Мы приземляемся, и я выпрыгиваю из вертушки, как только затихает мотор. Лукас стоит рядом с кабиной и что-то говорит пилоту Фрили, а тот улыбается и устраивается поудобнее.
– Я ему сказал, что мы вернемся через пару часов. Надеюсь, ему до тех пор никто не позвонит и он не отправится нас искать.
Лукас достает из-под сиденья вертолета какой-то серый сверток.
– Кстати о тех, кто нас ищет… Помни, мы должны держаться незаметно. – Лукас натягивает на свою форму странную рубаху с капюшоном, накидывает капюшон на голову. – Здесь для нас небезопасно, а я не хочу рисковать. – Он бросает и мне такую же рубаху. – Надень.
Я делаю большие глаза:
– Поняла. Если ты не будешь осторожен, на тебя набросится целая толпа девчонок-отсевков и просто разорвет на тебе одежду. Но мне-то такое не грозит.
– Дол! Ты вообще когда-нибудь бывала в Хоуле? – (Я отрицательно качаю головой.) – Поверь мне. Тебе это понадобится.
Я натягиваю на себя бесформенную серую хламиду.
Потом я иду следом за Лукасом с посадочной площадки к шоссе. В доках толпятся попрошайки из отсевков и множество торговцев. Но тут же я вижу и парочку солдат, не спеша обходящих территорию. Один из них небрежно направляет ружье на какого-то торговца, и тот падает на землю, съежившись. Второй солдат смеется и роется в товаре бедолаги, продающего что-то съестное, и берет все, что ему вздумается. Эти стражи позволяют существовать рынку Блэкхоул и отворачиваются в сторону, чтобы не видеть нарушений, но только пока сами могут набивать свои животы.
Вся эта сцена просто ошеломляет, особенно жителя земли грассов вроде меня. Мы бы скупили здесь все в первые же пять минут, едва очутившись на дороге в Хоул, все без разбора. Одежду. Обувь. Бутылки настоянной на травах воды. Сушеное мясо.
У меня урчит в животе.
– Смотри, – показывает куда-то Лукас. – Стройка.
И правда. Вдали, прямо в заливе Портхоул, я вижу некое массивное сооружение. Высокие стены, увенчанные колючей проволокой, окружают гигантский комплекс, где живут рабочие из отсевков. Дымовые трубы извергают клубящиеся облака грязного серо-черного пепла. Подъемный кран поворачивается, перемещая невидимый нам груз.
Говорят, что дым здесь идет всегда, а подъемный кран никогда не останавливается. Что бы они там ни делали, они делают это день и ночь. Что бы они там ни строили, они строят это руками отсевков вроде Ро и меня. И это все, что кому-либо из нас известно. Никто не возвращается со стройки, однажды туда попав. Руководит этим строительством Посольство, но оно действует по прямым указаниям Дома Лордов. Если верить слухам, такие же стройки ведутся рядом с каждой из Икон, на разных побережьях по всему миру.
– Стройка гораздо больше, чем я думала, – говорю я, едва охватывая сооружение взглядом. Стальные опоры моста щетинятся острыми пиками, как будто и под водой тоже скрыто некое оружие. – Интересно было бы знать, для чего это…
Люди многое говорят об этих стройках. Что это будущие жилища Лордов. Или казармы для рабов, тех, кто выжил после того, как Лорды превратили большую часть мира в цепь Безмолвных Городов. Что это некие мощные помпы, предназначенные для того, чтобы высосать все соки из нашей планеты. Что это перерабатывающие фабрики, на которых из людей будут делать консервы. Список велик, и он растет с каждым годом.
Лукас молчит, а от этого моя фантазия разыгрывается сильнее. Он ведь сын Посла. И вполне возможно, что ему известно назначение этих сооружений или, по крайней мере, он мог бы это узнать. Но я не спрашиваю, а сам он не говорит.
Интересно, как это характеризует нас обоих.
Мы идем дальше.
За портом, на самой окраине Хоула, на скоростном прибрежном шоссе стоят пустые корпуса автомобилей, брошенных давным-давно. На что бы вам понадобился автомобиль, если его невозможно завести? Без электричества это все просто напоминания о свободе, которой люди больше не могут наслаждаться. В особенности вот такие люди.
Оборванная мусорщица таращится на нас, когда мы проходим мимо. Ее одежда истрепана, волосы сбились в колтун. Она прищуривается и наклоняется вперед, глядя на Лукаса в упор. А он замечает ее только тогда, когда она бросается бежать, лишь один раз оглянувшись через плечо.
– Она что, узнала тебя?
– Сомневаюсь, – пожимает плечами Лукас. – Может, просто спешит сообщить своим подругам, что ей кажется, будто она влюбилась с первого взгляда.
Лукас усмехается, а я качаю головой. Но замечаю, как быстро угасает его улыбка.
Он – сын Посла. Нам нужно быть поосторожнее.
– Дол… – Лукас вдруг останавливается и вскидывает руку. – Слушай…
Он закрывает глаза. Я смотрю на него, как на сумасшедшего, потому что он именно так и выглядит.
– Что такое?
Я ничего не слышу.
– Ничего. Абсолютно ничего. Тишина. Наилучший звук в мире.
Он снова трогается с места и с резким смехом направляется к шоссе.
Конечно, он прав.
Внутри Посольства всегда присутствует белый шум. Гудят экраны, жужжат лампы, звучит разная техника. Там есть Док. И даже когда он не считает нужным говорить, всегда ощущается, что он рядом. Даже пугает, как быстро я ко всему этому привыкла. Машинная жизнь обладает звучанием, как биение сердца, как дыхание. Имеет свой собственный пульс.
Но тишина становится совсем другой, когда она принадлежит только живым существам. Ваш слух адаптируется. Вы улавливаете звуки человеческих голосов, крики детей, шаги, отдающиеся от стен обветшалых домов. Вы слышите животных, саму землю. Вокруг так тихо, что можно слышать дуновение ветра. Солнце щекочет мою шею сзади. Ногам жарко в тяжелых ботинках.
– Стоп… – Лукас дергает меня за руку, заставляя пригнуться. – Кажется, вертолеты…
И я тоже слышу их.
Я смотрю вверх и вижу три вертушки, летящие строем, прямо в нашу сторону.
– И что нам делать? – Я стараюсь не впадать в панику.
– Стой на месте.
Лукас всматривается в небо. Вскоре вертолеты с ревом проносятся над нами и направляются вдоль шоссе куда-то в Хоул.
– Это не посольские. Все в порядке.
Он притягивает меня поближе к себе, и мы стоим, провожая взглядом вертушки, пока они не исчезают.
Теперь Лукас спешит, он идет, опустив голову. Я следую за ним, а он выбирает тропу вдоль шоссе. Он как-то умудряется постоянно держаться впереди, как будто ему невыносимо шагать рядом со мной. Или он просто не может?
– Куда мы идем? – спрашиваю я, глядя ему в спину, однако ветер уносит мои слова в другую сторону, и я сама почти не слышу их.
– Увидишь.
– Лукас! Не так быстро!
– Надо торопиться. Тебе не следовало присоединяться ко мне, сама знаешь.
Я хватаю его за руку, и он останавливается.
Мы стоим там, одни в солнечном свете. Я оглядываюсь на воды залива Санта-Каталина, на пройденный нами путь. Ветер усиливается, он бросает мне волосы на лицо, он колотится в мои барабанные перепонки, как волны прилива.
– В чем дело? Почему я тебе так не нравлюсь? – Я произношу эти слова, не успевая осознать, что именно говорю. – То есть я имею в виду – мы.
Лукас изучает меня взглядом. В его лице что-то меняется, в ярком дневном свете оно выглядит агрессивным, неприятным, и я пытаюсь угадать, не кажусь ли и я такой же.
– Ты мне нравишься.
Мое сердце подпрыгивает и начинает биться немножко быстрее.
Лукас отводит взгляд.
– Я хочу сказать, ты мне не не нравишься. Мне все нравятся. И уж вам-то это известно лучше, чем всем другим.
Ох… Ну да, понимаю.
– Это неправда. Ты ненавидишь Ро и терпеть не можешь меня.
Лукас долго смотрит на меня, прежде чем ответить.
– А ты ненавидишь Посла и ненавидишь меня. Тебе ненавистно то, что она сделала с падре, и ненавистно то, чего я не делаю.
– И чего ты не делаешь?
– Не останавливаю ее.
– И почему же?
Мы таращимся друг на друга. Инстинкт требует от меня бежать, однако ноги не двигаются с места.
– Забудь. Это все неважно.
Я краснею. Опять. Как всегда рядом с Лукасом.
Зачем он так со мной поступает?
Лукас как будто поражен.
– Но это важно, Дол! – Он тянется к моей руке. – Мне самому отвратительно то, что приходится просто смотреть, как причиняют вред ни в чем не повинным людям. Это меня убивает.
Я отдергиваю руку.
– Но все равно ты здесь. И безусловно, жив.
Он снова тянется ко мне, хватает меня за запястье:
– Ты не понимаешь. Дом Лордов… даже Посол его боится. И ГПП Миядзава тоже. Мы все боимся, а если кто-то говорит, что ему не страшно, он просто врет.
Я не понимаю.
– Лукас, когда я думаю о После, «страх» – это не то слово, которое приходит на ум первым.
– Знаю. Это трудно объяснить. Она боится – и она пугает. Понимаешь, я ведь не могу броситься к родителям, когда что-то не так. Моя мать не совсем мать, не такая, какой была бы твоя.
Я не понимаю.
– Лукас, когда я думаю о После, «страх» – это не то слово, которое приходит на ум первым.
– Знаю. Это трудно объяснить. Она боится – и она пугает. Понимаешь, я ведь не могу броситься к родителям, когда что-то не так. Моя мать не совсем мать, не такая, какой была бы твоя.
– Если бы я ее знала, – тоскливо отвечаю я.
– Если бы ты ее знала, – соглашается Лукас.
Я ее не знала. Но и он свою никогда не знал.
Наверное, существует множество способов потерять родных. И я только теперь начинаю осознавать, насколько их много.
И поэтому позволяю Лукасу взять меня за руку.
То, что он пытается мне объяснить, – чистая правда. Я это чувствую в каждом его слове.
Лукас пристально смотрит на мою руку и некоторое время молчит. Потом бросает на меня странный взгляд, как будто пытается сообразить, как сказать мне что-то.
– В чем дело?
– Ни в чем. Ну, то есть, наверное, кое в чем. Я должен тебе кое-что сказать. Показать. – Он осторожно берет вторую мою руку. – Мне тогда было лет тринадцать, наверное.
Лукас закрывает глаза, и я позволяю его ощущениям найти меня, и вот уже вижу то, что он думает. Я тоже закрываю глаза, и из темноты передо мной возникает комната для испытаний в Посольстве.
Я резко распахиваю глаза:
– Нет, Лукас! Я не хочу этого видеть! Только не снова!
Он крепко сжимает мои руки:
– Пожалуйста… Я никогда и никому об этом не рассказывал. Я знаю, что ты мне не доверяешь, но я тебе верю.
Мне больше нечего сказать. Я качаю головой, но снова зажмуриваюсь.
Я опять в этой комнате – и вижу перепуганную девочку, лет, наверное, двенадцати или тринадцати, в грязной, рваной одежде. Она сидит на металлическом стуле, засунув ладони под ноги. На ее лице следы слез, волосы коротко подстрижены. Она выглядит почти как я в таком же возрасте.
Там же я вижу и Посла Амаре, только чуть более молодую, а за ее спиной прячется нервный Лукас. Он очень худ, почти костляв, с короткими волосами. Он выглядит таким невинным.
Посол Амаре усаживает Лукаса напротив девочки и встает между ними, скрестив руки на груди. Очень долго она ничего не говорит.
Лукас смотрит на нее снизу вверх:
– Зачем я здесь, мама?
Посол одним взглядом заставляет его умолкнуть.
– В этой комнате я Посол, а не твоя мать.
Она поворачивается к девочке, а та вытирает слезы, снова покатившиеся из глаз. Ей явно очень страшно видеть Посла.
– Извини, ма… – Лукас нервно сглатывает, – мадам Посол.
Голос Лукаса надламывается.
Его мать крепко сжимает губы, пытаясь изобразить улыбку.
– Мы уверены, что эта девушка – коллаборационистка, она из бунтующих грассов. Ее отец широко известен как предатель и террорист. Но нам нужны доказательства.
Глаза девочки расширяются.
– Нет, прошу вас… Это неправда! Мой отец – простой фермер, он не преступник!
Она пытается встать, и только теперь я замечаю цепи на ее талии и ногах, они удерживают девочку. Посол бросает на нее бешеный взгляд, и девочка садится, рыдая.
– Лукас, мне необходимо, чтобы ты добился от нее признания. Ее отец уже в тюрьме, но нам хотелось бы получить твердые доказательства до того, как мы предъявим ему обвинение. – Лицо Лукаса искажается от охватившей его паники. Посол не сводит с него взгляда. – Я знаю, ты и сам хочешь поступать правильно. И сейчас мне только и нужно, чтобы ты это доказал. – Посол коротко кивает Лукасу, а потом поворачивается и уходит.
Лукас не произносит ни слова.
Девочка смотрит на него умоляюще:
– Вы должны мне поверить! Я не знаю, почему мы здесь. Мой отец выращивает клубнику. Он много работает и заботится о нас. Он бы никогда и никому не причинил зла! Пожалуйста!
Я чувствую, как буквально разрывается сердце Лукаса. Он знает, что девочка говорит правду. Но его мать так жестко его держит, что он едва может дышать. Я ощущаю, как его переполняет все это, как желание добиться одобрения матери постепенно сжигает чувство вины.
Через мгновение-другое он спрашивает:
– Как тебя зовут?
Она отвечает не сразу, сначала с опаской присматривается к Лукасу:
– Елена.
– Елена. Мне нравится это имя.
Лукас запихивает свою совесть в какой-то темный угол и внимательно смотрит на девочку.
Мое сердце начинает бешено колотиться. Я не могу поверить в то, что делает Лукас. Мне невыносимо это видеть.
Но все так и есть. Зрачки Лукаса расширяются, он втягивает в себя девочку. Девочка сначала теряется, потом на ее лице отражается смущение.
– Елена, уверена ли ты, что твой отец никогда не имел дел с бунтовщиками-грассами? Я имею в виду, откуда тебе знать, что это именно так? Я не могу тебя винить за то, что ты хочешь его защитить. – Лукас встает и придвигает свой стул к Елене, и та содрогается от такой близости.
Лукас отлично знает, что делает. Он садится прямо рядом с девочкой.
– Я… я…
Елена окончательно смущена, почти опьянена силой воздействия Лукаса.
– Ты знаешь, что бунтовщики-грассы причиняют зло множеству ни в чем не повинных людей. Людей, для которых мы стараемся, которых желаем защитить от Лордов. Я говорю обо всем человечестве.
Елена смотрит на него расширившимися глазами, потом кивает:
– Наверное, да…
– Ты могла бы оказать огромную услугу и самой себе, и всем нам, если бы просто сказала нам правду. Что твой отец действует против человечества. Что он принадлежит к бунтовщикам.
Я чувствую, как Лукас с огромным усилием обливает девушку горячей волной. Елена сопротивляется, как только может, но она уже проигрывает битву. Лукас на мгновение отводит взгляд, просто чтобы собраться с силами. Если сейчас он хоть чуточку усомнится, то не сможет этого сделать.
Снова повернувшись к девочке, он медленно говорит:
– Твой отец – бунтовщик.
Лукас смотрит прямо в глаза Елене и кладет ладони на ее руки.
Сопротивление девочки сломлено. Ее взгляд меняется, глаза стекленеют. Она уже совершенно спокойна.
– Мой отец бунтовщик.
– Он причиняет зло невинным людям.
Девочка кивает, уже ничуть не возражая:
– Невинным людям.
Лукас отодвигается от девочки и прижимает ладони к собственным вискам, покачивая головой.
– Нет. Елена, погоди…
Но уже слишком поздно. В это самое мгновение в комнату решительным шагом входит Посол. И молодой Каталлус, а следом за ним – отряд солдат-симпов. Каталлус ухмыляется и кивает Лукасу.
– Не надо… – Лукас готов умолять.
Посол делает короткий жест, и солдаты подхватывают Лукаса под обе руки.
Елена улыбается, ничего не понимая, она не отводит глаз от Лукаса. Она радуется, что сделала то, чего он пожелал.
Лукас смертельно бледен.
– Заберите ее! – рявкает Посол, и двое других солдат выволакивают Елену из комнаты вместе со стулом и цепями.
Девочка при этом все так же улыбается.
– Казнить ее и ее отца за государственную измену!
Я роняю руку Лукаса и открываю глаза:
– Лукас!
Он не смотрит на меня. На его ресницах повисли слезинки, но он не позволяет им упасть. Чувства вины и тоски так сильны в нем, что мне кажется, будто на меня свалилась гора.
– Я не знал, что она отдаст такой приказ.
Он говорит правду.
– Я просто хотел, чтобы она меня любила. Смотрела на меня как на сына, а не как на пешку в той игре, которую она ведет. Каждый заслуживает того, чтобы иметь мать, Дол. Даже я.
Я пытаюсь справиться с потрясением. Меня переполняет отвращение к женщине – матери! – которая способна вот так поступить с ребенком.
С собственным сыном.
Я содрогаюсь всем телом.
– Я… Я не знаю, что тут сказать.
Лукас вытирает глаза тыльной стороной ладони:
– И не надо. Мне просто нужно было, чтобы ты знала.
Я знаю куда больше, чем может вообразить Лукас.
– Я понимаю, Лукас. Действительно понимаю.
Наш разговор окончен. Наверное, нам пора идти. Но я не шевелю ни единой мышцей. Вместо этого я пристально смотрю на Лукаса, желая, чтобы он придвинулся поближе ко мне.
И самым чудесным, волшебным образом он это делает.
– Пожалуйста, Дол…
Позволь мне.
Я чувствую, как его кожа прикасается к моей, легко, как дуновение ветерка. Лукас просовывает пальцы под мою повязку и, не отводя от меня глаз, сдвигает тонкую полоску муслина. Я задерживаю дыхание.
– Я не один из них. Я не такой, как она, – говорит Лукас. Он дергает вверх свой рукав, снимает кожаный браслет и обнажает запястье. – Я такой же, как ты, Дол…
Четыре голубые точки, цвета чистого неба.
– Ты мне нравишься, Дол. Рядом с тобой я чувствую себя лучше.
Ты мне тоже нравишься, Лукас. Но вслух я этого не говорю.
– Я тоже могу помочь тебе почувствовать себя лучше.
Яркий дневной свет становится еще ярче. Я не слышу ничего, кроме гудения ветра и воды в ушах.