– Ладно. Иди к машине. Я тут сам разберусь…
Зуев пошел к проходной, словно на протезах.
Старший санитар дядя Костя притащил простыню и, накрыв ею мертвое тело кочегара, вопросительно уставился на Зябликова. Тот махнул рукой:
– Пусть пока здесь лежит, – а потом обратился к Камагину: – Вы только что застрелили человека. На территории больницы.
– Я спасал жизнь сотрудника милиции, – строго ответил Камагин. Но, похоже, его ответ не удовлетворил заместителя. Он угрожающе взвизгнул:
– Я вынужден буду обо всем сообщить Александру Ивановичу.
– Только попробуй, – тем же тоном ответил капитан. Его уверенный вид подействовал. Зябликов ушел в свой кабинет, но звонить никому не стал.
* * *Когда все формальности по поводу трупа Гаврина были исполнены и прокурорский работник вместе с экспертом заняли места в микроавтобусе, Камагин зашел в кабинет к Зябликову.
Тот опивался холодной водой: на столе графин, стакан дрожит в руке.
Увидев вошедшего капитана, Зябликов недружелюбно уставился на него:
– Еще пострелять хотите?
Камагин сдержался и не стал грубить. Хотя этот чинуша в белом халате ему и не нравился.
– У меня к вам просьба, – начал капитан.
– Не звонить Александру Ивановичу? Я прав?
– Ни в коем случае! Вообще не звоните никому!
Тут заместитель взорвался и перешел на крик:
– Да вы понимаете, что в подобном случае я обязан поставить в известность руководство…
– Мы сами это сделаем. Не беспокойтесь.
Зябликов обиженно поджал губы, но сидел с невозмутимым лицом, как человек, независимый от капитана.
Для верности Камагин взял с заместителя письменную расписку, предупреждающую о последствиях.
Но как только эскорт милицейских машин и фургон с трупом Гаврина покинули территорию клиники, Зябликов тут же забыл о предупреждении капитана и схватился за телефон. Набрал домашний номер Топольского.
– Александр Иванович! У нас ЧП, – доложил ответственный заместитель, заставив шефа заволноваться. – Только что приезжали из милиции. Гаврина застрелили. И про вас спрашивали. – Зябликову показалось, что Топольский сильно занервничал, сначала отчитал его за халатность и пообещал немедленно приехать.
Заместитель расстроился еще больше, понимая, что теперь получит от главного врача хороший нагоняй. «Ведь недаром не хотел я пускать этих ментов…»
Глава 17
Как всякий разумный человек, Топольский знал: ничего не бывает на свете вечного, и когда-нибудь менты наверняка выйдут на него.
И вот это произошло.
Он выслушал все, о чем ему доложил Зябликов, и сказал себе:
– Раз менты пытались арестовать Гаврина, значит, они знают про наши дела, – он не стал говорить «убийства». Это слово не нравилось Топольскому. – Только откуда они могли узнать? Ни одной безголовой шлюхе не удалось выжить. Интересно, – это несколько озадачило Топольского. – Гаврин мертв. А я – жив. Скоро надо ожидать звонка в дверь, – он посмотрел в прихожую, словно там уже стоял капитан Камагин. – Этот мент поганый. Он утомил меня. Не успокоится, пока не достанет. Ладно, капитан. Мы еще посмотрим, кто кого.
Он собрался за какие-то пять минут.
Деньги, золото – все было уложено в дипломат, который маньяк отнес в машину. Медицинскую карту, предусмотрительно изъятую из районной поликлиники, он порвал на мелкие частички и спустил в унитаз.
Перед тем как уйти, осмотрел квартиру. Бросать ее было жаль, но другого выхода нет. Так надо. Чтобы спастись, приходится чем-то жертвовать.
И решительным шагом вышел из подъезда.
В этом же доме в последнем подъезде жил человек, отдаленно похожий на Топольского. Такой же высокий, с бородкой. Местные старушки их даже неоднократно путали, хотя это ничуть не задевало самолюбия Топольского. Он решил присмотреться к этому человеку. Сперва не помышлял ни о чем таком, но потом…
Этот недоделанный двойник частенько бомжевал, скитаясь по загородным свалкам. Жил он один в отдельной квартире; когда уйдет, когда придет – никто не знает.
Топольский успел с ним познакомиться поближе. Пару раз бывал у него, посмотрел, как живет. Иногда денег давал на выпивку. А тот и не подозревал о коварном умысле доброго соседа.
Пораскинув мозгами, маньяк пришел к мысли, что сейчас этот абориген ему послан небесами.
«Его никто не кинется искать. Никто о нем не заплачет и не принесет заявления в милицию о его пропаже. Главное, все сделать чисто. Чтобы у Камагина не возникло подозрений…»
Маньяк направился к соседнему подъезду. Он даже не знал фамилии того человека, которому предстояло умереть за него.
«Только бы никуда не ушел, грязный обормот», – обеспокоенно думал Топольский и постучал в обшарпанную дверь.
«Двойник» оказался дома. Лицо хмурое. Видно, с похмелья не проспался еще.
Топольский поздоровался и, не давая пьянице опомниться, спросил:
– Ты подкалымить не хочешь?
Пьянчуга сразу оживился:
– А чего делать надо?
– На даче у меня помочь. Три «штуки» плачу. Денек поработаешь. Жрачка – моя.
Услыхав, что его еще и кормить будут, сосед обрадовался. Но наглость не знает границ:
– А похмелиться нету? Вчера перебрал маленько.
Топольский улыбнулся, похлопал его по плечу.
– Какие проблемы. Будет тебе и похмелка. – И как бы между прочим спросил: – А ты один? Еще бы кого прихватить. Вдвоем-то побыстрее управимся.
– Один, – вздохнул бомж, заверив Топольского, что со всеми делами он справится один, без помощников. А сам подумал о деньгах. Делить с кем-то эти три тысячи не хотелось. Прикинул, сколько на них можно взять водки. Даже в голове помутилось. Вот повезло ему сегодня! На свалках так не подфартит…
– Я сейчас. Только переоденусь, – засуетился пьянчужка, но Топольский поторопил его:
– Поехали. Я тебя переодену.
Машина его стояла за углом.
Когда они вышли из подъезда, Топольский повел соседа не по тротуару, а под окнами, прямо по газону, чтобы жильцы не видели его выходящим из дома.
«Меньше видят, меньше знают», – решил маньяк и для большей предосторожности пошел быстрее.
– Иваныч, ты во мне не сомневайся, – садясь в машину, заверил его пьянчужка.
Топольский рассмеялся. Скоро этому человеку предстоит умереть, а он и не догадывается.
– А я в тебе и не сомневаюсь…
* * *Едва они выехали за город, Топольский остановился.
– Ты чего, Иваныч? – озабоченно спросил пьяница и впервые взглянул на Топольского с беспокойством. Кажется, он что-то почувствовал, но было уже поздно. – Где же твоя дача? – он заерзал на сиденье, тревожно поглядывая в окна и нарочно не встречаясь взглядом с Топольским.
Маньяк улыбнулся и достал из кармана заранее приготовленный шприц.
– Это чего, а?
– Один укол. Только один, – захохотал Топольский и ударил ребром ладони пьянчужку по шее. Тот на мгновение вырубился.
Топольский, не торопясь, закатал рукав его рубашки и сделал укол. Пустой шприц он выбросил в окошко.
– Так-то лучше, – весело произнес маньяк. – Теперь ты не станешь задавать ненужных вопросов и примешь смерть без страха.
Съехав с шоссе на обочину и спрятав машину в кустах, Топольский быстро разделся и переодел пьянчужку в свою одежду. Сам оделся в заранее приготовленный в багажнике костюм, в котором раньше занимался бегом на стадионе. Этот спортивный костюм всегда нравился ему. В нем он чувствовал себя комфортно.
Одежду убитого, скомкав, бросил в багажник. Потом вывел машину на шоссе и усадил пьянчужку на водительское место. Хихикнул.
– В такой машине сидишь…
Хотя по шоссе к поселку Красная Сосна машин обычно проезжало немного, маньяк опасался быть замеченным и потому торопился. Он быстро достал из багажника дипломат и тридцатилитровую канистру с бензином. Отвинтив пробку, тщательно облил весь салон новенькой «семерки» и сидящего за рулем пьянчужку бензином.
– Сейчас, сейчас, – негромко подгонял он себя.
Повернув руль, направил машину на толстую сосну, одиноко растущую на обочине шоссе, словно кем-то нарочно посаженную для такого случая.
«Ну вот, случай и представился», – усмехнулся маньяк и, прищурив глаз, нацелил машину так, чтобы она ударилась о сосну левой стороной.
Присев на корточки возле открытой левой двери, он рукой до отказа выжал педаль сцепления, включил первую скорость и поставил ногу пьянчужки на педаль газа.
Все казалось вполне правдоподобным. Ехал человек и вдруг врезался в сосну. А почему бы и нет?
Рев мотора новенькой «семерки» походил на рев быка, обреченного сию минуту рвануться вперед и погибнуть от удара тореадора.
Минуту Топольский медлил, измеряя на глазок путь, который должна проехать машина до сосны.
Метров пятнадцать, не больше. И удар должен быть сильным.
«Только бы не вильнула в сторону», – подумал маньяк и резко убрал руку, успев отскочить в сторону.
«Семерка» стремительно рванулась вперед и громко врезалась в дерево.
Удар! Скрежет искореженного металла. Надрывный рев двигателя…
Схватив канистру и дипломат, Топольский быстро подбежал к машине.
Лобовое стекло разбилось. Самопроизвольно, видимо, от удара, включилась магнитола.
Маньяк усмехнулся. Он увидел разбитое лицо пьянчужки. Бессмысленный, устремленный в никуда взгляд. При ударе мертвец ударился головой о стекло.
Рулем ему прижало грудь, а голова бессильно свернулась на сторону.
«Неужели он еще жив?» – убийца потрогал артерию на шее.
Палец ощутил едва различимую дрожь.
«Ну и живучий же ты!» – подумал Топольский и достал из кармана коробок спичек. Чиркнул и бросил горящую спичку в салон.
Машина вспыхнула огромным факелом. Топольский схватил канистру и дипломат и побежал в лес. Спрятавшись за кустами, он стал ждать.
Прошло не более десяти минут, как из-за поворота показался эскорт милицейских машин.
Маньяк на минуту представил, какое разочарование выразится на лице капитана Камагина, когда он увидит сгоревший труп в машине Топольского! Наверняка проверит номера. Это нетрудно. И через гаишников выяснит, кому принадлежала машина.
Он увидел, как Камагин, ненавистный щенок Зуев и еще трое сотрудников в гражданском бросились к горящему автомобилю.
Водители притащили огнетушители, но из-за сильного жара близко никто подойти не мог.
Топольский смеялся. Он обманул ментов, которых вообще считал тупыми до безобразия.
«Что? Взяли меня?! Я еще придумаю сто способов, как замести следы! И буду убивать. А вы, жалкие уроды, будете дрожать в ожидании новых трупов».
Он не стал ждать, когда ментам удастся потушить его автомобиль. По крайней мере труп, находящийся в нем, уже не годится для опознания…
Помахивая дипломатом, он шел по лесной тропинке и радовался тому, как все ловко получилось.
Пусть они теперь проводят хоть тысячу экспертиз. У них нет его медицинской карты. Пусть держат в холодильнике морга головешку и считают ее трупом маньяка. В таком виде даже мать родная не опознала бы его. «Вот так, Камагин! Что ты предпримешь? Гаврин мертв. Никто не сумеет засвидетельствовать наши кровавые дела. И маньяк не предстанет перед судом, сколько бы об этом ни писали жалкие газетчики. Я жив!»
Ему хотелось прокричать это, чтобы все знали. Но потом он вспомнил про кудрявую блондинку. Улыбнулся, весело посвистывая. Кажется, есть шанс напомнить о себе.
Отойдя подальше от места аварии, он поджег канистру, бросив ее в песок, под корень упавшей сосны, и быстрым шагом пошел по направлению к железнодорожной станции.
Глава 18
Он вернулся в свой загородный дом с мыслью, что вряд ли скоро менты узнают о месте его обитания.
Родители у него давно умерли. Он был поздним ребенком. Родных – никого. Даже рассказать толком никто и ничего не сможет. С соседями он почти не общался, хотя жил на Масленке уже пятый год.
Отмыв от бензина руки и умывшись, он прошел в кухню, вынул из холодильника бутылку марочного коньяка и стакан за стаканом осушил ее.
Сегодня, возвращаясь домой после дежурства, он купил в киоске газету «МК». Любил ее читать. В ней много писали о маньяке, отрезающем девушкам головы. Хотя больше в этой писанине было выдумки, чтобы привлечь внимание читателей. Но все равно нравилось. Ведь это про него. Вот он, массовый психоз! Женщины боятся. Он вселяет в них страх, и никто не может остановить его. Никто. В том числе и этот недотепа капитан со своим псом лейтенантом.
Но сегодня в криминальной хронике, где обычно писали о нем, он прочел заметку о пропавшей женщине. Тут же была ее фотография. Топольский отметил, что у пропавшей весьма симпатичная мордашка. Даже маленькое родимое пятнышко над верхней губой не портило ее привлекательности.
Вглядевшись повнимательней, он узнал в этом лице свою пленницу.
За сведения о женщине было обещано приличное вознаграждение, а также указан номер телефона.
Топольский хотел позвонить, проверить, но потом подумал: вдруг на телефоне стоит определитель номера?
– Тоже мне Мерилин Монро! – он бросил газету в урну. – Обыкновенная шлюха. Все бабы от природы – шлюхи. А блондинки особенно. Никто не узнает, где эта шлюха…
Захмелев от выпитого, он подумал, что надо бы сходить, посмотреть, как там женщина. Все-таки шел уже третий день ее затворничества, а он не кормил ее и не давал пить.
«Не умерла бы раньше времени», – забеспокоился маньяк, сожалея, что тогда не удастся посмотреть на ее мучения, и заранее обдумывая, куда лучше спрятать труп. Вариантов вырисовывалось много. Можно было просто выбросить ее, без головы, в лес. Но теперь другое дело. Раз маньяк погиб в аварии, значит, никто не должен найти труп этой женщины.
«Пропала – и все. И пусть не будет о ней никаких сведений. Ни-ка-ких», – думал он, отпирая люк подвала.
Едва открыв его, почувствовал резкий запах испражнений.
«Чего не сделаешь с испугу?» – ухмыльнулся он. Включил в подвале свет и заглянул вниз.
Женщина, как затравленный щенок, сидела, забившись в угол, и с жадностью слизывала влагу со стены.
Увидев Топольского, она вздрогнула и на четвереньках поползла к лестнице, боясь, что он опять уйдет.
– Подождите. Прошу вас, – заговорила она сипло. – Умоляю вас. Не уходите. Прошу. Пожалуйста. Выслушайте меня. У меня остался маленький сын. Он скучает без меня. Я знаю. Плачет. Без меня он не ложится спать.
Сидя на краю люка, Топольский закурил, с равнодушием слушая ее болтовню. Ничто из услышанного не тронуло его. И потому он слушал ее, как новости по радио, особенно когда передавали о чем-то трагическом. Вроде интересно, но за сердце не берет, ведь не с ним все это происходит. А какое ему дело до других? Мир жесток. И в нем прекрасно уживаются и добро, и зло.
– Скажите, – взмолилась женщина, не сводя с него глаз, – вы меня не убьете? Правда? Вы же добрый человек. Не убьете?
Он молчал, и ее охватило беспокойство:
– Я никогда никому не сделала ничего плохого.
Он усмехнулся, сказал задумчиво:
– Это – глупость.
– Нет. Правда. Уверяю вас, – пленница замолчала, ожидая, что он скажет. Но он ничего не сказал. И она заговорила опять: – Я хочу жить. Понимаете? Выпустите меня. Пожалуйста. Позвоните моему мужу. Он вам заплатит за меня, сколько хотите. Я не вру.
Скупая улыбка появилась на губах маньяка:
– Я не нуждаюсь в деньгах. В жизни они не самое главное, – сказал он, наслаждаясь ее страхом. Видел, как за время, пока она находилась в подвале, изменился цвет ее лица. Пропал румянец. Кожа потускнела. И взгляд стал взглядом обреченного человека.
– Вряд ли ты теперь понравилась бы своим кобелям.
– Вы что? Каким кобелям? Я же не шлюха.
– Шлюха! – выкрикнул он, рассердившись на нее. – Все бабы – шлюхи.
Она заплакала:
– Я ведь не знаю, где нахожусь. И вас я не знаю и никогда не видела. Я никому не расскажу. Честное слово, – размазывая слезы по щекам, говорила она. – Ну изнасилуйте меня, если хотите. И отпустите. Зачем я вам? – Она скинула блузку и юбку, оставшись в лифчике и узких, как полоска, трусиках. – Посмотрите, какая у меня красивая фигура. И это… – она раздвинула ноги, показав ему густой пучок волос видневшийся из-под трусиков. – Многие мужчины хотели бы попробовать меня. А вы? Хотите?
– Я со шлюхами дел не имею, – грубо проговорил он, потягивая сигарету.
И Ольга поняла: не так надо с ним. Стояла в нерешительности, комкая в руках юбку и прикрываясь ею.
– А хотите я вам исполню танец живота? – спросила она, несколько оживившись. По крайней мере другой возможности выбраться отсюда она не видела.
Не дожидаясь, что он ответит, отбросила в сторону юбку, повела бедрами и, сделав несколько грациозных движений, упала. Ноги дрожали от слабости.
– Нет. Вот так, без музыки, не могу, – сказала, увидев, что он с интересом смотрит на нее.
– Можно я к вам поднимусь? Я хочу исполнить для вас этот танец под музыку.
Он усмехнулся, думая: «Хитрюга баба. Думает, что сумеет убежать от меня. Не выйдет, детка».
– Оставайся там, – резким окриком остановил он женщину, уже взявшуюся за поручень лестницы: – Сейчас я принесу магнитофон. Специально берег для такого случая, – захохотал он и захлопнул крышку люка.
Ольга заплакала, проклиная его последними словами.
– Я хочу пить! Слышишь ты? Дай мне воды! – закричала она осипшим голосом, хотя и не надеялась на его милость. Не человек он! Разве может человек так издеваться? И было бы за что…
Крышка люка открылась.
Топольский показал ей маленький магнитофон.