- Докладываю: трусы и другое нижнее белье вам стирает Алла Борисовна Пугачева.
- Как так? Сама? - не скрыл удивления Алиев.
- Ну не сама, конечно, у нее женщина одна приходящая стирает. Вместе с хозяйскими шмотками - и ваши трусы.
Алиев на некоторое время задумался.
- Н-да, хорошо это мы русских умыли... Но зачем так далеко отсылать? Ждать же долго.
Помощник в волнении почесал кончик носа.
- Ну не так уж и долго. Самолетом "Азербайджанских авиалиний" отправляем. День туда, день там, день обратно. Не очень удобно, конечно, но зато какова операция! Маленький не зависимый ни от кого Азербайджан так унизил и подставил великую сверхдержаву!
- Да, здорово. А Москва знает?
- Нет, конечно, это же секретная операция, разработанная нашей разведкой. Если Кремль узнает, они это дело немедленно прекратят, приставят к Пугачевой свою прачку из ФСБ или из службы военной контрразведки. Но это крупнейшая и самая удачная наша операцияза последнее время. Все остальные операции нашей разведки пока провалились. Мы ведь, в принципе, молодая нация, разведку только ставим еще, учимся. И уже такой успех! Задействовали наше землячество в Москве.
- Всех участников операции втайне наградить "Орденом солнечного Азербайджана", но сами ордена не выдавать. Пусть хранятся у меня в сейфе. Нечего золотые вещи всяким оборванцам раздавать. Все равно пропьют или продадут за гнилой лаваш... Ладно, значит, этого, - Алиев указал на молча слушающего поэта Быкова, - накормить, все частушки переписать, выдать трусы, - я сейчас схожу сниму, - наградить тоже орденом, но орден не выдавать. Все свободны...
...Над независимым Азербайджаном свободно вставало вольное солнце...
Глава 10
Почерневший от переживаний банан хлюпко врезался в лицо Анпилова и бессильно опал, оставив на лице непримиримого вождя нечто жидко-осклизлое.
Анпилов хотел выругаться по-трудовому, по рабоче-крестьянски, но сдержался, потому что вокруг были дети. Собственно, один из этих детей и бросил банан к нему в клетку. Утирая натруженное за день лицо от остатков заморской дряни, Анпилов посмотрел на мальчонку. Так и есть - типичный представитель московско-лужковского зажравшегося буржуазного класса толстый мальчик с наглой улыбкой боя, хозяина жизни.
После компрадорских гонений и оппортунистических разоблачений в продажной прессе Анпилова нигде не брали на работу, предполагая, что на рабочем месте он может что-нибудь спиздить и унести к себе домой. Поэтому Анпилову пришлось устроиться в зоопарк обезьяной.
Анпилов теперь называл себя пролетарием шоу-бизнеса. Платили, конечно, не много, а рабочий день - ненормированный. Зато кормежка бесплатная и есть можно без ограничений. Наоборот, питание на глазах у посетителей сугубо поощрялось, поскольку зажравшимся московским детишкам очень нравилось, когда животные едят.
- А если я ужру больше пайки? - спросил Анпилов при устройстве на работу.
- Ничего страшного, - успокоила его пресс-секретарь зоопарка Наталья Истратова. - Еще дадим. Кормежка животных выделена в московском бюджете отдельной строкой. Жрите хоть до усеру. Кстати, туалет для работников зоопарка и зверей - бесплатный. Можете ходить в уголок клетки, там есть специальный сток. И по-маленькому, и по-большому, и покакать. В другом углу развлечения - старая автомобильная покрышка на канате.
...Так началась работа маленького Виктора в большом зоопарке. Хотя клетка Анпилова была не на самом виду, он пользовался определенным успехом. Мамы без конца подводили лопоухих и конопатых противных детишек к его клетке. И дети, шлепая омерзительными губами, читали по складам надпись на табличке: "Грязный московский коммунист (anpilus debilus skotina), ареал обитания - трущобы. Питается отбросами буржуазии. Верхи не могут, низы не хотят."
Анпилов, раскачиваясь от пролетарского гнева к эксплуататорам, ходил из угла в угол клетки, на виду у публики опорожнял кишечник в цементный водосток и, бия себя в грудь, периодически требовал самку. Он остро ненавидел этих сытых детишек, которые по-хозяйски свесив ножки сидели на папиных шеях, а сами ни гроша не заработали. И даже в красных девчачьих бантах Анпилову чудилась великая издевка над красным знаменем борющегося пролетариата. "Малолетние бляди! - думал Анпилов глядя на первоклассниц с огромными бантами. - Вырастут и уже через пару лет пойдут ублажать компрадоров, продающих трудовые сбережения акулам капитала." Совсем по-другому он относился к честным давалкам с рабочих окраин, которые бесплатно обслуживали физиологические потребности членов партии. Этих пожилых и не всегда трезвых женщин в синих халатах, со спущенными хлопчатобумажными чулками он называл работницами тела и искренне уважал за то, что они не продавали его (тело) предателям, прихвостням и двурушникам.
Но более всего Анпилова распирало от ярости благородной, вскипавшей как волна, когда в очередной раз перед клеткой возникала хрестоматийная кепка столичного мэра. Лужков всегда приходил в сопровождении каких-то продажных чиновников, наживших миллиарды на народном горе. Они неслышно переговаривались и смеялись, показывая пальцами на Анпилова. Анпилову было горько, потому что за спинами этих преступников он видел миллионы и миллионы обездоленных пролетариев, у которых отняли последнюю надежду на самое лучшее. И он ничего не мог с ними сделать, сидя в клетке, впрочем, как и будучи на воле. Правда, вскоре он нашел способ выказать им свое презрение и превосходство. И как ни странно, помогла ему в этом лужковская прихлебательница, принимавшая его на работу, - Истратова. Она, чтобы Анпилов не скучал и лучше вживался в образ, подарила ему книгу про обезьян. Там Анпилов и вычитал, что в обезьяньих стадах главный самец, показывая подчиненным самцам свое превосходство и одновременно угрожая, демонстрирует им эрегированный половой орган. То есть член. "Так вот почему при советской власти каждый первый секретарь обкома вербально демонстрировал всем подчиненным свои первичные половые признаки! Ведь мы же тоже приматы!" догадался Анпилов. С тех пор он так и делал.
Как только возле клетки возникала мэрская кепка, Анпилов, выпячивая вперед тазобедренную часть, демонстрировал мэру и его свите красный детородный орган. Чтобы демонстрация происходила по всем правилам науки о приматах, орган должен был быть непременно в угрожающем состоянии. Именно этого поначалу Анпилов добиться не мог. Его нижнее "я" никак не желало подчиняться властным командам верхнего "я". Анпилов попробовал во время демонстрации усиленно думать о половых актах приматов, надеясь, что это возбудит его. Срабатывало не всегда. Тогда Анпилов стал каждый раз представлять себе различные соблазнительные картинки - повешенного Чубайса, волну народного гнева, памятник Ленину. И дело наладилось. В дальнейшем представления соблазнительных картин уже не занимали много времени, поскольку у Анпилова уже выработался условный рефлекс на кепку мэра. Богатырь Анпилова занимал боевую позицию сразу, как только кепка начинала мелькать за кусточками.
Мэр поначалу не очень тревожно реагировал на выходки этой обезьяны в клетке. Но потом стал задавать вопросы. Работники зоопарка помявшись, объяснили, что обезьяна просто видит в Юрии Михайловиче соперника, что и вызывает подобное ее поведение.
- Соперника на пост мэра? - уточнил Юрий Михайлович. - Или на пост президента?
- Нет. Обезьяны вне политики. Видимо, этот самец видит в вас конкурента на самку, - высказал предположение кто-то из свиты.
Юрий Михайлович крякнул. "Нужно будет попросить Куликова провести негласную слежку за женой," - подумал он, а вслух демократично пошутил:
- А я-то думал макак протестует против возвращения России Севастополя.
Приближенные мягко рассмеялись шутке.
- Но вообще-то говоря, - посерьезнел мэр. - С этим нужно что-то делать. Дети же ходят. Не дай бог увидят, что у животных тоже есть секс. Пора наконец разобраться с засильем эротики на московских улицах. А то куда не глянешь - везде голые глянцевые бабы! Непорядок! Разве бабы бывают голые, я вас спрашиваю!
Лужков вопросительно обернулся к кому-то из свиты.
- Да ни в жизнь, - бодро ответил товарищ. - Я, например, ни разу в жизни голой бабы не видел. Надеюсь, что и вы тоже. Просто безобразие.
- Это верно, - поддержал мэра проходивший мимо солдат Говорухин и кивнул на грозно раскачивающийся багор Анпилова. - Наши предки как-то размножались безо всех этих штук, всей этой эротики, понимаешь, - и ничего! Вырастили нас, здоровых бугаев, которые бабы голой не видели. А то устроили, понимаете, р-р-разврат! Так жить нельзя.
- Вот он, голос народа, - одобрительно покивал мэр вслед уходящему строевым шагом полысевшему в баталиях солдату Говорухину. - Нужно запретить этот секс. Необходимо оберегать нравственность народа от народа, который, неразумный, покупает все эти пошлые журнальчики и развращается. Нужно охранять наше детство. А то, не дай бог, дети вырастут да начнут сами сексом заниматься! Что же это будет!..
- Вот он, голос народа, - одобрительно покивал мэр вслед уходящему строевым шагом полысевшему в баталиях солдату Говорухину. - Нужно запретить этот секс. Необходимо оберегать нравственность народа от народа, который, неразумный, покупает все эти пошлые журнальчики и развращается. Нужно охранять наше детство. А то, не дай бог, дети вырастут да начнут сами сексом заниматься! Что же это будет!..
- Я бы вообще всему народу яйца отрезал, - горячо поддержал линию мэра его заместитель.
- И мне тоже? - Не понял мэр.
Заместитель стушевался.
- Да нет, Юрий Михайлович. Я имел в виду только народ. Зачем ему яйца? Зря только болтаются без пользы. А вам, конечно, яйца нужны. Вы же мэр города!
- Ну ты все равно перегнул палку, - погрозил пальцем мэр. (При слове "палка" заместитель густо покраснел.) - В прежние времена я бы сказал, что это чистой воды оппортунизм. Так огульно нельзя. Всем - яйца... Нет, нужно выделить определенные места в городе, где люди с яйцами могли бы их отре... тьфу ты!.. покупать эротическую продукцию.
В это время к группе сановников вернулся престарелый солдат Говорухин. Видно, наболело у человека, решил-таки высказаться до конца.
- Я считаю, - поднял палец воин, - что услугами женщин и всякой порнографией пользуются только слабоумные извращенцы. Они запираются в кабинках и дрочат, дрочат, дрочат, дрочат, дрочат...
Рука солдата непроизвольно сжалась в кулак, а глаза затуманились воспоминаниями далекого детства и близкой армии.
- Разве приличная мать-героиня или доярка-рекордистка, надаивающая по дюжине гектолитров из каждой сиськи, разденется догола в журнале? Нет! Разве любая приличная женщина разденется догола в журнале? Нет! Разве можно себе представить, что, например, достойнейшая женщина всех времен и народов Пугачева вдруг оголит свои телеса для услады взоров импотентствующих мужчин? Нет! Достоинство надо иметь. У голой женщины нет достоинства. Потому что все ее достоинство - в трусах, лифчике и другой одежде.
- Кстати, насчет Пугачевой, - Лужков щелкнул пальцами. - Пугачева затеяла свою игру. У нее какие-то дела с Лебедем, этим портупейным художником. Далеко пойдет баба. Любит военных.
Мэр оплошал: он не должен был вести политических разговоров при посторонних. Заместитель мэра тут попробовал исправить оплошность, удалив настойчивого солдата.
- Между прочим, а почему у вас ремень на яйцах? - он ткнул пальцем в пряжку Говорухина.
- Так я же дембель. Мне положено.
- А что это ты сегодня все о яйцах, да о яйцах? - спросил Лужков, не понявший своей промашки.
- С утра не ел ничего, - попытался вывернуться заместитель.
- А я думал, музыка навеяла, -улыбаясь кивнул мэр в сторону ритмично колотящего в грудь Анпилова с разгоряченным достоинством. Анпилов гулко ухал и старался осмыслить сказанное проклятыми капиталистами и их прихвостнем в солдатской шинели.
Он уже сделал кое-какие выводы. А именно: Пугачева нацелилась на президентское кресло. Господи, что же делать-то?!. Теперь он точно не будет президентом России! А жаль. Уж он бы показал всем этим, понимаешь, россиянам, как надо управляться со страной. Он бы показал им... Уж чего-чего, а показывать теперь он умел хорошо. Только кепкой помаши...
Но кепка ушла в сопровождении свиты, и богатырь Анпилова бессильно опал, как гнилой банан.
Глава 11
Алла Пугачева споткнулась о ступеньку в парадном, выставила вперед руки и ударилась головой о дверь лифта. Бабах! Оргалитовая дверь с накладкой под богатое дерево треснула.
"Вот, блин, не везет так не везет! И как это у меня так получилось?" Пугачева прошла назад, спустилась на несколько ступенек и попробовала подняться вновь. И опять зацепилась носком о верхнюю ступеньку, споткнулась, выставила вперед руки и сделав короткий выбег с большим наклоном, ударилась головой о вторую половинку дверцы лифта. Бабах! Оргалит треснул.
Пугачева внимательно осмотрела модные ботинки фирмы "Klistirnaya trubka" купленные в Париже за 9999,98 долларов. На носке правого ботинка виднелся грязный след от ступеньки. Затем Пугачева внимательно осмотрела второй ботинок и саму верхнюю ступеньку, но ничего подозрительного не нашла. Она вновь, уже осторожнее сошла вниз на один пролет и начала новое восхождение. Теперь она была умнее, пошла не с правой, а с левой ноги. И результат оказался прямо противоположным - Пугачева споткнулась теперь уже левой ногой, пробежала, падая, до другого лифта и ломанулась головой о дверцу. Бабах! Оргалитовая половинка дверцы треснула.
"А говорят, чудес не бывает. Трижды, как нарочно", - про себя подивилась Алла и открыла дверь своей роскошно обставленной квартиры. Она уже собиралась войти, но что-то удержало ее. Какая-то асимметрия окружающего пространства царапнула нежную, склонную к красоте душу. Несколько секунд Пугачева раздумывала и вдруг поняла. Подошла к левому лифту и изо всех сил ударила головой по целой половинке двери. Бабах! Оргалит треснул, и симметрия была восстановлена.
Дома мужа не было. Зато вместо него лежала записка, на которой голубовато-перламутровым по гербовой было каллиграфически написано: "Зайка мая! Твой Филя пашел в магазин за филе. Заодно куплю уж водки Апсалют."
- Тебе только про зайку и петь, грамотей, - бормотнула Пугачева и начала раздеваться. Увлекшись она незаметно проскочила нужную стадию и разделась до трусов, но потом спохватилась и отработала обратно - одела галифе от Версаче, бюстгалстук и блузку фирмы "Krasiw kak jopa".
Вскоре пришел и ее лучезарный, ослепительно тугозадый муж.
- Ну что, купил филе? - спросила Пугачева механически почесывая "мягкое подбрюшье Европы", как она называла свою мохнатку - песцовое манто. Пугачева часто носила манто: у нее зябли ноги.
- Купил, - лаконично ответил тугозадый и стал доставать из золотой авоськи куски нежнейшей бакланьей вырезки, баночки с замаринованным в яблочном уксусе филе соловья, замороженные яйца барана - полуфабрикат для супа кандей. Кроме того, на свет божий были извлечены фаршированные костной мукой бизоньи рога, мездра молодого осла, планктон в китовом усе и два ласточкиных гнезда.
- А гнезда где купил? - спросила Пугачева, подозрительно оглядывая коричневые глиняные шары.
- У дворника. Он на чердаке сорвал. Экологически чистый продукт, объяснил Филипп.
- Блин, хозяйственный какой! Теперь иди и отмой их от кошачьего дерьма.
- Там еще внутри птенцы насрали в прошлом году, - похвастался Филипп. Но мыть нельзя: глина размокнет.
- Ну, оставь для навару. И так уже все говорят: Пугачева всякое говно жрет, оттого и толстеет. Пусть дальше говорят! Раз мы обнищали, опустились, давай говно жрать, давай!..
- Не кипятись, зайка моя, не кипятись, любимая, я ведь хотел как лучше.
- Ты всегда хочешь как лучше, а получается... Ты зачем Черномырдину руку на коленку клал?!
- Я-а?!. Ну, клал. Но один раз и очень ненадолго. Все ж таки он наш президент.
- Кто президент, придурок? Кто президент?! Сколько раз тебя учила! Убью!
- Ну прости, ну ошибся. Ну не люблю же я эту политику, сама знаешь. Политика - грязное дело... Я творчество люблю...Ну не Черномырдин. Этот... Пельцин.
- Какой еще Пельцин?! Ельцин! Ельцин, идиот! Ты же на концертах за него голосовал! "Зайка моя"!.. Господи, и они еще говорят, почему мы периодически ссоримся... Потому что ты дурак! Дурак ты полный, понял!.. Так, а Путин кто?
- Путин... Он... Он главный в этом... начальник этого...
- Ну!...
- Сдаюсь.
- Твою мать! Запомни раз и навсегда, заруби себе на носу премьер-министр он!
- Премьер-министр, - послушно повторил Филипп.
- Что это значит?
Филипп опустил голову.
- Ну! Чего молчишь-то?
- Не знаю, - буркнул он. - Ты не объясняла.
- Сто раз объясняла, сто раз! Это первый министр. Над всеми министрами начальник. Министр - это умный человек. Поэтому министром тебе не быть никогда. Разве что президентом. Вот президентом артист может стать и тому в истории примеров немало. Только жопой покрути перед народом покрасивее, пообещай с три короба и за тебя проголосуют...
Размышления Пугачевой о политике прервал звонок телефона. Телефон был сделан на заказ уральскими мастерами, полгода не видевшими зарплату и потому обеими руками вцепившимися в частный заказ знаменитой певицы. Правда, заплатила Пугачева не много, чтобы не разбаловать черную кость, но почерневшие от злой судьбы потомки демидовских камнерезов и этому радовались. Они изготовили из материалов заказчика чудо-вещицу. Корпус аппарата был сделан из белого золота, а диск - из красного. Цифирки выложены мелкими бриллиантиками. В центре же наборного диска сиял огромный изумруд подарок индийского раджи принцу Шакья-Муни. Впоследствии изумруд принцем был утерян и попал в святилище храма богини Вишну, откуда через несколько веков похищен английскими колонизаторами, беспощадно грабившими сокровища Вест-Индии. Попав через полковника Чемберлена в туманный Лондон, камень начал свой кровавый путь по Европе. Во время Наполеоновского нашествия камень, принадлежащий тогда французскому офицеру Сирано де Бержераку, попал в Москву. Где и был благополучно похищен у Бержерака дворовой девкой Дуняшей Чебздураковой, двоюродной сестрой Пушкина. Чтобы замести следы преступления (кража личного имущества, ст. 158 Уложения о наказаниях) Дуняша ночью торопливо оделась и подожгла квартиру со спящим французом большим кремневым кресалом, подаренным ей самим Державиным перед смертью. Сходя в гроб, он благословил Дуняшу этим кресалом, отчего на ее чистом челе на всю жизнь остался не очень заметный шрам.