Воропаев. С кем ты все время советуешься?
Корытов (потрясает бумагой). С планом! С кем? Беру лопаты у одних, даю другим… У этих беру тягло, перекидываю третьим… Оформляйся-ка агитатором, полковник, работенка не пыльная, опять же паек, то да се…
Воропаев. Я, товарищ Корытов, уже докладывал тебе, что болен, до чорта болен. Я отдохнуть хочу. Понял? Я… Ты понимаешь, все у меня в жизни как взорвалось — семья разрушена, жена погибла, сын у чужих людей… сам я без сил… Сейчас я не работник. Нет, нет.
Корытов. Ох, беда, все тихой пристани захотели. Ты вот, друг милый, поправляться приехал, тебе одно — красота, горы, цветы, море, а это только губы накрашены, брови подведены, а на самом деле положение — хуже не бывает. В общем — устраивайся. Лена!
Лена входит, и снова звонит телефон.
Я, Корытов. Встречу? Какую встречу? С прибывшими? Иду, иду. Ладно, сейчас иду. (Лене). Надо полковнику койку устроить. Кто там сейчас в комнатенке… рядом с твоей?
Лена. Мирошин. Завтра в колхоз едет.
Корытов. Ага! Значит, Воропаева — к Мирошину. А как Мирошин вернется, передвинь Воропаева к Савельеву, того долго не будет.
Воропаев. Ну, а когда Савельев вернется?
Корытов. Опять куда-нибудь сунем. Так и крутимся, брат, как на карусели.
Воропаев. Но все это, как я понимаю, программа на завтра, а сегодня?
Корытов. Следовало бы тебе, конечно, поужинать… да… но исключается… Да… Жуткое дело, брат. А переночуешь в райкоме. Лена, ты устрой. Ну, я пошел. Новоселы ждут. Слушай, может ты к ним избачом пойдешь?
Воропаев. Товарищ Корытов!
Корытов. Ладно, ладно. Бывай… (Лене). Беспокойный попался… Ты его устрой. (Выходит.)
Ветер стучит в окно. Дребезжат надтреснутые стекла. Слышно, как вдали гудит море.
Лена. У нас будете жить?
Воропаев. Придется.
Лена. Один или с семьей?
Воропаев. Семья у меня — один сынишка десяти лет, ради него всю чепуху с переездом затеял.
Лена. Прихварывает?
Воропаев. Да. А вы давно здесь работаете?
Лена. Как освободили город… недавно…
Воропаев. А товарищ Корытов?
Лена. То же самое. Вместе прибыли.
Воропаев. Черствый он у вас человек, сухой.
Лена. Это вы насчет того, что он к себе не позвал? В одной комнате он, жена, трое ребят. Тут будешь сухой.
Воропаев. Да нет, не в том дело.
Лена. Разве на вас всех угодишь! Едут и едут, давай и давай. Тому дачу задаром, тому сад. А спросили бы, как мы живем!
Воропаев. А вы одинокая, семейная?
Лена. Муж в Севастополе был, три года ни слуху ни духу. (Задумывается.)
Воропаев (переводя разговор). Да, всем не легко. Сводку сегодня не слышали?
Лена. Прорвали наши чего-то на Дунае… здорово прорвали… сейчас рассказы передают, хотите послушать? (Включает репродуктор, который неразборчиво и тихо что-то бормочет, нужно подойти близко к нему, чтобы что-нибудь услышать.)
Воропаев (обрадованно). Ну-те, ну-те, давайте! (Подходит и слушает.) Чьи войска?
Лена. Романенко, что ли… Тсс… переправились, смотрите.
Воропаев (взволнованно). Корпус Романенко переправляется, что ты скажешь! Это мой корпус, я воевал в нем…
Лена. Тсс… Так рассказывайте, чего там у них…
Воропаев. Романенко… Эх, что там сейчас, Лена, творится! Не спали, должно быть, суток трое, шалые глаза горят, суетня! И Романенко, как всегда, впереди всех. Молодец!
Лена. Давно его знаете?
Воропаев. Это ж моя семья, Лена… как не знать?
Лена. Постойте… саперы… чьи, говорят?
Воропаев. Саперы Дормидонтова Ивана Сергеича… А штурмовые группы ведет, наверное, Голышев. Как форсировать переправу, так он. На Днестре, на Буге, его везде помнят… (Отводит Лену от репродуктора, потому что ему уже ясно, что происходит за тысячу верст.) Геройский мужик! Мы с ним в Софию входили. Я тогда был ранен, едва на ногах держался, но когда нас стали обнимать и целовать, как родных подбрасывать на руках, кричать: «Живио!.. Ура! Живио!» — рана стала на глазах затягиваться. До нее ли тут!.. Такие дни случаются раз или два в столетие, такие дни чудотворны… Недавно это было, а как в прошлой жизни… (Продолжая вслушиваться в шопот радио.) Что, что?.. Корпус Романенко — трижды краснознаменный? Правильно. Стоящие ребята. Я представляю, как это было. Они там ползком, ползком, как кроты, подобрались к Дунаю и — раз! На ту сторону. Мамаладзе уже зубами вцепился в тот берег, — не вырвешь… И на самой сумасшедшей переправе, со своим перевязочным пунктом… конечно, Александра Ивановна… уж кого-то режет там, кого-то штопает. И, знаете (вдохновенно), бой не бой, а всегда в белоснежном халате, будто не под огнем, а в академии. Да, не вернется более эта жизнь, не увижу я никого из них…
Лена. Александра эта Ивановна — не может быть, чтобы генерал.
Воропаев. Шура? Горева? Хирург, потрясающий хирург. Ей обязан, что жив.
Лена. Всю жизнь за это будете ее помнить. Молодая?
Воропаев. Трудно сказать.
Лена. Чего тут трудного? Если молодая — так молодая… А еще такой близкий вам человек.
Воропаев. Она-то молодая, да я о другом… из близких людей мне теперь сиделка нужна… не больше того… простая нянька… Я, Лена, вывалился из своего счастья, как из самолета. Летел — и трах, вывалился и сам не знаю, где я… Вы что же домой не идете?
Лена. Мать жду, а дежурный должен придти. Мирошин этот. Мы с мамой живем тут в одном домике. Я поговорю с матерью, чтобы вас устроить. Ох, забыла, я ж чайник поставила, может вскипел. (Уходит.)
Воропаев. Ну, разберемся.
Роется в рюкзаке, достает буханку хлеба. Входит Софья Ивановна.
Софья Ивановна. Вечер добрый. Что-то незнакомая личность, не угадаю я… Сегодня заступили, небось?
Воропаев. Нет, я просто так. Приезжий.
Софья Ивановна. В райкоме-то? Ночью?
Воропаев. Я не один. Тут есть какая-то Лена, сейчас придет.
Софья Ивановна. Дочка это моя. А я было испугалась. Подожду ее. (Садится.) В нашем городе жить располагаете?
Воропаев. Если что-нибудь найду, — да.
Софья Ивановна. Все можно найти, на то и глаза даны, чтобы искать… Будете требовать дом или как?
Воропаев. Посмотрю. Лена мне что-то говорила о вашем домике.
Софья Ивановна. Лена? Слушайте ее. Разве это дом? Да и не наш он, коммунальный. Ни солнца, ни фрукты никакой, а вам надо дом фигурный, чтоб у него вид был да садик хороший. Пять яблонек — и те, смотри, тысчонки три дадут.
Воропаев. Я фруктами торговать не собираюсь.
Софья Ивановна. Не вы, а супруга, конечно. Вы и продать-то толком не сумеете, как я понимаю вас.
Входит Лена.
Поди-ка сюда. (Тихо.) Что ты, милая, с ума сошла? В первый раз человека увидела — и в дом тащишь? Такого пусти — он и нас в два счета выживет.
Лена. Ничего я ему не говорила, обещала только вам передать насчет дома.
Софья Ивановна. И нечего, нечего. На всех не наплачешься. Да. Торговля моя, Лена, никуда не годится, просто беда.
Лена. Только срамишься ты со своей торговлей. Узнает кто — засмеют. Иди Мирошина буди, сколько его ждать.
Софья Ивановна. Иду, иду. (Воропаеву.) Прощайте, товарищ командир. (Уходит.)
Лена. Не пойму, зачем вы с жильем торопитесь?
Воропаев. А что?
Лена. Разве вам жилье нужно? Вам люди нужны… Человек к человеку жмется.
Воропаев. Да, может быть.
Лена. Да не может быть, а правда. Я по себе сужу. Мне эти дома — хоть бы и не было их. Стены и стены. А другой раз такая тоска возьмет, приду ночью сюда, стану к радио, слушаю: какая кругом интересная жизнь, и плачу, знаете, как маленькая. То стахановец новый объявится, то наши город отбили, то чего-то в театрах идет, народ в ладоши бьет, смех слышно, музыка… И так мне хочется побыть со всеми ими… Вот все равно, как вы про фронт рассказывали, будто я вся там, а здесь только так себе…
Воропаев (внимательно глядит на Лену, она интересует его). У вас другое, Лена, вы еще не жили, у вас все впереди, а я… чорт меня знает, я только и делаю, что завидую тому Алексею Воропаеву, у которого были здоровые легкие, здоровые ноги, сильные руки, неплохая, в общем, голова… И вот… Всю жизнь хотел жить у моря, это казалось счастьем, и вот я у моря, как эта ваша железная баржа, что валяется на берегу.
Воропаев (внимательно глядит на Лену, она интересует его). У вас другое, Лена, вы еще не жили, у вас все впереди, а я… чорт меня знает, я только и делаю, что завидую тому Алексею Воропаеву, у которого были здоровые легкие, здоровые ноги, сильные руки, неплохая, в общем, голова… И вот… Всю жизнь хотел жить у моря, это казалось счастьем, и вот я у моря, как эта ваша железная баржа, что валяется на берегу.
Лена. А вы зачем за нее думаете? Может, она иначе решит…
Воропаев. Кто?
Лена (кивает в сторону репродуктора). Та, что на фронте, Александра Ивановна.
Воропаев. Вы идите, Лена, а я вместо вашего Мирошина подежурю.
Лена. Спасибо вам, я уж и сама хотела просить. (Набрасывает ватник.) Ветер какой сумасшедший! Один не побоитесь? Смотрите. Ну, до завтра. Хороших снов вам на новом месте, товарищ полковник!
Воропаев. Благодарю вас.
Лена уходит.
(Садится в кресло, вытягивает ноги.) Трудно начинать… в сорок три года… все сначала, все…
Ветер потушил моргалик.
Ну что ж. Спокойной ночи, Воропаев! С новосельем тебя, дружище!
В темноте слышен его надрывный кашель.
Картина третья
Большой табачный сарай без передней стены. Облака бегут по небу, то и дело закрывая луну. Гудит и стонет ветер, слышен грохот разбушевавшегося моря. Голый тополь качается на ветру. Раскачивается и «летучая мышь», повешенная над столом, покрытым красной материей. Собрание. Колхозники поеживаются от холода, дремлют на скамьях, а у стола ораторствует председатель.
Председатель (хрипло). Я, честное слово, голос сорвал, второй час говорю, а толку нет.
Боярышников. И не будет.
Председатель. Звенья не организованы, бригад нет, перекопка отстает. Чуете, какой итог впереди? Нету итога.
Боярышников. И не будет.
Председатель. Виноград своего времени требует, растение нежное, кто его знает, пропустишь срок, не нагонишь. А время идет, время за нас с вами не беспокоится. А у меня в руках что? Одни медицинские показатели. (Потрясает кипой бюллетеней.) Боярышников — ревматизм, Виктор Огарнов — общее ослабление…
Варвара. Ты моего не трогай… Четверо суток в воде простоял… на обвале.
Председатель. Все стояли. (Продолжает читать.) Вот она самая Варвара Огарнова… малярию уже заимела!
Варвара. Как же не заиметь? По пояс в воде работала, будь она проклята. Что я, на землетрясение ехала? Говорили — рай, а тут горы валятся на голову, одно осталось — бежать.
Одобрительный гул.
Председатель. Убежишь — голову оторвем. (Продолжает.) Один считался здоровым — Городцов, и тот, видите, на бюллетень взялся, прострел где-то у себя обнаружил… У доктора, товарища Комкова, на хворобы свой план, а мне как? Не может медицина до того догадаться, кому перекапывать, а кому дома сидеть.
Боярышников. Тут и догадываться нечего, с лица видно, кто хворый.
Председатель. На твое если посмотреть, как раз другая выйдет формулировка.
Боярышников. А ты на свое посмотри.
Шум.
Понавезли больных, а спрашивают, как со здоровых.
Огарнов. Ехали-то мы здоровше тебя, да стали больные.
Председатель (Боярышникову). Да кто ж тебя, иезуита, переселял? Сам примкнулся. А теперь сидишь, народ мутишь! А от товарища Корытова директив полный ящик… каждый день по срочному предписанию.
Боярышников. Я свое отработал, мне и посидеть можно.
Председатель. Никому не позволено… Ты пойми — виноград же гибнет, виноград!..
Боярышников. «На горе Арарат растет крупный виноград». Кончай базар, председатель.
Воропаев (проходит к столу). Разрешите мне слово.
Голоса с мест. Это еще кто такой? Герой войны, вроде Боярышникова?.. Как звать-то?.. Сейчас речь скажет! Ну, говори, говори.
Воропаев молчит, мучительно кашляет.
Варвара. Орденов понавесил, а смелости нету.
Боярышников. Тоже на бюллетень просится.
Воропаев (Боярышникову). А вы скажите, где вы воевали, что так разговариваете?
Боярышников. Где назначили, там и стоял, не в том суть.
Воропаев. Нет, в том. Я вижу, что и воевали вы где-нибудь на горе Арарат, только на той горе войны не было.
Смех.
А между прочим, есть среди вас настоящие фронтовики?
Голоса. Есть… Имеются…
Воропаев. Дайте-ка на вас взглянуть, какие вы… А ну, садитесь поближе. И вы ближе… Разведчик?
Городцов. Бог войны, товарищ полковник, наводчиком состоял. (Садится в первом ряду.)
Воропаев (к задним рядам). А вы там… в глубоком тылу… Выходите на передний край. Да, да… вы, сталинградец, пожалуйста ближе.
Огарнов доходит до третьего ряда, но дальше ему итти не удается. Варвара усаживает его и сама садится рядом.
Варвара. Отдохни.
Воропаев. Я вот о чем спросить хочу… Вы мне скажите, друзья, для чего вы сюда приехали?
Варвара (становится у стола, прямо перед Воропаевым). До чего ж любопытный, скажите! Чисто следователь.
Боярышников. Обходным маневром берет.
Воропаев. Вот вы мне скажите, товарищ.
Городцов. Городцов моя фамилия.
Воропаев. Вот почему вы, товарищ Городцов, пошли на новое место?
Городцов. Мгм… сказать можно длинно, сказать можно и коротко. Тут разное коммунике может быть.
Воропаев. А я вам скажу, зачем вы приехали. Счастья искать… да, да, за счастьем!
Варвара. Нашел, где искать!
Воропаев. А счастье заработать надо. Счастье берется с бою.
Варвара. Поди заработай. Поживи, как мы, не то запоешь. Ехали мы сюда здоровше этого (показывает на Боярышникова), песни пели, хорошей жизни ждали. Приехали, а тут нас природа сразу мордой об камень… Гора завалилась, вода кинулась на село… четверо суток из воды не вылезали… Ветер ударил. А кругом темнотища, свету нет, земля чужая, за что браться — не знаем, чего ожидать — не ведаем. Трудно до невозможности!
Воропаев. А вы хотите, чтобы сразу легко было? (Неожиданно резко и сильно.) Идет такая война, и чтобы нам легко было? Таких людей, которым сейчас легко, надо судить, легко только бездельникам, вот этому (указывает на Боярышникова) да вашему доктору, тоже, видно, бездельнику немалому. (Огарнову.) Под Сталинградом мы с тобой не так работали. Ты, друг, под Сталинградом в какой дивизии был?
Огарнов (встает). В тридцать девятой, товарищ полковник.
Варвара (заставляет его сесть). Отдохни, Виктор.
Воропаев (подходит к Огарнову). Так ты же помнишь Захарченку, радиста. Он, правда, не вашей дивизии был, но о нем слух по всему Сталинграду пошел.
Городцов. Это какой Захарченко?
Воропаев. Сейчас скажу. Это тот самый, что одиннадцать раз нырял за рацией, пока не вытащил ее со дна Волги. А главное, человек до тридцати годов дожил и до того ни разу не плавал.
Огарнов. То не Захарченко, а Колесниченко. С нашей дивизии. Ныне Герой Советского Союза.
Городцов. Только и в нашей дивизии однородный случай был.
Огарнов (недоверчиво). У вашей?
Городцов. У нашей.
Варвара (пересаживается к мужу). У нашей?
Огарнов (почувствовал поддержку, твердо). У нашей.
Варвара (Городцову, торжествующе). Извини-подвинься! У нашей тот случай произошел!
Воропаев (обращаясь к окружающим его фронтовикам, говорит быстро, лихорадочно; переходит от одного к другому). А Киев, ребята, кто брал Киев? Ты? А кто под Яссами был? А может, и ранен там? Трех пальцев нет? Кто резал? Не Горева ли? Не хватало еще, чтобы она. Ведь если тебя Александра Ивановна резала, так мы братья с тобой на всю жизнь.
Городцов. Война всех породнила.
Воропаев. Верно, друг, чужих нет, все родственники. (Огарнову.) А ты, милый друг, более моего видывал!