Второй звонок Анна сделала ранним утром из гостиничного номера.
Григорий поднял трубку не сразу.
- Анна? - послышался его далекий слегка удивленный голос. - Что случилось, я не мог тебе дозвониться!
- Знаю, знаю. Так сложились обстоятельства. Я нахожусь немного не там, где планировала.
- Ты говоришь загадками нарочно? Анна, я действительно беспокоился за тебя.
- Спасибо, Григорий. По-моему, ты единственный человек, для которого я что-то значу. Прости, у меня нет сейчас времени говорить. Не звони пока на мой мобильник. Так надо, поверь... Я люблю тебя.
Она захлопнула крышечку аппарата. Последнее сорвалось с губ само, но Анна не жалела. Пусть будет так, как будет.
После полудня третьих суток, когда Тамара направилась в кустики, а Глеб взялся проверять мотор, Анна отошла в другую сторону, будто бы тоже "по нужде". А сама достала телефон. Номер она выучила наизусть заранее, чтобы не тратить время на записные книжки и тем более не вносить его в память телефона.
- Господин Бурмистров?
- Чем могу служить?.. А, Анна Алексеевна!
- Не ищите меня в городе, я на рабочем выезде. Возможно, будет интересная информация по нашему общему вопросу, - Анна чеканила слова, как машина. Этот разговор она тщательно продумала. - Мне нужно знать, заинтересован ли кто-либо из ваших конкурентов в работе Жулавского.
В трубке послышалось напряженное дыхание.
- Насколько мне известно, нет, - осторожно ответил, наконец, Павел Аркадьевич.
- Очень надеюсь, что вы правы, - сухо сказала Анна. - На меня было совершено покушение. Советую вам подумать над этим фактом. При первой же возможности я вам перезвоню.
Она оборвала связь.
"Пусть покрутится, - Анна с удовольствием представила озадаченную мину седого джентльмена. - Неважно, замешана его фирма в моих неприятностях или нет, случись еще что-нибудь подобное, я им предъявлю счет по полной программе".
Чем ближе подъезжала Анна к родным местам, тем явственнее чувствовала, как переполняет ее уверенность в собственных силах. В ее руках была уникальная тема, внимание на которую обратили не только безликая масса обывателей, но и довольно крупный финансовый концерн. Она оказалась в центре опасных событий, о коих еще предстоит написать. Судьба предоставила ей бескорыстного помощника, способного защитить от обидчиков, поддержать словом и объяснить любые научные факты, если таковые окажутся у нее в руках. Эрудиции Глеба могли бы позавидовать многие "ученые мужи", в этом-то Анна быстро убедилась. И, наконец, у нее был Григорий - галантный кавалер, прекрасный и внешностью, и умом, и душой.
Покосившийся столб с полустертой табличкой "Авдотьево" обозначил поворот на ненакатанную грунтовую дорогу, уводившую в лес. Глеб притормозил.
- Что такое "Авдотьево"? - подала голос Тамара, уставившись на неприметный дорожный знак.
- Село где-то там, - отмахнулась Анна, разыскивая взором знакомые и забытые очертания автобусной остановки, куда провожал ее августовским утром отец.
- Это плохая вывеска, - сообщила Тома. - На ней написано "Плохое место".
Журналистка непонимающе посмотрела на Глеба, тот в свою очередь с похожим выражением лица разглядывал девочку.
- Тома, на табличке написано название села, - поправил он.
- Нет. Буквы говорят "Плохое место", чтобы люди туда не ходили. Как в городе на разрисованных досках: слова говорят одно, а буквы - совсем другое.
Так вот почему она терпеть не может рекламные щиты, - смекнул парень. Ай-да сестричка! А ведь не один институт, наверное, корпел над изобретением методов скрытого психического воздействия на массы.
- Зачем они обманывают? - продолжала Тамара. - Нельзя обманывать, нечестно.
- Ну, нас это не касается, - нетерпеливо прервала ее Анна.
Дорога в лесу заняла больше часа. Пришлось ехать прямо по талому снегу, поскольку грунтовое покрытие здесь никто отродясь не очищал. Показалась опушка. Анна привстала на сидении. Пригорок и плавный спуск. Она облегченно вздохнула. Коттедж отца, целый и невредимый, стоял на прежнем месте.
Не добравшись до ворот всего десяток метров, машина окончательно увязла. Зима выдалась снежная, и под ленивым мартовским солнцем заскорузлые сугробы таяли медленно и неохотно. Утопая по колено в мокром снегу, Анна пошла к парадным дверям, а Глеб остался подле омертвевшего автомобиля и внимательно оглядел округу. Блеклое здание вросло в застывшие зимние волны, и черные сучья одинокой липы одиноким контрастным пятном распластались на фоне серо-белого пустого двора. Глеб прислушался к земле. Чужие звуки отсутствовали, лишь из дома истекал слабый живой дух.
- Тома, ты чувствуешь? - шепотом спросил он. Мысль об Антоне мелькнула и опять потерялась.
- Да! Я хочу с ней познакомиться!
- С кем?
- С собачкой!
И девочка неуклюже побежала по сугробам. Глеб поспешил за ней, и тут из подвального окошка вылез лохматый худой пес. Черная шерсть висела на его боках спутанными клочьями, а загривок недвусмысленно ощетинился. Как заправский сторож, пес выдал грозный рык, прижал уши и двинулся на незваных гостей. Анна, ойкнув, замерла. Тамара растерянно отступила. Пес, почувствовав свое превосходство, осмелел и залаял.
- Почему он злится? - недоуменно спросила девочка. - Мы же ничего плохого не хотим!
- Он нас не знает. Подожди, я попробую с ним договориться, - Глеб осторожно подступил к собаке. - Эй, Черныш, не шуми, - парень присел на корточки в метре от животного и медленно протянул ему руку. Пес показал зубы. - Черныш, Черныш, я свой.
Зубы исчезли под черной слюнявой губой. Пес вильнул хвостом, на полусогнутых придвинулся к человеку и обнюхал руку. Хвост, а заодно и зад, заходили ходуном.
- Признал, дружище? - Глеб рискнул потрепать собаку по загривку. - Вот и отлично. Ну и тощий же ты! Тома, у нас, кажется, осталась булка с котлетой.
Девочка бойко сбегала к машине и вернулась, держа в руке сверток. Пес пришел в дикий восторг. Тамара скормила ему остатки завтрака и была счастлива, когда Черныш - другое имя к нему просто не клеилось - облизал ее ладошку.
- Эй, вы поосторожнее. Она же не привитая, - окликнула Анна.
- Да полно тебе! Отличный пес! Здоровый. Да, приятель? - Глеб встал и погладил собаку по голове.
Черныш вскинулся на задние лапы, уперся передними Глебу в грудь и смачно лизнул в лицо. Тамара засмеялась.
- Откуда он тут взялся? - спросила Анна. - Неужели, в доме жил?
- Или из села забрел, - парень вытер рукавом следы собачьей преданности. Молодой, год или полтора, не больше.
- А это ты откуда знаешь? - журналистка скептически поглядывала на собаку с безопасного расстояния.
- Зубы белоснежные, шерсть мягковата, несмотря на образ жизни. Когти на лапах крепкие, не слоятся. Да и вообще - ты на него посмотри!
Черныш "залег" в снег и заискивающе фыркнул на Тамару - звал играть.
"Отлично. По крайне мере ребенку будет, чем заняться", - с долей облегчения подумала Анна.
- Ты, я смотрю, в деревне всему на свете выучился, - подождав Глеба, она продолжила путь к крыльцу.
- Нет. Одному я так и не научился.
- Чему же?
- Поросят резать. Не могу, и все. Рука не поднимается.
"Это обязательно надо где-нибудь ввернуть", - отметила про себя журналистка.
В доме гуляли сквозняки, мебель обветшала, вздулось пластиковое покрытие на полу, мыши погрызли ковры и обивки кресел в гостиной. В своей детской комнате, где на стене остался выгоревший плакат с изображением березовой рощи, Анна разок всхлипнула. Все здесь было неимоверно далеким и чужим. Плюшевый заяц, когда-то такой любимый и бесценный, валялся в углу вверх лапами. Ящики стола были вывернуты, журнальные вырезки рассыпаны по полу, опрокинута фарфоровая кукла на полке. Обыск проводили даже в детской.
После осмотра гостиной и жилых комнат ожидание новых уникальных материалов плавно превратилось в надежду на какую-нибудь мало-мальски важную находку. А за дверью отцовского кабинета и эта надежда тихо канула в лету. У Анны опустились руки. Спецслужбы вывезли все, что казалось пригодным для расследования. Не осталось ни папок, ни тетрадей, ни даже книг на стеллажах в библиотеке.
Глеб беглым осмотром не ограничился. Пока удрученная Анна, сидя в гостиной на сыром диване, бесцельно перебирала помятые вырезки, он скрупулезно исследовал каждый уголок дома в поисках тайника или намека на тайник. Один он нашел. Но для того лишь, чтобы убедиться: агенты спецслужб обнаружили его гораздо раньше.
- Ну? - заслышав шаги на лестнице, Анна подняла голову.
- Пока ничего, - Глеб вздохнул и присел возле журналистки. - Но я еще не побывал там, где стояли капсулы.
- Уж лабораторию-то точно обчистили. Сволочи! Они даже библиотеку конфисковали! Зря мы сюда приехали... Что ж, пойду фотографировать.
- Зачем?
- Для статьи. Должна же я хоть что-то показать в редакции.
Анна достала камеру и нехотя поднялась на ноги. Глеб не стал смотреть, куда нацелится объектив. Было что-то кощунственное в действиях журналистки, и он постарался отвлечься.
- Пока ничего, - Глеб вздохнул и присел возле журналистки. - Но я еще не побывал там, где стояли капсулы.
- Уж лабораторию-то точно обчистили. Сволочи! Они даже библиотеку конфисковали! Зря мы сюда приехали... Что ж, пойду фотографировать.
- Зачем?
- Для статьи. Должна же я хоть что-то показать в редакции.
Анна достала камеру и нехотя поднялась на ноги. Глеб не стал смотреть, куда нацелится объектив. Было что-то кощунственное в действиях журналистки, и он постарался отвлечься.
Когда он закончил вставлять аккумуляторы в портативный фонарь, в гостиную ворвалась разрумянившаяся Тамара. Следом за ней влетел Черныш, запрыгнул в кресло и, вывалив язык, с видом хозяина развалился на подушках. А девочка вприпрыжку поскакала по залу.
- Как мы здорово играли!
И ни капли не устали!
Будет всем вокруг теплей,
А собачке веселей!
Глеб улыбнулся. Тамарино "тепло" залило промозглую гостиную, вышибло тяжелый осадок из души, окутало навострившегося пса и понеслось по дому. Парень посмотрел на Анну. На ее губах прицепилась сочувствующая усмешка.
Ну же, проснись. Я не верю, что твой цветок погиб. Проснись, сбрось кокон, расправь крылья, - безмолвные слова уперлись в незыблемый рассудок.
Журналистка чуть заметно вздрогнула и повернулась к Глебу. Он торопливо занялся фонарем, как будто только этот предмет его интересовал последние пять минут. А у самого внутри бурлило варево из восторга, досады и острых льдинок страха. Он дотронулся до глубин другого человека своим существом, но увидел перед собой вместо ожидаемого простора глухую мрачную стену.
- Глеб, а Глеб, смотри - портрет!
Неугомонная Тамара стояла перед картиной и разглядывала сложный узор.
- Это называется абстракционизм. Необычный способ рисования, - пояснил молодой человек.
- Нет, это портрет! Смотри, какой красивый дяденька... А вот тут еще... Ой, как много портретов! - она захлопала в ладоши и помчалась вверх по лестнице.
- Кажется, твоя малышка открыла шедевры искусства, - заметила Анна.
- Похоже. Но почему она называет это портретами? - озадаченный, Глеб пошел за девочкой, взвизгивающей от восторга где-то на втором этаже в галерее.
- Глеб, смотри, а это ты! Ну, смотри же!
Узор в раме, перед которой прыгала Тамара, не имел ничего общего не только с Глебом, но и вообще с чем-либо человеческим.
- Неужели ты не видишь? - она молящими глазами взирала на своего названого брата. - Посмотри!
Он щурился то так, то этак, пытаясь уловить скрытые линии или подобие рисунка-перевертыша.
- Ну это же твой цветок! - девочка от избытка чувств топнула ногой.
- Тома, я пока не умею видеть цветы, - мягко возразил Глеб, хотя у самого появилось бледное ощущение приближающегося открытия. - Давай посмотрим еще. Вот тут, например, кто нарисован?
- Это ласковая девушка, - без запинки ответила Тамара. - Она думает о большой-большой воде! А вот тут... ой, - она отодвинулась от узора в маленькой белой рамке. - У него голова как у нашей Маруси.
Марусей звали корову Борис Сергеевича. Хотя тетя Вера чаще называла ее Бедовкой, ибо более строптивого создания на деревне было не сыскать.
Минотавр что ли? - мелькнула у Глеба озорная мысль.
Экскурсию по выставке рисунков Ольги Жулавской пришлось прервать, поскольку короткий мартовский день кончался и в дом постепенно заползал сумрак. Глеб оставил Тамару в свое удовольствие восхищаться "портретами", а сам, прихватив фонарь, отправился на поиски подвальных помещений.
Менее всего ему хотелось заходить туда, где девять лет назад он выбрался из одинокой капсулы, скорее похожей на саркофаг, чем на чрево матери. Железная лестница ныла и стонала под медленными шагами. Ступени уперлись в бетонный пол.
В памяти вспыхнул ужас - первое и совершенно естественное чувство, охватившее его в темном подземелье, когда он, мокрый с ног до головы, метался один в поисках выхода. Его не встретили. Антон говорил потом, что создатель ошибся в расчетах, и ожидал его появления на неделю позднее.
Глеб с трудом сдержал участившееся дыхание.
Говорят, сильные эмоции могут немого заставить заговорить, - он попытался свернуть клубящийся страх в шутку, но не удалось. Зато яркий контур нежданного ответа на забытый вопрос отчетливо обрисовался в голове. - Возможно, аномалия моего развития происходит отсюда. Я познал эмоции раньше, чем мозг подготовился к встрече с человеческим миром. Вот почему Ольга Жулавская говорила Антону, что всех индивидов нужно встречать! Человек не должен рождаться в одиночестве. Ребенок окружен теплом матери и отца, и их аура ведет его по жизни... Если бы нас принимали, как людей, нам бы не пришлось замерзать в плену железного рассудка. О, нет... - фонарь дрогнул в руке, и луч света полосонул пустой зал. - Где те, кого встретила сама Ольга? Сколько их было? Успели ли они открыть в себе цветок до того, как создатель продал их богатым городским кварталам?
У Алексея Жулавского не было ни "тепла", ни потребности движения, ни способности разглядеть человека. Он застыл на достигнутом, как каменная самодовольная статуя на вершине выстроенного тщеславием пьедестала. И все, кто его окружали, невольно застыли вместе с ним: Антон, домработница Полина, безымянный лаборант.
Жулавский не встретил меня, и я не попал в тень его могучей холодной воли, - Глеб привалился спиной к стене. О том, что случилось бы в противном случае, он не решался подумать. - Страх одиночества заставил меня искать человека. И я нашел "тепло" в голосе на аудиодиске, в реке, в лесу... в земле. То было семечко моего цветка. А почву что-то формировало в капсуле. Но что?!
Он упирался в пустоту на месте загадочного звена бесчисленное количество раз и с досадой отступал перед очевидной лакуной. Сейчас было особенно больно, поскольку реальные шансы отыскать нечто, породившее альтернативное начало жизни, неотвратимо сходили на нет в гулкой тишине омертвевшего дома.
В гостиной Глеба ожидало первое существенное открытие.
Девушки дружно сидели на ковре и гладили пса, который, лежа на спине, играл собственным хвостом и был на седьмом собачьем небе от счастья.
- У него следы уколов! - сообщила Анна.
Она не ошиблась. На задних лапах, там, где шерсть превращалась в щетину, виднелись три отчетливые красные точки.
- Сделаны толстой иглой не далее как сутки назад, - добавил Глеб, осмотрев собаку. - А вот и более старый след. И еще один. Ого, Черныш! А ты бы мог нам многое рассказать!
- Ты думаешь, кто-то живет в доме? - у Анны перехватило дыхание. - Антон?
- Не знаю. Видишь, на инъекции не похоже. Диаметр иглы больше подходит для забора крови. Проверим. Вот здесь вена, - он зажал пальцами собачью лапу на середине голени, и припухлости венозных сосудов проступили под шкурой. Следы иглы пришлись точно на сосуд. Пес недовольства не проявил. - Э, приятель, а ты привык к медицинским процедурам!
- Глеб, надо искать! - Анна вскочила. - Антон здесь, в доме!
Черныш перевернулся на живот и нетерпеливо гавкнул. Тамара принялась тискать его за загривок. Игра на ковре возобновилась.
- Зачем Антону донор? - Глеб поднялся.
Вопрос прозвучал риторически, но журналистка откликнулась:
- Я слышала как-то раз, или он сам говорил, не помню, что отец периодически проводил ему "реставрацию" жидких тканей. Или что-то в этом духе. Наверное, Антон нашел способ поддерживать себя самостоятельно!
- Ты куда, Черныш? - удивленный возглас Тамары прервал разговор.
Пес ни с того ни с сего подскочил и помчался в коридор.
- Я не сделала ему плохо! - Тома хлопала глазами.
- Конечно, нет, кнопка, - Глеб просветлел. - Черныша позвал хозяин.
- Что? - вырвалось у Анны.
- За ним!
Черный хвост мелькнул в сумраке холодного дома и исчез. Глеб затормозил, едва не врезавшись в глухую стену. Подбежала Анна, за ней Тамара.
- Где-то тут потайная дверь, - парень судорожно ощупал стенные покрытия и, не найдя никаких следов, крикнул. - Антон! Антон, это я, Глеб! Отзовись, наставник!
Несколько секунд протянулись в полной тишине. Люди ждали. И вот из-под плинтуса показался свет. Половица повернулась ребром, приоткрылся узкий длинный лаз. Пахнуло теплом и застоявшимся духом медикаментов.
- Туда только собака пролезет, - прошептала Анна.
- Посмотрим, - и Глеб лег на живот.
Со стороны казалось невероятным, что взрослый мужчина атлетического телосложения просачивается в отверстие шириной менее четверти метра. Но он без видимых усилий опустил вниз обе ноги, бедро и левое плечо, поднырнул под стенную панель и исчез в тайнике. Тамара, не раздумывая, последовала за ним. Анна нерешительно помялась на месте, сняла пальто и, стараясь повторять движения товарищей, неловко протиснулась в щель. Ухнув в пустоту, она вскрикнула и... очутилась на руках своего телохранителя. Он бережно поставил девушку на пол.
Комната, устроенная в цоколе здания, представляла собой двухметровый куб без окон и дверей. Предметов здесь было так много, что журналистка разглядела дряхлого старика, лишь когда раздался его сиплый невнятный голос: