Любопытно, что, понимая важность потребления для экономики, Наполеон иногда весьма оригинально стремился стимулировать производство через искусственное подстегивание потребления общественной верхушкой. У вас есть деньги? Тратьте!.. Так, в 1810 году он сделал следующее распоряжение: «Для развития деятельности вырабатывающих гладкие материи станков… готов сделать заказы для своих дворцов. Нужно выяснить, что может сделать двор для Лионских фабрик. Пока можно только сказать, что зимой на всех выходах будут обязательны бархатные костюмы, а в остальные дни… все, кроме офицеров, будут являться ко Двору одетые в лионские материи…»
Немцову не удалось пересадить всех российских чиновников на «Волги» в целях развития отечественного автопрома. А вот Наполеону удалось переодеть всех французских «начальников» в отечественные ткани.
…Иосиф Сталин был тираном. Он был тираном политическим и домашним. Его жена, влетевшая в брак с жестоким, мстительным чудовищем, в конце концов не выдержала и застрелилась. И не мудрено: он мучил детей, мучил жену, мучил всю страну. При этом Сталин любил сравнивать себя с Наполеоном, видя в своей биографии и в биографии Наполеона множество параллелей. Сравним и мы.
Сразу после женитьбы Наполеон долго боролся с женой… нет, не с женой, а с ее собачкой… и даже не с собачкой, а с привычкой жены спать с собачкой. Впрочем, передадим слово самому Наполеону. Однажды, показав на маленькую собачушку, которая, высунув язык, мелко дышала на канапе, он сказал своему доктору: «Видите этого господина? Это мой соперник. Он разделял ложе моей супруги, когда я на ней женился. Я хотел выгнать его оттуда: напрасный труд, мне было сказано, что я должен примириться с этим или же спать в другой комнате. Как я ни возмущался, но выбора не было. Я покорился. Любимец же оказался не так податлив, как я, о чем свидетельствует знак, оставленный им на моей ноге».
И это говорил человек, который, не колеблясь, отдавал приказы о расстрелах и казнях! Впрочем, насилие в руках Наполеона было точно таким же инструментом, как и власть, и использовалось дозированно и только в случаях необходимости. А в обычной штатской жизни он извинялся, если заставлял кого-то прождать в приемной десять минут. В обычной жизни ему было тяжело обижать людей, которые с ним работали. Он пишет одному из чиновников по поводу действий другого: «Г-н Лебрен печатает в генуэзских газетах довольно смешные письма. Это недостойно. Внушите ему это сами, как если бы узнали это от посторонних лиц. Пусть он не подозревает, что указание исходит от меня, он слишком огорчится…»
В обычной жизни Наполеон был совершенно нормален. Во время какой-то поездки промок под дождем один из его молодых слуг, совсем мальчишка, Наполеон немедленно велел ему остаться на постоялом дворе, чтобы не заболеть, и потом несколько раз спрашивал, не заболел ли тот. Когда во время прогулки с лошади упал императорский камердинер, Наполеон велел немедленно прервать прогулку и доставить пострадавшего к врачам, дав несколько советов по оказанию первой медицинской помощи.
В 1806 году возмущенный Наполеон пишет министру полиции: «Вчера один кучер, возможно, умышленно, насмерть задавил ребенка. Арестовать его, чей бы он ни был, и строго наказать…» И никакие покровители и «синие мигалки» этому лихачу не помогли.
Сталин, как известно, не оставил в живых практически никого из тех, кто знал его простым человеком, а не кремлевским небожителем, — всех казнил. Наполеон поступал ровно наоборот. Здесь я прошу вас вспомнить две фамилии, которые просил запомнить во второй части книги, но вы, конечно, этого не сделали, — Понтекулан и Летурнер.
Первый взял безработного Наполеона на службу. Второй помешал назначению Наполеона на должность в армию, заявив, что тот еще салага.
Едва став консулом, Наполеон вызвал к себе Понтекулана и объявил ему новую должность:
— Вы — сенатор.
— Невозможно, — ответил Понтекулан. — По закону сенатором можно стать только с сорока лет. А мне еще нет сорока.
— Хорошо. Тогда будьте префектом в Брюсселе или в любом городе, в котором хотите, и не забывайте, что, когда вам стукнет сорок, должность сенатора — ваша.
Так Наполеон поступил с тем, кто ему помог. А что он сделал с Летурнером? Тот был назначен советником Государственного контроля… Кстати говоря, не только Летурнер был недругом молодого Наполеона. Еще больше ему навредил военный министр Директории Обри, который также всячески мешал назначению Наполеона. Как же отомстил ему первый консул? Он назначил вдове умершего к тому времени врага пенсию в 2000 франков.
Если же гибли в бою или умирали на гражданской службе люди, которых Наполеон знал лично, он считал обязанным написать их родственникам несколько строк собственноручно.
Умирает гражданский чиновник, префект Рикора. Наполеон пишет министру внутренних дел: «Я желаю знать положение его семьи, возраст детей и полученное ими воспитание, дабы дать им возможность идти по стопам отца».
Вот он пишет вдове генерала Вальтера: «Я разделяю ваше горе. Я поручил гофмаршалу навестить вас и устроить все, что касается интереса ваших дочерей. Вы и они всегда можете рассчитывать на мое покровительство, и я не упущу случая доказать вам это…»
Своему старому другу Бертье: «Потеря отца всегда чувствительна. Зная вас, я понимаю ваше горе, но все-таки в восемьдесят пять лет смерть неизбежна; а когда жизнь прожита хорошо, то в эти годы остается пожелать оставить после себя хорошие воспоминания. Я сочувствую вашей потере».
Вдове генерала Гюдена: «Я разделяю вашу скорбь. Вы и ваши дети всегда будете иметь право на меня. Государственный секретарь посылает вам удостоверение на получение пенсии в двенадцать тысяч франков, а управляющий государственными имуществами передаст вам указ, которым я обеспечиваю четырьмя тысячами франков каждого из ваших детей…»
Вдове маршала Бессьера: «Ваш муж умер на поле чести… Он оставил незапятнанное имя. Это — лучшее наследство, которое он мог завещать детям. Они обеспечены моим покровительством и унаследуют также то расположение, которое я питал к их отцу…»
Этих писем можно набрать целые тома. И, что характерно, все они не были пустой проформой, написанной по случаю. Обо всем написанном Наполеон помнил. Через семь месяцев после написания последнего письма он навел справки, все ли выполнено по финансовым обязательствам государства перед семьей Бессьера, узнал, что у того были долги, и заплатил их из своего кармана. Кстати, чужие долги он оплачивал довольно часто…
Например, известный революционный генерал и республиканец Карно, который был очень недоволен восшествием Наполеона на престол и высказывался об этом вслух, к концу жизни обеднел и написал своему политическому врагу письмо с просьбой о помощи. Наполеон распорядился покрыть долги Карно и назначить ему пенсию в 10 тысяч франков, учитывая былые заслуги генерала перед республикой…
Или вот любопытный случай. При осаде Тулона Наполеон познакомился с капитаном Мюироном. Мюирон участвовал в первом итальянском походе Наполеона и погиб при Арколе, закрыв собой Наполеона. Наполеон пишет вдове убитого: «Мюирон умер у меня на глазах. Вы потеряли дорогого мужа, я потерял друга, к которому был привязан… Если я могу быть чем-нибудь полезен вам и вашему ребенку, то прошу всецело рассчитывать на меня».
Тогда Наполеон — всего лишь один из генералов республики, у него нет никаких властных полномочий касательно начисления пенсий, поэтому он пишет в Директорию ходатайство, в котором, как в капле воды, отражается атмосфера тогдашней Франции, где революция разделила семьи: «Прошу вас в уважение к заслугам, достигнутым в различных походах гражданином Мюироном, вычеркнуть из списка эмигрантов (читай, врагов народа. — А. Н.) его тещу, гражданку Беро-Курвиль, равно как и его шурина Шарля-Мари Беро-Курвиля. Этому молодому человеку, воспитывавшемуся за границей, при занесении его в списки эмигрантов было всего 14 лет».
В тот же день, когда в Директорию было отправлено это письмо, пакет документов уходит вдове Мюирона. Наполеон пишет ей: «Прилагаю при сем копию письма в Директорию. Зная, как она покровительствует защитникам отечества, я надеюсь, что Директория примет его во внимание. При сем прилагаю шесть рекомендательных писем, каждому из членов Директории и министру полиции. Обратитесь к генералу Дюпону, который скажет вам, когда будет разбираться ваше дело, тогда вы и представите эти письма. Я пришлю вам с первым же адъютантом, который будет отправлен в Париж, денежное пособие для вашего ребенка».
Но и это еще не конец истории. Прошло почти двадцать лет. И уже будучи в ссылке на Святой Елене, Наполеон перед смертью включил в свое завещание вдову Мюирона. Он не знал, жива ли она, поэтому написал так: «Завещаю 100 000 франков вдове, сыну или внуку адъютанта, убитого возле меня под Арколе и защитившему меня своим телом».
А вот пример иной эпистолы: «Ваше управление Ломбардией доказало мне, насколько вы нечестны и как любите деньги, но я не знал, что вы еще и подлец. Выходите в отставку и не показывайтесь мне больше на глаза».
Письмо Наполеона по инстанции о проворовавшемся генерале: «Я отрешил Солиньяка от должности. Вы объявите ему об отставке и о том, что император, не желая прибегать к крайним мерам, не станет его преследовать, если сумма эта вскоре будет внесена в полковую кассу, но если генерал Солиньяк промедлит с исполнением, то будет предан военной комиссии за присвоение отпущенных на содержание и награды солдат сумм…»
Или вот: «Напишите генералу Гарданну, что ко мне поступили жалобы на то, что он притесняет жителей. Пусть он держит себя с подобающим достоинством, и чтобы я более не слыхал никаких жалоб!»
Даже друзей своей юности, вроде Жюно, в случае совершения ими неблаговидных поступков, Наполеон не щадит: «Ваше поведение очень огорчило меня. Вы обошлись с префектом так, как будто он был капралом вашего гарнизона. Мне непонятно такое отсутствие такта и забвение самого себя. То, что вы сделали, — беспрецедентно».
И касается это не только высшего генералитета: «Напишите капралу Бернода, 13-го линейного, чтобы он перестал пить и вел бы себя получше. Кажется, он получил крест за храбрость. Не следует из-за пьянства лишать его этого креста, но внушите ему, что этим он дискредитирует дарованный ему знак отличия».
Порой Наполеон бывает и более суров. Так, например, в Яффе — там, где сам Бонапарт, не колеблясь, входил в чумные бараки с французскими солдатами, чтобы подбодрить их, — хирург Бойе отказался помогать раненым, боясь заразиться чумой. Наполеон пишет приказ: «Он не достоин звания французского гражданина. Его, одетого женщиной, повезут на осле по улицам Александрии; на спине его будет прикреплен ярлык: „Недостоин быть французским гражданином, ибо трус“».
И уж конечно, Наполеон всячески поддерживает дисциплину в лучшей на тот момент европейской армии — французской. В 1798 году в Египте солдаты украли в частном саду несколько фиников. Наполеон издает приказ: «В присутствии всей гвардии их (провинившихся. — А. Н.) проведут два раза по лагерю; они будут одеты в вывернутые наизнанку мундиры с прикрепленными на виду ветками фиников и ярлыками на груди: „Мародеры“».
Как-то в Италии один из адъютантов потерял наполеоновские депеши. Это очень серьезный проступок! Я бы за такое расстрелял. Но Наполеон требует: «Адъютант Батай потерял мои депеши. Его следует наказать, посадите его на несколько дней под арест. Адъютант может потерять в дороге собственные штаны, но не должен потерять ни доверенных ему писем, ни своей сабли!»
Совершали проступки и министры. Наполеон привел финансы Франции в математическую точность. Финансовая система, которую Наполеон начал отлаживать еще в эпоху консульства, а закончил только в 1807 году, была превосходна, как все, сделанное им. После революционной разрухи Франция буквально воспряла. Причем выздоровление происходило прямо на глазах — если в 1805 году французские банки платили населению 10 % по вкладам, то уже в 1807 году — всего 4 %. Финансовой системе Франции завидовали в других странах. И вот однажды, уехав на очередную войну против очередной европейской коалиции, Наполеон узнал, что его министр финансов вверг Париж в финансовый кризис, допустив огромный провальный займ в 25 миллионов франков. Наполеон был в ярости. Но вместо того, чтобы отдать министра под суд, просто выгнал его, сказав: «Я лишил Марбуа портфеля: он наделал неслыханных вещей, но все же я считаю его честным человеком, подпавшим под влияние мошенников».
Что же касается личных обид и выпадов, то их Наполеон прощал легче всего. Об этом качестве первого консула говорят буквально все, кто его знал. Герцогиня д\'Абрантес: «Все, что известно мне о нем, показывает глубину способной прощать обиды души». Герцог де Боссано: «Его доброе от природы сердце постоянно побуждало его к милосердию». Генерал Рапп: «Как ни старался он казаться строгим, природная доброта его всегда одерживала верх. Никто более него не был способен к снисхождению, чувствителен к голосу милосердия». Герцог Винченский: «Наполеон великодушно прощал личные обиды…»
Когда полиция арестовала некоего горожанина за злобную пропаганду против первого консула, Наполеон, узнав об этом, написал: «Отправьте его к министру полиции и прикажите освободить, если за ним не числится ничего другого».
А вот крайне любопытное письмо к Бертье по поводу проштрафившегося генерала Бельяра: «Скажите генералу Бельяру, что вы не передавали мне его письма, что он, вероятно, помешался в то время, как писал его. Будем считать, что из уважения к его прежним заслугам и ради вашей дружбы вы не решились передать мне такие непристойные слова…»
Вот еще один поразительный пример. В 1806 году некий князь Гатцфельд был уличен в шпионаже. Причем уличен благодаря собственному письму. Военный суд приговорил шпиона к смертной казни. За несколько часов до казни жена приговоренного добилась аудиенции у Наполеона. Она рыдала, рассказывала о том, какой хороший человек ее муж, как ей будет трудно жить без него. А когда Наполеон показал ей письмо-улику, наивно подтвердила: «Да, это его почерк». Эта потрясающая наивность, красный нос, слезы. В общем, Наполеону стало жалко эту женщину, и он сказал: «Сударыня, если вы сейчас бросите эту улику в огонь, уже не за что будет казнить вашего мужа». Она тут же швырнула бумагу в камин.
Уже потом, разговаривая с Жозефиной, Наполеон признался ей, почему так поступил. Он сказал, что в тот момент плачущая княгиня напомнила ему Жозефину, и его сердце не выдержало.
…Когда Наполеон был в первой ссылке на острове Эльба и собирался вернуться во Францию, чтобы скинуть Бурбонов и снова взять власть в свои руки, ему донесли, что многие, прежде дружески настроенные люди, отвернулись от него, предали своего императора. И что он будет с ними делать, если ему случится вновь стать императором? «Я не стану никого наказывать, я забуду все…» — сказал Наполеон. И в этом был он весь!
Ему удалось в мае 1815 года (о чем мы еще поговорим) вернуться во Францию из своей островной ссылки и снова взять власть в свои руки на знаменитые Сто дней. Наполеону тут же положили на стол прокламации, подписанные его бывшими префектами и чиновниками, в которых они осуждали Наполеона и присягали на верность королю Людовику XVIII. Прочитав все эти бумаги, Наполеон грустно улыбнулся: «Таковы люди. Над ними можно лишь посмеяться, чтобы не заплакать…»
Глава 3 СЕМЕЙНЫЕ УЗЫ
Известно трогательное, «корсиканское», свойственное южным народам отношение Наполеона к семье. Семью он любил. Почему же тогда Стендаль написал: «Для Наполеона было бы лучше вовсе не иметь семьи»?
Потому что в семье Бонапартов был только один Наполеон. А все остальные — обычные, посредственные обыватели. А портрет обывателя известен. Я вам его обрисую на примере родственников знаменитого художника Никаса Сафронова.
Никас — миллионер. Сам он родом из провинции, и у него множество никчемных провинциальных родственников. Которых он перевез в Москву, всем купил квартиры. И получил в ответ ссоры, склоки, зависть и упреки: а почему у него телевизор больше, чем у меня?.. а почему у него в квартире евроремонт, а меня нет?.. ты несправедлив!
Наполеон, став повелителем Европы, подарил своим братьям-сестрам по королевству, рассадил их на троны. И получил то же, что и Сафронов, — капризы, скандалы, дрязги. И обиды — на самого Наполеона. У одного королевство было больше, у другого лучше. При этом никто из них толком управлять ничем не умел. Но каждый считал, что владеет королевством по праву! С нищего детства привыкнув к тому, что все в семье общее (и зарплата Наполеона тоже!), к завоеванной братом Европе они относились как к семейному имуществу. И упрекали Наполеона в том, что он все захапал только себе, а им достались крохи.
— Право, послушав их, можно подумать, что я промотал наследство отца! — горько восклицал Наполеон.
Бытовое поведение посредственностей в масштабах Европы.
О том же, но в других словах говорил австриец Меттерних: «Наполеон имел большую слабость к своей семье. Хороший сын, хороший родственник… он страдал от разврата некоторых своих близких, не выказывая, однако, достаточной силы воли, чтобы прекратить зло даже тогда, когда он должен был сделать это ради своих несомненных интересов».
Меттерниху вторил секретарь Наполеона Меневаль: «Надо отметить, что, несмотря на постоянные неприятности, которые доставляла ему семья, император навсегда сохранил ко всем своим родственникам большую нежность».
— Мои родственники сделали мне гораздо более дурного, нежели я им хорошего, — сокрушался Наполеон.