Топольский показал ей маленький магнитофон.
– Видишь? У меня есть. Ты танцуешь под индийские песни?
– Да пошел ты, дурак!.. – с обидой ответила она.
Он посмотрел угрожающе.
– Ты сказала, исполнишь танец живота?
Но Ольга решила стоять на своем, хоть в этом не уступать ему.
– Нет.
– Почему?
– Дай сначала мне воды.
Крышка люка закрылась, но ненадолго.
Рядом с ней на пол шлепнулась пластиковая бутылка с водой.
– На, пей. Видишь, какой я добрый, – похвалил он себя, посмеиваясь.
Ольга ничего не ответила, схватила бутылку и с жадностью выпила почти всю. Потом натянуто улыбнулась. Хотела ему понравиться.
– А ты, оказывается, неплохой парень, – сказала она, стараясь казаться раскованной.
– Конечно, – охотно согласился он. – Я очень хороший, – но, вспомнив про капитана Камагина и молокососа лейтенанта, добавил с сожалением в голосе: – Жаль, не все это понимают.
Ольга подошла к лестнице и, глядя немигающим взглядом в его черные глаза, предложила:
– Спустись сюда. Ко мне. Я хочу, чтобы ты был рядом. Этот танец сверху нельзя смотреть. Или ты меня боишься?
Этот вопрос показался Топольскому откровенной насмешкой.
– Ты такой большой… сильный…
– Не боюсь я. Я никогда женщин не боялся, – глаза его заблестели.
– Правильно. Молодец. Хороший мальчик. Женщин надо любить. Ты умеешь любить?
Он хотел что-то ответить, но вдруг запнулся, и только глаза заблестели еще сильнее.
«Кажется, он клюнул. Теперь важно не переиграть», – подумала она и провела ладонями по бокам, бедрам, по круглой попке и крутанулась перед ним.
– Я жду. Спускайся, – сказала, придав голосу нежность.
Он заерзал там наверху, сунул руки в брюки, погладив себя.
– Иди ко мне. Я это сделаю лучше. Тебе будет очень приятно, – страстно шептала она, не отводя своего взгляда.
– А танец? Ты обещала, – напомнил он, показав магнитофон.
– Бери его и спускайся. Я станцую, – заверила женщина.
– Ладно, – согласился он, немного поколебавшись.
Спустившись, поставил магнитофон посередине подвальной комнаты на пол, сам уселся на табурет.
– Ну давай, изобрази. – Он нажал клавишу.
Ольга старалась изо всех сил. Надо отвлечь его. Понравиться, чтобы он расслабился. Но слабость сковывала, и движения были не такими грациозными, как требовалось, а скорее напоминали ломанье молодых девиц на дискотеке. Вдобавок она часто сбивалась с ритма и несколько раз падала.
Тогда он кричал на нее:
– Вставай! Ну! Давай, танцуй!
Ольга вставала, и все повторялось. Она видела, что этот тип смотрит на нее без всякого подозрения, не ожидая того, что сейчас последует.
«Погоди, ублюдок! Сейчас ты получишь свое. Надо упасть, быстро схватить магнитофон, встать и ударить его по голове. Это единственное спасение. Иначе этот монстр меня не выпустит».
Сидя на табурете, он раскачивался из стороны в сторону, словно тоже принимал участие в танце.
«Пора»! – решила Ольга и упала.
– Вставай, стерва! Не порти танец, – закричал он.
Оказавшись возле магнитофона, Ольга быстро схватила его и вскочила, но, пошатнувшись, отступила на полшага, чтобы не упасть.
Сначала он воспринял это как естественное желание покрасоваться перед ним, лишний раз повыламываться. Но когда она занесла над его головой руку с магнитофоном, все понял.
Она ударила. Но удар оказался неточным.
В последний момент Топольский успел убрать голову, подставив плечо. И когда магнитофон хрястнул его по этому плечу, поймал женщину за руку, вывернув ее до хруста.
– Грязная шлюха! Обмануть меня хотела?
Ольга не ответила, да и вряд ли могла. Он выкручивал ей руку все сильнее, и она стонала от боли.
Затем он ударил ее кулаком в лицо. Ударил сильно, со злостью, разбив до крови нос. Ольга упала. Но тут же поднялась на ноги и, дико завизжав, кинулась на него, норовя вцепиться ногтями в глаза.
– Подонок! Мразь! – кричала она.
Но маньяку не составило большого труда увернуться от ее рук.
Топольский схватил ее за кисть и с легкостью сломал указательный палец, ноготь которого чуть не выбил ему левый глаз.
Ольга закричала от боли, упала на колени и поползла в угол, где лежал топчан. Она поняла, что теперь с ней должно произойти:
– Не надо, не подходи ко мне!
Он приближался медленно, как будто хотел растянуть ее последние предсмертные минуты. Но не из жалости. С одной лишь целью, чтобы продлились ее мучения. Она заслужила это.
– Не убивай меня! – вскрикнула она, видя его звериный оскал, и прижалась к холодной влажной стене.
В его руке блеснул нож, при виде которого ей показалось, что она уже умерла. Смотрела на него широко раскрытыми глазами и ничего больше не замечала. Даже самого Топольского. Только этот нож, медленно занесенный над нею.
Как маленький мышонок перед страшной пастью змеи, она запищала тонюсеньким голоском:
– Прошу тебя!
Он ничего не ответил. Схватил за густые кудрявые волосы, обнажив шею, и резко нанес несколько ударов.
Ольга завизжала, начала судорожно дергаться, пытаясь освободиться и бежать. Все равно куда. Боль заставляла ее двигаться. Царапая окровавленными пальцами стенку, она была готова залезть на нее.
И на стене остались кровавые полоски.
Топольский за волосы выволок ее на середину подвала.
– Куда, шлюха?! Я еще не закончил! – зверея, рычал он и резал ножом ее шею.
Кровь хлестала во все стороны, и Ольга уже не двигалась. С бешено вытаращенными глазами она рухнула на цементный пол в лужу крови и последнее, что увидела в тусклом свете, – это теряющее человеческий облик безумное лицо маньяка.
Бросив на пол окровавленный нож, он стоял над ней, смотрел и мял рукой свой вялый член. И кончил в тот момент, когда она умерла.
– Хорошо, – зашептал он и вытянулся на топчане, забрызганном кровью.
Потом слазил за топором и одним ударом отделил голову от туловища. Хихикнул.
– А ты неплохо смотришься без головы, – сказал маньяк, любовно осматривая окровавленное тело и лежащую рядом голову с остекленевшими глазами.
Подождав, пока стечет кровь, он обвязал тело веревкой и поднял наверх. Здесь для трупа была приготовлена здоровенная сумка.
Он запихнул труп в сумку, обмотав скотчем ноги под коленями и прижав их к груди. На грудь положил отрубленную голову лицом вверх.
Оставшись довольным своей работой, с облегчением застегнул сумку и сказал:
– Вот так, моя дорогая блондинка. Твой разлюбезный муженек никогда не найдет тебя. Осталось привязать к сумке пяток кирпичей и выбросить твой труп в речку. – Он представил, какую бы гримасу скроил муженек, увидев свою женушку в сумке.
Можно было отвезти сумку на теткиной машине в лес и закопать там, но Топольский не хотел возни. Да и народу сейчас много по лесам шастает. Грибной сезон.
Куда проще приехать к реке и бросить туда сумку. Вода сейчас холодная. В это время уже никто не купается. А к следующему лету сумку с трупом затянет речным песком.
Километрах в двадцати от деревни Топольский знал такую речку. Если ехать по направлению к Горьковскому шоссе, как раз упрешься в мост через нее.
«С моста лучше всего ее и выкинуть. Остановиться, тщательно осмотреться вокруг. А потом быстро открыть багажник и выбросить сумку. На все уйдет минута, не больше. Надо только сделать это ночью. И незачем возиться с лопатой», – думал он, посматривая на часы.
В половине третьего ночи Топольский выехал из ворот и, не включая фар, проехал по деревне к шоссе.
Ни одна собака не видела его белый «жигуленок».
Ночью на шоссе не было ни одной машины, и гаишников он не опасался.
Глава 19
С вечера накрапывал мелкий дождь. Холодный и неприятный. Он и прогнал двух бродяг, решивших заночевать на берегу реки, под мостом.
Опять пришлось возиться с костром. Хорошо, лес рядом. Бросить в огонь пару сосновых кругляков, и можно ложиться спать.
В закопченной кастрюле сварили варево. Похлебывали на ночь, выпив перед этим бутылку водки на двоих. Сразу теплей стало. Ночная прохлада уже нипочем. Можно и спать ложиться, а утром идти дальше, куда бог поведет. Нелегка жизнь бродяги. Только ветер в спину подгоняет.
Оба улеглись поближе к костру, на телогрейке, прижавшись друг к другу, и сразу уснули, разморенные усталостью и выпитой водкой.
Только прогадали с костром. Сырыми оказались кругляки. Потух костер, и ни уголька в нем, ни дымочка. По-новому разжигать оба поленились. Лежат, а какое уж тут спанье.
В четвертом часу и вовсе проснулись от шума остановившейся на мосту машины.
Лежа на телогрейке и поеживаясь от ночной прохлады, бродяги прислушались.
– Кажется, машина остановилась на мосту, – зашептал маленького роста щуплый мужичок со всклокоченной после спанья бородой, которую уже забыл, когда в последний раз подстригал.
Второй бомж, высокий, с выбитым левым глазом, приложил палец к губам:
– Тихо ты. А то услышит. По мосту топчется, козел. Ищет, что ли, чего?
– А чего он может искать тут ночью? – забеспокоился щуплый.
С недавних пор им сильно не везло. В Мытищах бандюки чуть не пришибли от нечего делать. Не хватало еще и здесь нарваться.
– Может, нас? – шепнул одноглазый.
Черная, как уголек, мордашка щуплого бродяги вытянулась от испуга:
– А чего нас искать? По нас затосковать могут только мытищенские менты. Но тут другой район. Да и ночью их с постели не поднимешь.
– Может, бандюки? – не унимался одноглазый, нагоняя на щуплого страху.
– А хрен его знает. Ты сиди тихо, не дергайся.
– А ты не бзди. Трясешься тут…
– Да пошел ты! У меня ребра и так болят. Не хватало, чтоб забили до смерти, – зашептал щуплый бродяга. Потом решил взглянуть. Все же интересно: кого черт принес? Ночью. На мосту. Подозрительно. Хоть и страшно, но очень уж любопытно…
Притормозив на мосту, Топольский не спешил избавляться от сумки. Хоть и темнота, но лучше хорошенько осмотреться. Осторожность еще никогда не подводила его.
Он постоял несколько минут на мосту около машины, вдыхая чистый лесной воздух.
В ночной тиши слышно было, как вдалеке гремит колесами на стыках рельс железнодорожный состав.
А здесь – темень. Правда, небо на востоке уже стало понемногу светлеть. Но над водой стелется туман.
Топольский наклонил голову, глянул вниз на мутную воду.
«Тут должно быть глубоко, – подумал он, увидев воронку водоворота. – Надо в него и бросить сумку. А дальше река сама сделает то, что нужно. Затянет на дне песком».
Он не заметил внизу, возле бетонного столба, на который опирался мост, щуплого бородатого бродягу.
Его грязная рожа трусливо высунулась, два глаза напряженно уставились на Топольского.
– Че там? – шепнул одноглазый, кутаясь в телогрейку.
– Да какой-то хмырь бородатый стоит. Кажись, топиться собирается. На воду глядит.
– Ну, пускай, пускай. Одежду сымем. Что получше, на толкучке продадим, – шепотом резюмировал одноглазый.
Топольский взглядом измерил высоту моста. Метров десять, не меньше. Поглядел в одну сторону. Потом – в другую.
Машин нет, значит, не стоит и время терять.
Он быстро открыл багажник и подтащил тяжеленную сумку к перилам.
– Ну, счастливого плаванья, крошка, – прошептал маньяк, чтобы не нарушать ночную тишину, и столкнул сумку с привязанными к ней кирпичами в воду.
Послышался громкий шлепок. Фонтан брызг взметнулся в разные стороны.
– Че, пидор прыгнул? – вздрогнул одноглазый бродяга.
Щуплый зашипел на него:
– Заткни пасть, падла. Пока я тебе второй лупарик не выставил. Сумку он бросил в воду. Понял? Рыло непромытое.
Одноглазый обиделся и не ответил на грубость. Он хоть и был на две головы выше бородатого, но побаивался того и во всем подчинялся ему. И теперь связываться не стал. Злобно сверкнул единственным глазом и подумал: «Дать бы тебе по рылу…»
Маньяк глядел вниз и видел, как сумка с трупом блондинки скрылась в мутной воде. Только круги разбежались по речной глади.
«Теперь не грех и закурить». Он достал из кармана пачку сигарет и зажигалку.
На миг огонек зажигалки осветил его лицо. Щуплый бродяга, увидев его, почему-то занервничал. Сразу отошел от опоры, не имея больше желания подглядывать.
– Ты че? – не понял одноглазый.
– Показалось… Рожа у этого козла… – но что именно показалось, щуплый так и не договорил.
– Что рожа? – не унимался одноглазый.
– Отвали, циклоп! – огрызнулся щуплый, растянувшись на своей телогрейке. – Хошь, иди, глянь на него своим лупариком. Может, чего и просечешь…
Вдалеке на шоссе показались два светящихся глаза быстро приближающейся машины.
Топольский не стал ждать, пока она подкатит. Выбросил окурок в воду, запрыгнул в свой «жигуленок», круто развернулся за мостом и быстро уехал. Он был уверен, что труп этой шлюхи не скоро отыщется.
– Кажись, уехал… – шепотом произнес одноглазый бродяга.
– Ну и чего? – огрызнулся щуплый.
– Ты же сказал: он сумку выкинул?
– Выкинул – и хрен с ней.
Оба замолчали, услышав нарастающий гул приближающейся машины.
Машина пронеслась по мосту и затихла вдали.
А одноглазому не давала покоя сумка. Он мечтательно спросил:
– Как думаешь, чего в этой сумке?
– Не знаю. Я ее не кидал, – без настроения отозвался щуплый.
– Да интересно ведь.
– Тебе интересно, слазь и достань. Тут тебе, фитилю, по грудь будет. Я когда воду брал, дно видел. – Он предложил это просто так, чтобы приятель отвязался, но одноглазый воспринял предложение вполне серьезно:
– А чего, и слажу. Вот рассветет маленько, и слажу.
Ждать рассвета им пришлось недолго.
Из-за леса выкатилось круглое оранжевое солнце, и роса заблестела вокруг на траве.
Одноглазый бомж подошел, потрогал воду в реке.
– Холодная, – сказал он, обернувшись к щуплому, который сидел на телогрейке и лениво наблюдал за действиями товарища. – Да сумку жаль терять. Такой баул пригодился бы нам. Чего молчишь-то?
Щуплый бродяга стал колдовать возле кострища. Положил сухих сосновых веток и оторвал газету для растопки. Поджег скомканную половинку газеты и сунул под ветки.
Но костер разгорался плохо, и щуплый рассердился на одноглазого:
– Чего говорить-то? У меня вон костер не разгорается! А ты пристаешь. Вылезешь, мокрые портки сушить на мосту будешь?
– Ни хрена! Сумка, говорю, пригодилась бы нам. Тебя, мудака, в нее запихну, когда костыли откажут. И таскать на спине буду.
Щуплый махнул рукой и отвернулся к костру, раздувая его. Это он считал более важным делом, чем трепаться с одноглазым.
– В нее можно все наше тряпье уложить. И не надо по пакетам да рюкзакам распихивать. Достанем, просушим. Как думаешь?
– Пошел ты… Чего пристал? Я же тебе сказал: лезь, доставай! Я не полезу. Мне там с головой будет. Я мелкий. А ты, хочешь, лезь.
Одноглазый решил больше не приставать, плюнул и начал сбрасывать с себя грязное тряпье.
Наконец на нем остались длинные, едва не до колен, черные трусы и дырявые носки. Носки одноглазый снял, а вот снимать ли трусы – призадумался. Но все же решил снять и их. В воде не согреют, а потом суши. Не беда, если кто из проезжающих увидит его с голым задом.
Раздевшись догола, он вошел в воду, дрожа от холода. Того и гляди, сердце остановится.
Его приятель оказался прав. Река в этом месте была неглубокой, всего лишь по грудь одноглазому. Но все равно это утреннее купание не доставляло удовольствия.
А щуплый насмехается:
– Ничего. Так тебе дураку и надо. Сам захотел. Вот теперь и купайся. Воспаление подцепишь, в больницу положат. Ничего. Там харчи бесплатные.
– Да заткнись ты! Вылезу, язык оторву, – пригрозил одноглазый, топчась по дну и ногой отыскивая сумку.
Его вредный приятель командовал с берега:
– Иди в ту сторону, хрен моржовый! Соображать надо балдой своей. Ее же течением могло отнести туда, – указал он рукой на воду.
Когда поиски этой проклятой сумки вконец осточертели и одноглазому и он, трясясь от холода, уже хотел плюнуть и вылезать, его нога случайно нащупала добычу.
– Нашел! Падлой буду, нашел! – радостно заорал он из воды. – Вот она! Сейчас достану.
Щуплый бродяга похвалил:
– Молодец! Медаль тебе на жопу! Тащи ее сюда…
Одноглазый с головой опустился под воду и, схватив баул за ручки, вынырнул.
– Ну и тяжелая, – отфыркиваясь, прокричал он, волоча сумку к берегу.
Щуплый нетерпеливо топтался у воды:
– Тот козел не зря баул в речку кинул с кирпичами. Чего-то спрятать хотел, – сказал он, помогая приятелю вытащить сумку на берег. – Ну, давай, открывай. Глянем, чего там хорошего.
– Сейчас, – одноглазый наклонился и расстегнул молнию.
И тут же оба шарахнулись назад. За свою жизнь они успели повидать всякое, но такого…
– Ни хрена себе! – лязгая зубами, выговорил одноглазый.
Щуплый осторожно приблизился к сумке, заглянул еще раз:
– Башка!.. Бабья…
– И сам вижу, – растерянно произнес одноглазый, быстро одеваясь. – Труп! Только этого нам не хватало…
– А я тебе говорил, не лезь! Не послушался, урод. Теперь радуйся, в свидетели попал. Чего достал, мудак! Мотаем отсюда мухой, пока кто-нибудь не засек с трупаком. Посадят на хрен!
– Водочки бы? – попросил одноглазый, искоса посматривая на сумку. Надо же было так лопухнуться! Лез, думал: в сумке чего дельное.
– А где я тебе возьму водочки? Водицы из реки попей. Водочку мы еще вчера выжрали с тобой. Да одевайся скорее!
– А сумка? – не унимался одноглазый.
Щуплый хотел уже кинуться в драку:
– Ты что, ох…ел? Пошел ты со своей сумкой! В тюрягу хочешь?!