Поэтому лозунг революции был подкорректирован. Равенство? — Сегодня! Свобода? — Завтра! Братство? — Никогда!..
Наполеон «отныне и вовеки» закрепил незыблемость собственности. Все старые феодальные права собственности уничтожались. Все, кто успел купить феодальные, монастырские или церковные земли, объявлялись их полноправными и священными владельцами навсегда и бесповоротно.
Нужно было заново «разлиновать» экономическое пространство, разбить его на урожайные грядки. И Наполеон сделал это с помощью трех кодексов — торгового, уголовного и гражданского. Наиболее фундаментальным из них был кодекс гражданский. «Наполеоновский кодекс, — отмечают исследователи, — в самом деле заслуживает тех одобрений, какими его с давних пор осыпала и осыпает буржуазия, юридическая литература… он был прогрессивным шагом сравнительно со сводами законов, царившими на остальном европейском континенте. Ни один историк не вправе забывать о громадном прогрессивном значении этого Гражданского кодекса для завоеванных Наполеоном стран Европы».
Куда приходил Наполеон, туда приходила и его разлиновка социального пространства под бизнес, под промышленную революцию, под развитие точных наук. Гражданский кодекс был введен не только на территории Франции, но и на территориях, которые составляли тогда часть Франции, а затем обособились — в Бельгии, Люксембурге, Рейнских провинциях, Гессен-Дармштадте, Швейцарии, Савойе, Пьемонте, Парме. А потом и в Испании, где Наполеон заодно уж отменил и дикую инквизицию (до XIX века в Испании спокойно жгли ведьм, хотя и не в таких «промышленных» масштабах, как ранее). Жаль, Наполеону не удалось покорить Россию, а то и нам он подарил бы отличный свод законов.
Напомним, как Тарле оценивал военный гений Наполеона: «…за 22 года своего триумфального правления Наполеон дал больше сражений, чем Македонский, Суворов, Ганнибал и Цезарь вместе взятые. В этих сражениях участвовало больше народу, чем в войнах перечисленных полководцев. И почти все битвы он выиграл». Однако сам Наполеон ценил все эти военные победы гораздо меньше, чем свой Гражданский кодекс: «Моя действительная слава заключается не в том, что я выиграл 40 сражений. Ватерлоо стерло в памяти все воспоминания о них. Но что никогда не сотрется в памяти, что будет жить вечно, так это мой Гражданский кодекс».
Был прав! Франция и весь юридический мир с триумфом праздновали столетие, ста пятидесяти— и двухсотлетие его кодекса. А сам кодекс оказался для Франции даже больше, чем кодексом. Он стал формирователем менталитета французской нации. Французский юрист Сорель писал об этом так: «Я не могу себе представить другую такую страну, где бы гражданское право столь глубоко проникло в нравы и стало неотъемлемой частью духовной жизни, мира чувств и литературы».
Кодекс был не просто юридическим документом, но еще и великим нивелиром и стандартизатором социального пространства. По сути, наряду с единообразной системой мер и весов и отменой внутренних сеньорно-феодальных таможен, он превратил Францию в единую страну, поскольку до принятия кодекса Франция была раздроблена на отдельные юридические «анклавы», в каждом из которых действовал местный сводик закончиков.
Великий Лаплас, понимавший, какую роль может сыграть для Европы наполеоновский кодекс, писал: «Благодаря гению императора вся Европа в скором времени будет представлять одну огромную семью, соединенную одной религией и одними законами, и потомство, которому будут предоставлены эти преимущества, станет с восторгом произносить имя своего благодетеля…»
Для работы над кодексом Наполеон сформировал рабочую группу из нескольких видных юристов, специалистов по римскому праву, которая и занялась разработкой правил жизни. Госсовет обсуждал будущий кодекс на 102 заседаниях, на 57 из которых присутствовал Наполеон, и не просто присутствовал, а весьма активно участвовал в обсуждении. Проект был написан всего за 4 месяца, а просуществовал сотни лет.
Кодекс был обширен и состоял из 36 законов. Любопытно, что ранее кодекс наполеоновским не назывался, он был просто «Гражданским кодексом». Но потом, уже после смерти Наполеона, Франция вспомнила, кому она обязана своей юридической базой, и в 1852 году Гражданский кодекс получил официальное и до сих пор не отмененное название — «Наполеоновский кодекс».
Кодекс впитал в себя не только римское право, но и главные идеи французских просветителей, которые исповедовали теорию неотъемлемых («естественных») прав человека, положенных ему от рождения, равенство всех перед законом, теорию общественного договора. И в этом смысле кодекс, конечно, содержал весь прогрессивный пафос французской революции!
Он состоял из трех частей: «лица», «вещи», «обязательства». Этот способ разлиновки законодательного пространства предлагали еще древнеримские юристы.
Первая часть касалась людей и включала в себя законы о гражданстве, семейный кодекс, опекунское право. Вторая и третья части регулировали отношения собственности и способы ее приобретения, включая наследственное право, законы о торговых сделках и проч.
Интересно, что кодекс был написан настолько простым и ясным, но вместе с тем весьма красноречивым языком, что французский писатель Поль Валери назвал его величайшей книгой французской литературы. А Стендаль писал, что когда ему требуется ощутить красоту французского языка, он читает отрывки из кодекса Наполеона.
Еще одним неоспоримым достоинством кодекса было то, что он являлся документом прямого действия, то есть не требовал десятков подзаконных актов, которые, будучи приняты бюрократами, могут выхолостить весь дух закона.
Кодекс был настолько хорош, настолько упорядочивал общественное пространство, что пришедшие после Наполеона к власти Бурбоны решили его не отменять. Только чуть-чуть ухудшили. Например, оборзевшая церковь, которой не нравился светский характер брака, обеспеченный кодексом, все-таки настояла на отмене свободы разводов. Проститутки, говорю же.
Кодекс всячески поддерживал предпринимательскую активность, полностью устраняя государственное вмешательство из взаимоотношений нанятого работника и предпринимателя. Доктор юридических наук, профессор сравнительного и международного права, иностранный член французского Общества сравнительного законодательства А. Саидов так пишет об этом: «Кодекс Наполеона юридически закрепил в имущественном обороте свободу личности, свободу предпринимательской деятельности. В период господства свободной конкуренции каждый французский предприниматель стремился сохранить за собой в области [трудового] договора максимальную свободу, возможность действовать по своему усмотрению, без мелочной государственной опеки и регламентации. Поэтому свобода договора в то время находила свое выражение не только в свободе волеизъявления сторон, но и в автономии личности, в государственном невмешательстве в договорные отношения по принципу либерализма…» А либерализм, как известно, это очень хорошо для экономики. Как бы этому тезису не противились коммуно-фашисты.
Конечно, за двести лет кодекс претерпел некоторые изменения (в особенности в части семейного права), но весьма примечательно, что наименьшим корректировкам подверглось имущественное право.
Именно Наполеоновский кодекс и наполеоновские реформы (экономические, административные, финансовые) превратили Францию в национальное государство. Очень хорошо сказал об этом один из исследователей той эпохи Ф. Массон. Прошу прощения за длинноватую цитату, но точнее, чем Массон, не скажешь:
«Бурбонская Франция складывалась веками: каждый король внес в нее свой камень, каждая королева — свое приданое, и каждое из входящих в состав ее племен, признавая над собой верховную власть короля, сохраняло свои местные учреждения. Все эти народы, между которыми король служил соединительным звеном, жили своей особой жизнью, имели свой дух, свой язык, свои обычаи и никогда, несмотря ни на какие попытки, не сливались в единую, великую нацию. Между ними не было ни общего духа, ни общей цели, ни общих законов. Французский король, бывший, в сущности, только королем Иль-де-Франса, должен был бы, по примеру других государей, присоединить к своему титулу названия княжеств и графств, верховным властителем которых он был. В сущности, он один связывал своею особой все эти разнородные элементы, сосредотачивая в своих руках права.
Но народ зашевелился, воспрял, захотел жить. Границы между княжествами пали, народы заговорили между собой через их развалины и, к удивлению своему, убедились, что они понимают друг друга, убедились, что у них одинаковые сетования, нужды, интересы, один и тот же идеал. И из конца в конец этого государства, у которого не было ничего общего, кроме короля, пробежал одинаковый трепет: люди различных рас, говорившие на различных наречиях, почувствовали себя одной нацией и стали Францией.
Но народ зашевелился, воспрял, захотел жить. Границы между княжествами пали, народы заговорили между собой через их развалины и, к удивлению своему, убедились, что они понимают друг друга, убедились, что у них одинаковые сетования, нужды, интересы, один и тот же идеал. И из конца в конец этого государства, у которого не было ничего общего, кроме короля, пробежал одинаковый трепет: люди различных рас, говорившие на различных наречиях, почувствовали себя одной нацией и стали Францией.
Наполеон стал избранником этой нации. Он сам соорудил национальный механизм. Он сделал этот механизм настолько универсальным, что тот мог править миром, и настолько гибким, что он мог совершенствоваться и применяться к новым потребностям. Испортилось одно колесо — его снимают, истерлась одна пружина — ее меняют, и машина продолжает работать. Механизм не зависит даже от своего творца…»
По сути, Массон пишет о том, как новые экономические условия, вызванные развитием новых технологий, стандартизируют социальное пространство. Новой экономике требуется новое, более широкое поле деятельности, новый рынок, и она превращает кучку диковатых племен с разными обычаями и диалектами в одну нацию. По счастью, тогда, в отличие от нынешних времен, пораженных проказой политкорректности, никто не фетишизировал племенную идентификацию, возводя отсталость в ранг ценности. Напротив, слияние племен, княжеств и герцогств в одну страну, в одну нацию прошло на ура. Это была мощная поступь прогресса.
Сейчас глобальный рынок объективно требует того же — стандартизации и превращения наций в единую общность, которая называется земной цивилизацией, — с одним языком, одной валютой, одними законами и единой системой мер и весов на всю планету. А избыток социализма и истерические вопли о необходимости сохранения малых народностей, языков и культур мешают этому процессу.
За пару-тройку месяцев до написания этих строк я видел репортаж из Мордовии, где инициативная группа вполне русскоговорящих граждан требовала сохранения мордовского языка и введения в стандартную раскладку «Windows» специфических значков мордовского алфавита. При этом все они прекрасно владели русским. Так зачем им мордовский? В качестве сувенира? А не дорого ли поддерживать ручное производство каменных топоров при наличии железных фабричных?.. Тем не менее московская власть в этом телерепортаже поддержала пещерных энтузиастов, говоря бессмысленные дежурные слова о необходимости и важности сохранения племенной самобытности и туземного языка. Зачем?
Многим жалко терять эти самые этнические самобытности, как жалко терять исчезающие виды. Но этот процесс неизбежен. Представьте себе на глобусе, например, Дагестан. Всмотритесь в эту пылинку, где проживает 30 народностей и соответственно функционируют столько же языков. Из них две трети — языки бесписьменные! На них говорит от нескольких сотен до нескольких тысяч человек. Теперь понимаете?..
Профессор Дэвид Харрисон из Суортморского колледжа в Пенсильвании бьет тревогу: ай-яй-яй, на Земле в среднем каждые две недели исчезает один человеческий язык, в основном в результате смерти последних его носителей!..
Ну и что? К чему жалеть то, что никому уже не нужно?..
Глава 2 «Я РАЗДЕЛЯЮ ВАШЕ ГОРЕ…»
…Все-таки удивительно, насколько идеи Наполеона порой опережали свое время. Воюя на ближнем Востоке, он первым из всех европейских политиков призывает к созданию Израиля — еврейского государства. И даже пишет воззвание к евреям Африки и Азии, в котором призывает: «Израильтяне! Франция предлагает вернуть вам родину. При помощи и поддержке нашего народа возьмите то, что когда-то было у вас захвачено, и сохраните от всех, кто на это посягнет». Прямо пророк какой-то.
Вообще, раз уж речь зашла о евреях, замечу, что Наполеон был первым деятелем в Европе, который начал проводить цивилизованную политику по отношению к ним. Тогда все европейские страны евреев откровенно дискриминировали. Существовали гетто, где жили евреи, была черта оседлости, за которую они не имели права выезжать. Сталин и Гитлер — эти две отрыжки Средневековья — не придумали ничего нового в своих гонениях на евреев, они просто продолжили старую добрую евротрадицию.
В России, например, при царе Александре I для решения «еврейской проблемы» был создан так называемый Комитет по благоустройству евреев, куда входили не последние люди в империи — министр юстиции, министр внутренних дел, графья разные… Как же они планировали улучшить долю еврейскую? Комитет подготовил «Положение о евреях», по которому евреи изгонялись из деревень за черту оседлости, по сути, в гетто. Это чем-то напоминало сталинские переселения народов, но было актом не одномоментным (железных дорог и войск НКВД тогда еще не существовало), а растянутым на три года. За этот срок десятки тысяч семей с традиционными ограблениями и насилием были изгнаны из своих домов. «Положение о евреях» было принято в 1804 году, к 1807 году все было кончено — народ выселен.
А как решал «еврейский вопрос» Наполеон? Весьма нетрадиционно. Он отчего-то решил, что евреи — тоже люди и, соответственно, должны иметь такие же права, что и прочие граждане Франции. И их религия тоже. С 1802 года иудаизм был приравнен в правах к другим религиям. Больше того, в 1806 году Наполеон решил после почти двухтысячелетнего перерыва созвать Синедрион. Для справки: с 72 года нашей эры, после того, как римский полководец Тит взял Иерусалим и разрушил Храм, Синедрион больше не собирался.
Зачем Наполеон все это делал? А затем, что его целью было создание консолидированного гражданского общества. В котором нет людей второго сорта. В котором каждый может проявить свои способности и получить свою долю благополучия в меру этих способностей.
…После сказанного вас удивит, что в 1812 году российские евреи встречали французскую армию как освободителей?..
К каким экономическим результатам привели наполеоновские заделы, мы увидим позже, когда будем подводить итоги наполеоновского правления. А сейчас, забегая вперед, скажу лишь, что весь XIX век французы вспоминали дешевый наполеоновский хлеб, высокие наполеоновские зарплаты и называли наполеоновскую эпоху «золотым временем». Историк, писатель и экс-министр французского правительства (при Франсуа Миттеране) Макс Гало вспоминал: «Мой прадедушка, жесткий по характеру человек, каждый вечер брал в руки книгу, и слезы текли по его лицу. Он читал мемуары, написанные Наполеоном на острове Святой Елены». И этот прадедушка, вспоминающий «золотое время», был такой не один, уж слишком велик был контраст между наполеоновской эпохой и временем возвратившихся Бурбонов.
Некоторые исследователи считают, что Наполеон заботился только о капиталистах, а рабочих при нем нещадно эксплуатировали. Об этом, например, пишет Тарле, напоминая своим читателям, что именно Наполеон придумал для рабочих такое ужасное средство угнетения, как «трудовые книжки». Но тут не следует забывать, когда и при ком жил этот сталинский сокол с еврейским клювом. И какой риторики он должен был придерживаться, обитая в стране победившего (самого себя) пролетариата. Пролетариата, не просто имеющего аналогичные наполеоновским трудовые книжки, но и практически полностью закрепощенного, приписанного к военным заводам и рискующего сесть в лагерь за 20-минутное опоздание. (Подробнее об этом — в моей книге «Бей первым!»)
Да, и при Наполеоне не все было идеально. Но гораздо лучше, чем до и после него. А заботу Наполеона о людях лучше иных продемонстрируют следующие подписанные им документы разных лет.
Узнав о контрибуциях, наложенных чиновниками на итальянцев в Вероне, Наполеон восклицает: «…пусть берут с богатых, хотя это и несчастье, но оно неизбежно при войне, но брать с бедных — подло».
1802 год: «Если наступят такие же морозы, как в 1789 году, топить церкви и другие учреждения, чтобы дать народу возможность греться».
1807 год: «Надо устроить так, чтобы все знали, что нищих будут задерживать. Но отправлять их в тюрьму было бы глупо и жестоко. Нужно задерживать их лишь для того, чтобы научить трудом зарабатывать себе на жизнь. Для этого в каждом департаменте должны быть один или несколько домов или благотворительных мастерских». Для сравнения — в Англии нищих и бродяг просто вешали…
1810 год: «Меня уверяют, что у рабочих Роттердама и Амстердама нет работы. Сообщите мне, что это за рабочие и какие работы им можно было бы поручить».
1811 год: «В Париже есть много безработных рабочих. Желая дать им работу, прошу вас: 1) сделать экстраординарный заказ артиллерийской упряжи…»
«Предместье Сент-Антуан нуждается в работе, я желаю предоставить ее ему. Пусть сделают такой заказ, чтобы на время мая и июня 2000 безработных мебельщиков предместья Сент-Антуан были обеспечены работой…»