Воропаев. Верно, друг, чужих нет, все родственники. (Огарнову.) А ты, милый друг, более моего видывал!
Огарнов. Десять разов помирал — не помер, фиг меня возьмет на одиннадцатый… как того радиста…
Воропаев. А под Севастополем… кто помнит, как на Сапун-гору ползли… плечо в плечо… В пушки впрягались, везли…
Огарнов. Снаряды — на руках, как ребят, тащили.
Воропаев. «Ура» какое неслось, помните? Не Сапун-гора, а Крикун-гора получилась.
Огарнов. Э, нет, не так про то говорилось: с ихней стороны Сапун-гора…
Воропаев. А с нашей — Крикун-гора…
Огарнов. А к вечеру сделали ему Хрипун-гору!
Воропаев. Десять часов штурмовали, и была ему Хрипун-гора… Товарищи фронтовики! Не для того мы на фронтах побеждали, чтобы дома спать, подложив под голову бюллетени доктора Комкова! Сейчас я объявляю колхоз на угрожаемом положении. Образуем три штурмовые бригады. Не будем терять ни минуты. Внезапность — половина успеха. (Городцову.) Ты поведешь первую штурмовую бригаду. (Огарнову.) Ты, сталинградец, — вторую.
Варвара (расталкивая фронтовиков, бросается к Воропаеву). А ты откуда такой взялся?
Воропаев. Все с нами! Только тому бюллетень, кто помер!
Боярышников. Перегиб, образуется перегиб.
Воропаев. Молчать, когда я говорю с фронтовиками!
Варвара. Сам танцуй, а я раненого своего… (Заслоняет мужа). Не позволю!
Воропаев. А глумиться над его воинской славой позволяешь?
Варвара (остервенело). Не отдам! Извини-подвинься! (Мужу.) Виктор, отдохни! (Усаживает его на скамью и держит за плечи.)
Огарнов (отводя руки жены). Не встревай в военное дело, Варвара.
Варвара. Виктор!
Огарнов становится рядом с Воропаевым.
Ты ж хворый, Виктор. (У нее слезы.)
Огарнов. Варвара…
Варвара. Ну?
Огарнов. Отдохни.
Варвара. Что?!
Огарнов. Сказано, — отдохни.
Варвара. Ну, вы только подумайте, граждане, чего делается! (Виктору.) Набирай, дурной, бригаду, а то всех расхватают! Чего стоишь, как пень?
Воропаев. Первую штурмовую ведет Городцов…
Боярышников. Называется — штурмовка, перегиб…
Воропаев. …вторую — Огарнов… Третью ты, председатель.
Все встают, переговариваются, зовут друг друга. Слышны голоса: «Лопаты где?.. Фонари несите!.. Живо… Баяниста сюда! Где баянист?»
Девочка лет тринадцати подбегает к Воропаеву.
Ленка. А я? А мне куда кидаться, дяденька?
Воропаев. Кто будешь?
Ленка (скороговоркой). Твороженкова Лена, отец погибший в Ленинграде, пионерка я…
Воропаев (оглядывает ее). Ага! Ленка — Голая коленка, вот ты кто!
Ленка. Да не отоваривают талон на чулки, что я поделаю… Так мне куда?
Воропаев. Будешь моей связной. Тащи баяниста!
Ленка бросается будить баяниста, мирно дремлющего на задней скамье.
Варвара (свистит). А ну, женский пол, ко мне! (Воропаеву.) Ишь, артист какой разыскался… все сердце перевернул вверх ногами. А ну, ко мне, женский пол! Чуб батогом, усы до плеч, четвертую формируем! (Воропаеву.) Думаешь, от мужей отстанем? Фиг тебе с маслом!
Ленка толкает к сцене баяниста.
Я с них сок пущу, не думайте! Сам отдохни, а я не дамся! (Женщинам.) Пошли!
Все выходят гурьбой. Баянист перебирает лады.
Воропаев. Смотри, какая боевая.
Варвара. Солдатка я или нет?
Воропаев. Храбра!
Варвара. Храбрей меня только чорт в аду. (Запевает, притоптывая.)
Воропаев (баянисту). Играй, с душой играй, как перед боем! Покажем себя, повоюем еще разок. Кому честь дорога, тот нас не бросит. Сосредоточивайся. В ата-а-ку!
Варвара.
Боярышников. Круто замешено. Кончились каникулы жизни!
Действие второе
Картина первая
Солнечное январское утро. На склоне холма — крохотный домик с открытой терраской и ступенчатым двориком перед нею. Дерево горького миндаля в розовом цвету осеняет дворик легкой узорной тенью. За домом видны горы в снегу, а внизу, справа, — полоса сияющего синего моря. Терраска завешена плащ палаткой.
Появляются Воропаев и Городцов в сопровождении Ленки Твороженковой.
Ленка (трагическим топотом). Вот здесь они живут, Поднебески. Такие бедные, дядя Алеша, такие… прямо не знаю, что сказать…
Воропаев (Городцову). Знаешь их?
Городцов. Да нет, не работники… Заметьте, на штурмовке не были, а уж, кажется, на всю Европу было слыхать.
Воропаев (Ленке). Ну, спасибо, что довела. Если увидишь доктора Комкова, попроси, чтобы подождал меня, а я зайду к нему, как освобожусь.
Ленка. Лечиться будете?
Воропаев. Я его сам сегодня лечить буду. (Оглядывает горы.) Эх, и красотища же!
Городцов. Красота меня в данном случае не завлекает. Мелкого масштаба дело здесь. Мне же ваш виноград хуже капусты. У меня масштаб другой: просто люблю технику. Я же комбайнером был. Сплю — пшеницу во сне вижу. Скучаю за батюшкой-хлебом.
Воропаев. Не единым хлебом жив человек. Нам все надо — и виноград, и апельсины, и орех, и маслины. Мы тут такое разведем, чему и названия нет.
Городцов. Разведете тут! Да возьмите хоть этот дворик-пятачок, что с него возьмешь, — плюнуть же некуда… Да и климат несообразный какой-то, на дворе январь, а сворачивает на май, миндаль цветет. А там, пожалуйста, — горы в снегу. А тут море рот разинуло, хоть закрывай чем ни попало, голова от него только болит. А я так считаю, что русский человек никак не может без снегу. Другой раз глаза закрою, и представится — снег, деревья трещат от мороза, лунища огромная и где-то сани на морозе поют… А тут не знаешь, как к ней подступиться, к здешней природе. Как барышня какая.
Воропаев. Ты привык вдаль смотреть, а ты вверх взгляни. Какие горы! Вон, видишь, Орлиный пик. Там орлы свили, гнезда, а по сути дела нам с тобой там жить, дворцы понастроить там, сады разбить. Для счастливых людей место.
Городцов. Сказал тоже! Его сделать надо, место-то.
Воропаев. Вот именно, сделать. Все надо перевернуть заново…
Городцов. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается… Давай стучи к ним… Алло, жители!
Воропаев стучит палкой о балкон. Из-за плащ-палатки появляется лицо Наташи. Из-за плаща появляется Юрий в наташином халате.
Юрий. Здравствуйте, товарищ полковник.
Воропаев. Здравствуйте. Можно к вам?
Юрий. Я бы пригласил к нам, да, знаете…
Наташа (из-за плащ-палатки). Ты с ума сошел, Юрий!
Юрий. Да нет, я же говорю, что… (Показывает на свой капот.) Мои штаны в стирке, других нет… А поскольку капот на мне, то на ней… понимаете… Наташа, вот этот товарищ затеял позавчера ночной штурм! Здорово получилось, я сам было хотел примазаться, да не вышло, кости ныли… от сырости…
Воропаев (сбрасывает с себя шинель, протягивает Юрию). Накиньте мою шинель, капот отдайте жене…
Юрий берет шинель и исчезает за плащ-палаткой.
(Городцову). Будь добр, скажи Варваре Огарновой, пусть подойдет сюда да одежонки захватит… Ну, что-нибудь там, на первый случай, у нее есть, я знаю.
Городцов. Есть-то у нее много чего есть, да не про ихнюю честь. За что одевать, не знаю… Попробую, однако… Разрешите быть свободным?
Воропаев. Иди, бог войны, думай о мире.
Городцов. Есть думать о мире. (Уходит.)
Плащ-палатка опускается, и Воропаев всходит на балкон, где на ящике, завернувшись в шинель Воропаева, сидит Наташа. Вместо столика перед нею кусок керченского ракушечника. На нем — коробочка с пудрой и осколок зеркала.
Плащ-палатка опускается, и Воропаев всходит на балкон, где на ящике, завернувшись в шинель Воропаева, сидит Наташа. Вместо столика перед нею кусок керченского ракушечника. На нем — коробочка с пудрой и осколок зеркала.
Юрий. Входите, товарищ полковник.
Воропаев. Ничего особнячок. Давайте знакомиться. Зовусь Воропаевым Алексеем Вениаминовичем.
Юрий (представляя Наташу). Моя жена Наташа… Наталья… знаете, как ее… Дмитриевна…
Воропаев. Очень рад познакомиться, Наталья Дмитриевна.
Наташа. Вечно этот Юрка не то скажет. Какая я Дмитриевна!
Воропаев. Ну, как же вы все-таки сюда попали?
Юрий. Подлечиться думали, если удастся.
Наташа. Пока не удается, но…
Воропаев (оглядывая обоих). Оба фронтовики? (Кивая на орденские колодки, что лежат рядом с зеркалом.) Вижу, вижу. Что же вы так… налегке? Вроде птиц перелетных?
Юрий (смущенно, даже виновато). Как-то все некогда было… Сначала жили у родителей, в Белой Церкви… до войны, конечно… а потом фронт, родных растеряли, дом погиб, когда тут барахлом заниматься… Ну, вот, значит, и загнали все, вплоть до трофейной зажигалки!
Наташа (улыбаясь). Словом, как говорится, солнце, воздух и вода — наша лучшая еда. Но мы вывернемся. Если б нас в дороге не обокрали, — все бы ничего.
Воропаев. Какие специальности?
Юрий. Мы же прямо из школы на фронт, я — сапер, она, знаете, медсестра…
Воропаев. Вот это уже нечто…
Наташа. Ясно, нечто. Я трехлетний стаж имею.
Юрий. Тоже мне стаж! А ребенка не сумеет пеленать. (Воропаеву.) Из всех наших бед… это самое страшное. Ребенка ждем.
Наташа. Юрий, прекрати!
Юрий. Ничего я не прекращу. Ты совершенно не бережешься.
Наташа. А ты сам бережешься?
Юрий. Так не я же в положении, а ты…
Наташа. Юрий!
Воропаев. Я вижу — тихо живете. Но, по-моему, ваш муж прав. Дела у вас, насколько я понимаю, не блестящие.
Наташа. Это неправда. Мы с Юрой большой славы не заработали, мы с ним много потеряли — и дом, и стариков, и свое здоровье, но ведь мы боролись… Мы… Вы не думайте, что мы молодые, мы взрослые, мы свою силу знаем…
Воропаев. Чувствую.
Наташа. Нет, погодите, погодите. Вы, может быть, думаете, что если у нас ничего нет, значит — мы бедные? Бедные — это те, которые слабые, а мы не бедные, потому что мы… потому что… мы ж побеждаем… Не только вы, но и я сама сколько раз побеждала, и Юрий, и другие, что вы думаете…
Воропаев. Ах вы, черти полосатые!
Наташа. Вы ругаете нас?
Воропаев. Да нет, я завидую вам, и молодости вашей и силе.
Наташа. Хотите меняться?
Воропаев. А на что вам моя старость?
Наташа. Была бы я с такими орденами, как вы… ого-го! Я бы раскачала людей, я бы…
Юрий. Кто не примерзал с винтовкой в руках к земле, тот не знает, что такое жизнь и как она замечательна! Правда? Сейчас, знаете… только и жить… как это? Во весь голос жить. Правда?
Воропаев. Это самая правдивая правда, которую я когда-либо слышал. Ну, что же, давайте тогда действовать сообща… во весь голос, а? Идет?
Входит Варвара.
Варвара. Иду, иду. Ну, в чем тут неразбериха? Кому вещи, зачем? Маскарад, что ли?
Наташа. Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста…
Варвара (Воропаеву). Что я, комитет помощи? Незнамо кого одевать-обувать.
Наташа (недоуменно). Кого одевать-обувать?
Варвара. Вы бы хоть документ ихний в залог взяли, а то с себя юбку сымешь — ффью, ходи тогда сама голая, извини-подвинься.
Наташа. Какие юбки? Это, наверное, товарищ полковник. Но я ни за что не возьму, вы совершенно правы.
Юрий. Жили мы без ваших юбок и проживем без них…
Варвара. Так бы сразу и сказали! Без юбки, гражданочка, все одно, как без паспорта. Вида на жительство нет.
Наташа. Нам ваша помощь не требуется.
Юрий. Извините за беспокойство. Выход — сюда.
Варвара. Что такое? Довел жену до того, что голая сидит, а еще фасон давит. Знаю я сама все ходы и выходы.
Юрий. Я…
Варвара. Ты мне не командуй. Помощь им не требуется! Ну, и сидите голые. Молчать, когда я говорю! (Ударяет по ящикам с такой силой, что они задрожали.) Укор мне делаете! А я кто, не солдатка сама, или уж глаза мне свинцом залило? Я знаю, кому помогать. Вот оно. Не назад же нести!
Наташа. Что вы придумали, право? Не надо!
Варвара. Марш за мной, нечего разговаривать. (Воропаеву.) И как таких ребят воевать посылают!
Наташа безропотно уходит вслед за Варварой.
Юрий. Как же так…
Воропаев. Вы не слушайте, что Варвара говорит. У нее все слова наоборот… Ну, вот что. Сегодня вечером соберемся в правлении, поговорим о новых порядках в колхозе. Приходите, будет речь и о вас, найдем работу.
Из комнатенки доносится голос Наташи.
Наташа. Юрочка, иди сюда, для тебя тоже кое- что есть.
Юрий. Ну, ерунда, зачем это?
Воропаев. Идите, идите, я подожду.
Юрий уходит. На улочке появляется Корытов и Ленка.
Корытов. Ну, дальше.
Ленка. А мы тогда все вскочили и давай копать…
Корытов. Видел, видел, как наработали!
Ленка. Здорово наработали! Пятнадцать лопат сломали, цапки все повывертывали… ну, до того весело было, как на первомай!
Корытов. Весело-то весело, а сколько кустов перепортили!
Ленка. Ну, как же не попортить, когда темно… Вот они сами — товарищ Воропаев.
Корытов. Ага! Здорово, Воропаев! Спускайся-ка сюда.
Воропаев спускается на улочку. Ленка прижимается к каменной стене, восторженно глядя на Воропаева и ожидая его триумфа.
Ты что же, друг милый, тут наворочал? Хорошо, что я рядом оказался. Я тебя для чего послал? Послал себя устроить… по человечеству… а ты — в начальники. Ура, вперед, на штурм! Председателя низвел до нуля… Перевыборы какие-то затеял. Это, брат, стопроцентная анархия и партизанщина!
Воропаев. Может, разрешишь сказать?
Корытов. Натяпали, натяпали, лопаты только в темноте переломали! Сколько, говоришь?
Ленка (в ужасе от того, что она наделала). Подумаешь, пятнадцать лопат!
Корытов. Ну да, зато веселья на целый день! Еще бы! Нет, так, брат, дело не делается… Ты мне так все виноградники перепортишь.
Воропаев. Дело не столько в виноградниках, сколько в людях. Будут люди, будут и виноградники. Я увидел людей разобщенных, мрачных, самих себя не помнящих. Их нужно было перекапывать, а не землю. Их!
Корытов. Ты меня не учи. Внимание людям — первая заповедь.
Воропаев. Ты — за внимание к людям. Хорошо. А вот скажи, этих Поднебеско ты знаешь? А то, что у них не во что одеться, — это у тебя уже не внимание к человеку, а вопрос торговой сети, так? Что им негде жить — вопрос жилотдела, так? Ты наложил резолюцию о внимании, и тебя это больше не беспокоит?
Корытов. Полегче, полегче, ты мне сейчас дискуссию не затевай. (Увидя Ленку.) Ты что тут подслушиваешь партийный разговор? Марш отсюда!
Ленка прижимает руки к лицу и, что-то шепча, убегает.
Штурмовку учинил? Учинил. Безобразие! В дела колхоза влез административно? Влез. Безобразие! Райком не давал тебе такого поручения.
Воропаев. Если бы ты расспросил меня, а не эту девочку, ты получил бы иное представление.
Корытов. Все знаю сам. Перегиб допустил.
Воропаев. Да где у тебя совесть, послушай! Тебе бы только приказывать. Ты бежишь за народом да покрикиваешь: «Ах, как я здорово им руковожу!»
Корытов. Героизм не стихия, а организация!
Воропаев. Правильно!
Корытов. Что правильно?
Воропаев. Я это тебе и говорю.
Корытов. Нет, это, брат, я тебе говорю, а ты возражаешь!
Воропаев. Я возражаю?
Корытов. Ну, в общем ты понял, что я хотел сказать. Завтра изволь явиться на бюро. И прекратить всякую ломку. Понятно?