педикюр и массаж стопы.
– В каком смысле? – спросила я.
– Вам надо научиться делать массаж стопы и педикюр. Это даст вам огромные преимущества перед теми, кто их делать не умеет.
Я – и педикюр… и массаж чьей-то потной стопы…
Эта перспектива меня потрясла. Интересно, на чьей потной ноге я должна буду тренироваться?
3. Про науку массажа
На следующий день Дун пришел ко мне с маленькой фарфоровой китаянкой. Ее личико было прекрасно, будто его рисовал тонкой кисточкой китайский художник. И вся она была такая нежная, будто цветок лотоса. У нее были прелестные маленькие кисти рук. Рядом с ней стояла большая сумка.
– Это Ли, – сказал Дун. – Она сделает вам китайский массаж стоп и педикюр.
Ли улыбнулась мне так, как будто ей предстояло огромное удовольствие.
Из своей объемистой сумки она вынула симпатичную деревянную кадушечку и пошла вперед по квартире – искать уютное место. Она оглядела мои апартаменты и остановилась на родительской спальне, которую я давно облюбовала себе.
Жестом она показала мне на краешек постели и велела сесть. Она быстро нашла ванную, наполнила кадушечку горячей водой и высыпала в нее из пакетика свежие лепестки роз, желтых и красных. Потом всыпала в воду горсть прозрачной морской соли. Затем она сняла с моих ног теплые носки, в которых я люблю ходить по квартире, и опустила мои ноги в воду с лепестками роз. При этом Ли трогательно улыбалась, стараясь поймать мой взгляд. И когда наши глаза встречались, Ли чрезвычайно радовалась. Так, должно быть, ведет себя любимая собака. Но собака не умеет делать массаж стоп.
Пока мои ноги уютно размокали в кадушке с розовыми лепестками, Ли разминала мои ладони и ловила мой взгляд.
Я закрыла глаза, чтобы лучше чувствовать ее движения. Но едва я приоткрывала их, как ее лучистый взгляд ласкал меня и искал моего взгляда.
Потом Ли принялась за мою шею и плечи. Она находила какие-то точки, и захватывала щепотью кусочек моей плоти, и быстро зажимала его между своими пальцами. Под ее руками я все более расслаблялась, и, когда она взялась за стопы моих ног, я совсем заснула.
Черт возьми, я хотела бы иметь всегда под рукой эту китаянку!
– Ли, – сказала я, – ты понимаешь по-русски?
Она кивнула.
– Приходи ко мне каждый день делать массаж ног – я буду платить тебе, сколько ты скажешь. Ладно? Сколь стоит твой массаж? Какой массаж ты еще умеешь делать?
– Всякий, – сказала Ли. – Китайский, тайский, японский… Ты хочешь учить массаж?
Ли была слишком хорошего мнения обо мне. Я хотела не учиться, а получать удовольствие.
– Да, Ли, я буду у тебя учиться, – сказала я, чтобы ее не обидеть. – Сколь лет надо учиться тому, что умеешь ты?
– С детства, – сказала Ли. – Но если ты способная, то недолго, год-два…
Я взяла в свои руки ее маленькие ладошки и стала рассматривать их. Мне хотелось понять, откуда в этих ладошках такая сила. Когда Ли нажимала на избранные ею точки, она будто прожигала своими пальчиками кожу и плоть. На одной из ладошек, на внешней стороне, я увидела маленькую наколку в виде четырехзначного номера. Ли страшно покраснела, когда я погладила номер и спросила:
– Что это? Ты стояла в очереди за мукой?
Мама мне рассказывала, как в голодные времена в России люди писали на ладонях номера, когда стояли в очередях за хлебом.
Ли молчала, и глаза ее выражали ужас. Я видела, что она вот-вот заплачет.
– Ли, я пошутила. Не обращай внимания на мои слова, я грубая девочка. Я в детстве дралась с мальчишками.
Ли через силу улыбнулась. Потом быстро собрала свои вещички и, попрощавшись, ушла.
Мне быстро прискучило обучение сервису. Я знала, что хочу командовать, а не ухаживать. Мне казалось, что мой учитель Дун ведет меня к моему скромному офисному счастью слишком длинным и извилистым путем. Зачем так много уметь, чтобы стать канцелярской крысой в Чайна-тауне? Как говорится, юбку покороче – и за компьютер!
И я решилась сказать ему об этом.
– Я вообще-то не хочу так углубляться ни в историю, ни в философию. Ни тем более в педикюр и массаж. Мне бы узнать что-нибудь такое, чтобы сразу начать получать много денег. Раз уж мне не досталось славы. Когда денег мало, они очень быстро кончаются. Иногда у меня нет денег даже на массажистку. Или на бензин.