— Нет. К сожалению — нет. Но я действительно прекрасная дама сэра Васкилероха Диерлиха, и… он действительно сэр. Мы проезжали мимо по делам и решили заглянуть к вам — просто отдохнуть. Гостиницы — это так утомительно. — Ковь картинно закатила глаза.
— Допустим, я вам поверю, — царственно кивнула Гарпия. — Но что за договор вы заключили с моей падчерицей?
Ковь не очень умела врать. Она неплохо притворялась, лукавила, импровизации ей давались хорошо, ее ложь было сложно распознать, но она никогда не умела предугадывать последствий своей лжи. И она отлично знала об этой своей слабости.
Но сейчас она легко могла предугадать последствия правды — а потому ответила на совсем другой вопрос, заданный раньше.
— Ваша падчерица обладает сильными магическими способностями, госпожа Ганталена. Вот поэтому я и заговорила с ней. Думаю, ее стоит отправить на обучение. Ее мать обладала такими способностями? Возможно, ее отец — маг воды, но по каким-то своим соображениям этого не афиширует?
Деланая улыбочка Гарпии очень быстро увяла.
— Ее мать была служанкой. Ее отец не имеет ровным счетом никаких магических способностей. Она не может…
— Поймите. — Перебила Ковь. — Я заговорила об этом лишь потому, что я знаю: вы любите падчерицу. Но кто-то же подкинул шарфик в покои моего жениха? Вы понимаете, о чем я?
— Я не понимаю.
— А я не могу! — Рявкнула Ковь и тут же осеклась. — Простите, я правда знать не знаю, как вам объяснить…
— Мне кажется, мы перешли на «ты»? — Ласково сказала Ганталена, да только глаза у нее оставались холодными, злыми, — Откуда у нее магические способности?
— Что случилось с ее матерью?
Некоторое время обе молчали, заговорить — значило проиграть, сдаться. Никто сдаваться не хотел.
— Уже поздно. — Наконец сказала Ковь. — Я пойду к себе, а завтра мы с сэром Васкилерохом откланяемся.
Она уже взялась за ручку двери, когда за спиной раздался голос:
— Она утонула. К немалому моему сожалению. Но ты же и так об этом знаешь?
— Спасибо. — Кивнула Ковь, не оборачиваясь. — Только она?
— У нее была сестра. Очень… милая, подвижная девочка. — Показалось, или голос Гарпии слегка дрогнул? — Она… упала в реку. Такая трагедия! И мать бросилась ее вытаскивать. Течение быстрое, она была беременная… девочку так и не нашли, а мать вынесло на берег дней через пять… слишком поздно и уже без ребенка. Я нашла труп. Я настояла на похоронах. Знаешь, сложно купить правильный участок для утопленницы, никто почему-то не понимает, суеверия благородной даме не к лицу… Фахлер не хотел понимать. Я не знаю, что вам рассказала Мила, но я была дружна с Велой. Я настояла на том, чтобы Фахлер признал девочку. И если ты говоришь, что у нее есть магия…
— У нее есть магия. — Ковь наконец обернулась. — Она сильнее меня, хотя вряд ли вам это что-нибудь скажет. Ее сестра, брат и мать погибли в воде: все правильно.
Гарпия резко встала, приблизилась к Кови: она была ниже, хрупче, тоньше в кости, но Ковь все равно невольно отпрянула, наткнувшись спиной на дверь.
— Брат?!
Ошибка. Еще одна непростительная ошибка. Откуда ей знать пол ребенка? Откуда, если уж на то пошло, знать его Миле?
— Что тебе известно? — Прошипела Гарпия, — Мой мальчик — он спас-с-ся?
— Ваш?
— Он стал бы моим! — Гарпия сникла, спрятала лицо в ладонях. — Вела была здоровой… и сильной, очень сильной, от нее так и веяло жизненной силой. Она ходила к гадалке и узнала: будет мальчик. Здоровый, сильный мальчик, как она… Мы дружили… Мы договорились… Она хотела ему лучшей доли, а я бы позволила с ним видеться… Нам нечего было делить, я никогда не любила мужа… Мы дружили! Ты кто такая? Откуда ты столько знаешь?
— Кира сказала. — Ляпнула Ковь.
Ей было страшно. Сегодня что, день откровений? Сначала русалка плачется, теперь эта вот… Неужели Ковь так ее испугала? Да нет, ерунда, быть не может… Точно! Она могла услышать имя Киры еще тогда, в коридоре, и тогда понятно, почему она так легко повелась на ее блеф. Надеялась, что мальчик жив… Фартовый парень.
Кто же мог подумать, что злая мачеха обернется страдающей матерью? Скажешь кому — не поверят…
— Кто?
— Я — магичка. — Напомнила Ковь. — Вам тогда не послышалась: я взаправду общалась с русалкой. Вы знаете — у магичек есть право представлять нечисть. Кира — милая девочка. Хорошая девочка. Мертвая. Но она знает, что никто не виновен и просит вашей помощи. Убедите Милу. Расскажите ей свою запутанную историю, как вы скорешились с Велой, давайте. Молчать, боясь травмировать ее — не лучший выход. А лучше — заберите из реки своего мальчика, а то он окончательно спятил: решил, что уже мертв, что ему можно все — и присвоил себе рыцарское звание и фамилию знатного рода, а вы знаете, что за это бывает. Докажите делом, что вы ни в чем не виноваты, что вы любите, давайте! И даже Миле придется поверить…
И Ковь расхохоталась — как все оказалось просто! Какая же она везучая!
Какая странная получилась история — будет, чем Васку подкалывать, когда он в который раз заведет свою шарманку.
А сейчас все решится просто: Гарпия получит мальчика, мальчик получит имя, девочка получит образование, а русалку оставят в покое.
Главное, что Ковь, наконец, свалит из этого дурацкого замка, да и Васку можно будет переправлять через реки безбоязненно.
Однако нельзя так надеяться на везение. Больше Ковь ни за что не свяжется ни с нечистью, ни с замками: лучше устроится в каком-нибудь уютненьком и богатом селе и будет от него волков отгонять холодными зимами…
И Ковь добавила:
— Короче, идите-ка вы на речку. А я — спать, страсть как надоело мне это ваше кубло змеиное, видеть не хочу.
Развернулась и ушла, красиво так, гордо, разве что дверью перед носом у Гарпии не хлопнула — это было бы слишком мелочно.
Милу отправляли в Школу. Васка был удивлен даже не тому факту, что Фахлер с ним согласился, нет! Скорее тому, что это была не только его заслуга, он как-то и не ожидал — это Ковь смогла убедить Гарпию, а та уже дожала мужа. Может же, когда хочет…
Правда, когда он догадался поинтересоваться, как именно она Гарпию убедила, ему захотелось побиться головой об стену, или настучать по голове Кови — наверняка звук получился бы гулкий, хороший, солидный такой звук.
Сначала эта… женщина многих выдающихся достоинств ночью, одна, не предупредив никого, без парика, в штанах, полностью наплевав на конспирацию, пошла на речку. Общаться. С нечистью. Гипотезу подтверждать. Даже выяснила что да как, дуракам везет.
Потом, как ни странно, вернулась — живая, здоровая, и очень голосистая. Насчет ее голосистости Васка никогда не сомневался, но тут она превзошла сама себя. Вступила в пререкания о пользе образования с Милой чуть ли не на пороге комнаты Гарпии. Ладно, Ковь понятия не имела, где что в замке находится, но Мила могла бы и додуматься…
Кстати, идея про образование, оказывается, пришла обоим в головы почти одновременно. Так что за свою деятельность Васка даже получил поощрительное: «ну, молодец, че, догадался». Снисходительным тоном.
Захотелось ее удавить.
— Ну что-о-о ты на меня так смотришь? — Помнится, ныла Ковь исключительно чтобы его позлить, зная, как он ненавидит подобные, чисто женские, интонации, это деланное изображение попранной невинности и безвинной обиды, — Я старала-а-ась, без меня бы ничего не получи-и-илось. Ну и, для справки, мне плевать, че ты там себе думаешь.
Когда-то он клялся соблюдать рыцарский кодекс, в том числе и не поднимать руки на женщин (кроме случаев, прописанных отдельно: самозащита, защита государственных интересов и так далее, около пятнадцати пуктов), и в тот момент очень в этом раскаивался. Хотелось позволить себе хотя бы легкий подзатыльник, а то сколько можно трепать ему нервы? Знала же, знала, как он относется к подобным ночным походам, потому и пошла тайно, пока он пил… Он хорошо помнит, как стоял, дурак-дураком, над куклой из простыней и думал: бежать, искать ее хладное тело или, если не повезет, чей-то чужой обгорелый труп, или паниковать рано и нужно лишь подождать еще немного.
Васка мог бы ей тогда сказать, что ее везение — не вечно, и это было бы гораздо больнее подзатыльника. Сказать, что если бы Гарпия после задушевного разговора с Ковью молчать бы не захотела, не было бы больше никакого смысла в Кирочкином жемчуге. Он бы весь ушел на то, чтобы доказать сыскарям — да, Диерлих. Да, невеста.
Сыскари давно разочаровались в этом мире, особенно те, что работают в таком захолустье. Единственное, чему они еще не разучились верить — деньги. Конечно, могло повезти: попался бы человек небезразличный, захотел бы разобраться… но в это уже не верил сам Васка.
Еще можно было бы отправить письмо брату и тем самым освободить себя от трат, но письмо может потеряться, ответ — не прийти… В лучшем случае пришлось бы торчать тут месяца два, и жемчуг они бы просто проели.
Еще можно было бы отправить письмо брату и тем самым освободить себя от трат, но письмо может потеряться, ответ — не прийти… В лучшем случае пришлось бы торчать тут месяца два, и жемчуг они бы просто проели.
Но Ковь сияла. Просто сияла.
И у Васки язык не повернулся это сияние погасить.
И Ковь сияла себе дальше.
Сияла, когда Ганталена попросила их остаться в замке еще на неделю, как личных гостей, хотя замок Ковь ненавидела всеми фибрами своей огненной души, к обеду ни разу не спускалась, чтобы не пришлось надевать платья, и все время ныла, как ей надоело в нем торчать.
Сияла, когда Ганталена привела Етеля в замок, заперлась с Молью в библиотеке и очень долго ей что-то выговаривала. В результате переговоров старшей сестры с младшей Мила получила извинения: оказывается, романтично (если верить ее словам) настроенная Моль так оригинально попыталась устроить девушке личную жизнь. В какой-то легенде вычитала про подвязку, но подвязок Мила по молодости не носила, пришлось подбрасывать шарфик. Васка, помнится, не удержался и вслух удивился: мол, не слишком ли фривольная получается легенда? Моль и глазом не моргнула, врала себе дальше.
Етелю тоже повезло — его записали в наследники первой очереди, и если Ха ему улыбнется еще раз, и Моль родит девочку, то ему даже не придется ни с кем делиться…
Как у Ганталены это получилось провернуть, Васка понятия не имел. Етель выглядел для неискушенного взгляда как самое настоящее страховидло (как метко выразилась Ковь), со всей своей чешуей, искалеченной спиной, перепонками между пальцев ног и безжизненными белесыми глазами. Возможно, Фахлер просто сдался под его пронизывающим, серьезным, нечеловеческим взглядом, или Ганталена удачно надавила на чувство вины перед мертвой любовницей… Могла и приврать, что мальчик все равно долго не проживет — в этом случае Фахлера ждало огромное разочарование. Васке такие детали интересны не были, вот он и не узнавал.
Как бы то ни было, все устроилось наилучшим образом. А сегодня был тот самый день, когда Милу (растрепанную, не выспавшуюся и не слишком-то довольную) отправляли в Школу. Ганталена уже села в карету, она оказалась единственной родственницей женского пола, которая могла бы сопровождать девушку в этом долгом и трудном пути. И была счастлива ее сопровождать: не только Кови опостылел замок.
Да и было о чем падчерице с мачехой поболтать, было.
Ковь уже привычно сияла.
У Васки же билось в голове две мысли: «ну наконец-то» и «да когда же уже наконец тронемся».
В карету были погружены их с Ковью вещи: три платья (два подарила со своего плеча Ганталена — никто и не заметил), разобранные на устрашающего вида запчасти, Васкин скромный узелок… Планировалось, что они сопроводят Милу до своей гостиницы, а дальше пути их навсегда разойдутся.
Ковь села в карету — надо же, Васка думал, она как обычно, пешком пойдет.
Прицокнул кучер, карета тронулась, Васка пришпорил коня, которого ему одолжили радушные хозяева — его собственный стоял в деннике гостиницы, и Васке не терпелось его увидеть, проверить, все ли в порядке, а то знал он ушлых хозяев и ленивых мальчишек-конюхов…
За этими мыслями он и не заметил, как они доехали до моста через реку. Не заметил бы и как проехали, если все кони в какой-то момент не встали, как вкопанные, посреди моста.
На перилах сидела девочка: черные траурные ленты в русых косичках, простой сарафанчик из небеленого полотна, крупные зеленые бусы обмотаны вокруг тонкой шейки в несколько рядов, почти скрывая узкие щелочки жабр. Взгляд зеленых глаз слишком цепкий, слишком серьезный для такой маленькой девочки.
Она кивнула Васке, спрыгнула на камни моста и пошла к карете, оставляя за собой мокрые отпечатки босых ног.
Из кареты вышли Ковь и Мила. С Милой Кирочка попрощалась вчера, но они все равно обнялись еще раз и стояли так долго, минут пять, как будто говорили о чем-то без слов. Потом Мила отстранилась, и опрометью бросилась в карету, захлопнув дверцу.
Кирочка улыбнулась.
Сняла с шеи бусы.
— Знаешь, зачем твой рыцарь пришел тогда на рынок? — Спросила она, подмигнув Кови.
Та пожала плечами.
— Знать не знаю и… плевать, если честно.
— Что же, тогда с подарком он просчитался, да? — Улыбнулась Кирочка ехидно, обошла Ковь по широкому кругу и протянула бусы спешившемуся Васке.
— Нашел подходящие?
— Нашел. — Васка улыбнулся ей в ответ, перебирая прозрачные зеленые бусины, одну за одной, как четки.
Пожалуй, по Кирочке он будет скучать. Золотая девочка, умная девочка, милая девочка… мертвая девочка. Обидно.
— Всегда обидно, — снова пожала плечами Кирочка. — но случается. Договор исполнен, амулет я передала, жемчуг у вас…
Она достала из-за пазухи пергамент и повернулась к Кови.
— Будешь другом, сожжешь?
— А и буду. — Хмыкнула та.
Пергамент сгорел быстро и бездымно.
Кирочка, стряхнув с рук пепел, поклонилась в пояс, отступила и опрометью бросилась в реку, всплеск — и тишина.
Была русалочка — и нет.
История вторая. Дитя Леса
— Слушай, нас кто-то проклял. Скажи — нас же точно кто-то проклял, так? — Спросил Васка в отчаянии. — Ну не может же так быть, чтобы…
— Нам просто везет. — Хмуро ответила Ковь. — Твой бог, кажись, отвечал за везение? Ты молился на ночь? А утром?
— Ну-ну, — Отмахнулся Васка, — то было давно, а теперь за везение отвечает его нерожденный сын, которого зо…
— Да плевать мне, как его зовут. Я еще во всех этих ваших религиозных заморочках не разбиралась: Ха был богом удачи, еще когда моя прабабка не родилась, им и останется! Вообще, чего сразу проклял-то? У нас есть деньги, жемчуг от русалок до сих пор не вышел…
Васка досадливо поморщился.
Жемчуг остался потому, что Васка отказывался его тратить.
Это было гонораром за их второе задание. Нанимательница оказалась русалкой, но Кирочке до нее было еще расти и расти. В самом соку девица утопилась, красавица была — кто же ее такую бросил? Сильная… Ковь, испугавшись ее внезапного появления, кинула огнешар (а у Кови отлично получались огнешары, тот так вообще был с бычью голову размером), так он погас, не долетев.
Русалка обижаться не стала. Подошла к костру, села на колени, склонив голову и перекинув на грудь длинную золотистую косу, будто специально выставляя напоказ беззащитную тонкую шею… Руби, рыцарь!
Конечно, он не тронул. Да и Ковь второй огнешар формировать не спешила. Выслушали сначала. Хотя, не случись в его жизни Кирочки, может, Васка и рубанул бы с перепугу.
Рассказала, что какой-то маньяк убивает русалок. Совсем. Окончательно. И ладно бы только убивает!
Вода ему вреда не причиняла, принимала как родного, так что даже река не мешала ему выманивать жертв… они ведь, как потом оказалось, сами выходили. Дурочки, ничему их смерть не научила! Маньяк являлся на бережок с флейтой и наигрывал «Алаану» — песню про несчастного юношу, которого бросила возлюбленная. Красивый был, гад (маньяк, конечно, герой песни как раз был редкостным уродом, за что и поплатился): голубые глаза, волосы на солнце золотом… много ли недолюбленной девке надо? Улыбался ласково… Места выбирал все малонаселенные, где течение сильное было, как знал, где речных жителей и не бывает толком, так, проплывают мимо иногда. Так что местный водяной так и не смог ничего выяснить… Всех свидетелей было — рыбы да лягушки. Лягушки видят плохо, рыбы и того хуже, так себе свидетели. Что им парень с дудкой?
А вот русалки — те любят музыку. Обязательно какая-нибудь подплывала на песню. Что он потом говорил, как говорил…
Позже, уже сдав маньяка в руки водяного, Ковь предположила, что у него в сродственниках была мавка. К сожалению, у тех ошметков, в которые его превратила лобаста, было уже не спросить. Да и… Васка в этом сомневался: нельзя же всю людскую погань валить на неподходящую магию.
А как ловили… Да опять повезло. От них требовалось только поймать, кого указали.
Оставлял он тела в одном и том же месте. Речные создания ворожили-ворожили, но места определить не смогли, и неудивительно: он был углежогом, вот в трубу он их и кидал. Если кто-то и выживал после всех тех ран, что он наносил в порыве ярости, то все равно погибали в огне, высыхая, сгорая. Так бы и не нашли, если бы не братишка одной из русалок, который по малолетству все к реке бегал, сестричку навещал, чуть ли не всех речных жителей знал в лица и морды.
Мать послала его купить угля короб — рано еще было, первый месяц осени, но она слышала, что углежоги в этом году начали раньше, и надеялась, что все равно выйдет дешевле, чем на рынках прошлогодний брать. Мальчишка хотел еще порыбачить успеть с пацанами, так что прибежал к углежогам до рассвета, и увидел, как один из углежогов сбрасывает тело… Как он узнал подружку сестры — то отдельный вопрос и большое везение. Маньяка вот запомнил плохо: фигуру да цвет волос в отблесках костра разглядел, и то чудо.