Кроме того, он еще и подметки на ходу рвет. Деловой, энергии в нем через край. Из крестьянской семьи, не избалован, трудяга, семьянин. Этот – экипаж не обидит. Постарается понять человека. В беде не оставит. Если увидит божью искру – не затопчет, продолжит дело Репина и Солодуна.
Еще бы над собой, духовно, кроме голой грамоты: книги, искусство… был бы Командир…
А вот Саша Т. С Як-40, но явно звезд с неба не хватает. Досадует, что «туполь» ему не дается. А в разговорах одно: гулянки, бабы, выпивка, драки, добыть, достать, пробить. Снимали его с летной работы за нарушение. Каков человек, таков и пилот.
Я не говорю, что он плохой, нет, но – неорганизованный. Нет стержня, нет работы над собой, раб страстей, сторонник взгляда, что в жизни можно все обойти, извернуться, все грешны, слаб человек, и т.п.
Слаб и летчик.
Коля Евдокимов. С «элки». Тюлень. Ленив. Только набрали высоту круга – включает автопилот. В полете – газеты…
Не хочешь – не надо.
Ту-154, да и любой самолет, требует постоянной работы над собой, постоянного напряженного анализа, желания, и на работе, и вне ее.
Может, поэтому я летаю без происшествий.
Но, может, поэтому я так и чувствую тяжесть прожитых лет. Если где-то прибавится, то обязательно должно где-то что-то отняться.
Я еще при первом знакомстве сказал Андрею, что главное для меня в пилоте – нравственные качества и способность работать над собой. В общем, это что-то от интеллигентности. Он понял.
Но мне грубо претит, когда за штурвал прется эдакий простяга с рабоче-крестьянским уклоном. Простяг «Тушка» не любит. А под рабоче-крестьянским уклоном обычно маскируется только хамство в его нравственно-этическом понимании: то хамство, того хама, из которого не будет пана. Опять же, пана не с классовой точки зрения, а – человека дворянски-высоких нравственных качеств, из которого вылепляется, с потом, слезами и раздумьями, Мастер.
Да простят мне простые люди. Я сам человек не простой, таких же и люблю.
Летчик – не рабочий и не крестьянин. И не прослойка. Он – летчик, он – сам по себе. Он – штучная профессия, а значит, Личность. Ну… должен быть.
Слишком много у нас в стране простых людей, продукта. А хотелось бы, чтобы моя Родина была страной Мастеров.
Есть такая штука – вдохновение. Она подразумевает присутствие в Мастере Духа. Ну, кто его вдохнул, неважно, может, Бог, но – вдохнул. Без Духа в ремесле – бездуховность и поделки. С Духом – божественная посадка в самых сложных условиях, а это уже – Искусство.
Так вот: у рабочего Духа нет. Он – раб, исполнитель. Откуда у него вдохновение. А у многих летчиков – есть.
Я работал рабочим на заводе, и знаю. Редко, очень редко среди рабочей массы встречаются мастера. Обычно они как инородное тело.
Может, я перегибаю палку, может, глубоко неправ. И я всех равно уважаю; но тех, в ком присутствует божья искра и вдохновение, я уважаю неизмеримо больше.
Это романтика во мне еще тлеет.
А у Бори К. были рабочие посадки. Он ушел.
Крестьянский сын Алексей Бабаев делал свое дело истово и с тщательно скрываемой любовью. И Бог наградил его Искусством Мягкой Посадки. Это немало, потому что мягкая посадка – вершина большой пирамиды.
И достойный преемник Леши – крестьянский же сын Андрей Гайер, так же истово делает свое дело, и горит его искра, пламенем горит!
Это – интеллигенты… хотя если бы мой Митрич о себе такое услыхал, он бы с матом расхохотался мне в лицо.
Но главное свое Дело он делал интеллигентно.
30.07. Выходной. Завтра в проклятый трехдневный Львов, а сегодня отдых, сам себе хозяин, ну там, мелочи по дому.
На днях слетали в восемьсот раз проклятый Норильск, ночной, тот, что в 23.20 по Москве. Но нам повезло: там был туман, и мы еще пару часов проспали в профилактории – без комаров! с водой! и на упругих, потрясающих воображение полутораспальных кроватях! Утром рулили на исполнительный навстречу восходящему солнцу, и Витя умудрялся досыпать над пультом и одновременно долдонить контрольную карту.
Кому нужен этот рейс в три часа ночи? Ни нам, ни пассажирам, ни службам, – ни у нас, ни в Норильске. Расписание местное, уж можно было бы днем. Вообще, летом у нас традиционно все рейсы ночью. А во всем мире вокзалы на ночь закрываются. Там ночью спят. По крайней мере, такие слухи ходят среди нашего полусонного брата.
В Норильске Саша засумлевался насчет посадки на пупок. Я показал.
Мастерство, нарождающееся в Андрее Гайере, выражается в том, что другим вторым пилотам я подсказываю до земли, ну хоть бы так: вот-вот-вот, правильно, хорошо, так, так, ну, еще чуть… А Андрею я ничего не говорю. Ни-че-го. Ему этого не требуется.
Может, я рублю под корень самостоятельность в других, но в Андрюше это прорастает само; пусть где и сам почувствует свой промах, но Мастер в моем понимании – это «Сам Я». Он сам поймет, сам сделает выводы, сам исправится и в будущем не допустит.
А другие еще нуждаются в поддержке, и я их держу под локоть, ведя сквозь сомнения, пока они методом зубрежки не уверуют в себя. Их «Сам Я» звучит поскромнее, с малой буквы, с удивленным полувопросом: я – сам?
Мастер должен уважать свое Я. Молодцы англичане: у них местоимение «я» пишется с большой буквы, а «он», «она», «они» – с маленькой.
В том и беда пролетария, что он привык все только коллективно: и трудиться и отдыхать. Сколько бутылок брать? Ну, на каждого по бутылке, плюс еще одна… нет, две…
Воспитанный на Маяковском (единица – вздор, единица – ноль), он и живет и работает, и отдыхает, и приобщается к культуре – только коллективно, локоть к локтю, плечо к плечу… а я что… я – как все…
А Мастер всегда Сам. Ему труднее, плеч и локтей рядом нет… но он свободен. И мыслит, и молится, и плачет, и принимает решение, и воплощает – он один.
Может, поэтому я недолюбливаю проверяющих, которые постоянно мягко держатся за штурвал. Толя Уткин еще на Ан-2 приучал меня: пилот садит машину сам! – и руки демонстративно убирал прочь от штурвала. Давал мне летать, спасибо ему. И Солодун так же делал. И я так же делаю. Хочу, чтобы и ученики мои так же делали.
Конечно, плечо экипажа я чувствую, и нуждаюсь в нем, но, извините, и дирижер оркестра чувствует плечо любого музыканта, но это плечо, этот смычок, – кончик его дирижерской палочки.
Как без музыкантов дирижер не создаст музыки, так и без экипажа не получится полета. Так без народных масс не получится революции. Но, извините, кто-то же берет на себя, дирижирует, принимает решение, воплощает замысел.
Молекулам тормозной жидкости уютно и комфортабельно вместе, зажатым в трубопроводах системы. И сила в ней скрыта. Но кто-то жмет на педаль.
Не в обиду моему прекрасному экипажу. Кто на что учился. Я – на Командира, человека, взвалившего на себя ответственность и груз принятия решений. Значит, я и жму на педаль. От того, как сработаем мы все – по моей команде! – зависит их судьба. Ошибусь я – и стихия разорвет трубки системы, молекулы исчезнут в разрушительной энтропии. На мне – ответственность. А результат – налицо.
Прописные истины. Но есть пилоты-личности и пилоты-лесорубы.
В Ленинграде (или Санкт-Петербурге, как сейчас решили) разложили «Тушку». Командир, пилот-инструктор, с налетом 18 000 часов, из них на «Тушке» 10 000; второй пилот – на «Тушке» 1800, кандидат на ввод. В простых условиях, заход по приводам, т.е. визуально; допустили после пролета ближнего привода большую вертикальную скорость снижения, только и всего. Для меня большая – 5 м/сек. Для них, видимо, допустимая – гораздо больше, ибо хряпнулись за 16 м до торца, самолет развалился, убили часть пассажиров.
Не вы первые, не вы последние. Но где был Командир, Инструктор, Мастер, Обучающий, Наставник? Сейчас – больница, потом зона…
Заелся? Спал? Ругались? Ну, они-то знают. А люди погибли.
И всего-то: вертикальная скорость. Вот что такое «Тушка», вот что такое авиация.
3.08. Львовский рейс. Нет топлива. Винница, дозаправка. Три нескладных Сашиных посадки. Грозы. Фарца. Вялость после ночи.
5.08. Года три назад, услышав «Белые розы» в исполнении «Ласкового мая», я подумал: началась эра примитивной, бездуховной музыкальной жвачки, возбуждающей низшие отделы спинного мозга. Пустой музыкальный онанизм. Музыка для подростков, написанная подростками же, цепко держит недозрелый туповатый интеллект в мягких кошачьих лапках. И немногим, весьма немногим индивидуумам удастся пробить этот уровень и вырваться над ним, – и то, путем серьезной работы над собой. А кому это сейчас надо – работать над своим интеллектом.
При Моцарте, Бахе, Бетховене, даже при Чайковском, для подростков музыку не писали. Подразумевалось, что отрок способен понять то же, что и взрослый, а если не понимает – пусть стремится стать взрослым. И вообще, музыка писалась для народа, а не для его групп и классов.
Слушая эту… этот ритмический шум, эти три аккорда, я думаю: еще на поколение мы отброшены назад, к жвачке, к потреблению, к винтикам, к «кулюфтиву», к стае особей с дремлющим, подростковым интеллектом.
В наше время, вернее, в это безвременье, надо изо всех сил держаться за классику. И я, донашивая предпоследние штаны, благодарю судьбу за то, что на этой работе хоть книги, по любой цене, могу покупать свободно, где ни поймаю. Да только прилавки забиты дерьмом детектива, фантастики и секса, в его кооператорской интерпретации. Редко где поймаешь вечную вещь – да еще, по иронии судьбы, ценой гораздо ниже, чем у остального чтива. Примета времени: так вот ценится настоящее и вечное в наш век временщиков и временного.
Никогда человек бездуховный не осознает в себе Мастера. Да он им и не станет. Вот итог т.н. социализма. Не потому не стало мастеров, что не по тому пути пошли, что извратили, и пр. Нет.
Не стало мастеров потому, что результатом т.н. социализма стала всеобщая бездуховность. Именно для достижения бездуховности в массах и затевался этот т.н. социализм. Коллективизация Личностей привела к стаду скотов (по Бакунину). Опчественное, кулюфтивное, ничье, нивелирует результаты именно работы мастера. Моей работы.
Как все. Не высовывайся. Оценка три. Удовлетворительно.
А я всегда был отличник. Всегда стремился быть лучшим.
Проклятый эгоизм? Если угодно, то да. Эгоизм, себялюбие, честолюбие по мне лучше, чем уравниловка и дружки. Я – сам Мастер. Один. Я за себя отвечаю.
Так называемый капитализм никем не создавался, никто ему не писал теорий. Жизнь собрала чистых эгоистов, и каждый из них, в достижении своих эгоистических целей, в крови и борьбе с себе подобными, в вымирании слабых, бесталанных, ленивых, стремясь достичь успеха, благосостояния, – каждый делал свое Дело.
Да, было много крови. Но еще больше – пота. А в результате т.н. капитализм себе живет. А мы летим – в коммуне остановка. И в руках у нас винтовка, ибо только отбирать и рушить умеем.
Как теперь воспитать Мастеров? Ведь во все времена Мастер опирался на уважение народа. А сейчас всем все до лампочки. Подрублены вековые нравственные устои. Общество ленивых рвачей и воров.
Потому что дали власть хаму.
В конце концов, там, за бугром, у власти стоят воротилы, проклятые буржуи, с рогами и хвостами, но каждый из них – делает Дело, и, будьте уверены, – Мастер.
Дураки и лентяи и там есть, без них общества не бывает. Но они – на своем месте. У конвейера. И с ними не церемонятся, когда и подсрачника дадут, если заслужил.
А наши пролетарья и работать-то толком не умеют, и с претензиями, и пролазят в Верховный Совет. Правят!
Я не клевещу. Взять производительность их шахтера и нашего. В двадцать раз! Что – наши меньше вкалывают?
Вот именно. Наш – вкалывает лопатой, чем шире ладони и лопата, тем больше звезд на груди. Как уж там, у них, какой техникой, в каких пластах, как они прилаживаются – но работают на Западе лучше, во много раз, и без звезд.
А наш шахтер, взлелеянный системой, недоучка, пьяница, живущий в бараке и не желающий даже привести свою лачугу в порядок, требует: максимальную зарплату в стране – шахтерам, а потом уже всем остальным, по ранжиру.
Ну, ладно, шахтеры. А летчики?
Мы летаем на дерьме. Оно летает, конечно, и летает само по себе неплохо, так же, как и у них, за рубежом. Неэкономично, но тянет. Как трактор СХТЗ-НАТИ, с железными шипами на колесах, против «Катерпиллера»
Мы сидим там и дергаем за веревочки, нажимаем на палочки, – но ведем железяку сквозь те же грозы, что и «Боинг». Труд тут один, и одна обученность основным законам, и грозы одни и те же. Дай мне тот «Боинг», освою, и выдам ту же производительность, и сэкономлю.
Но и мы бастуем. Нечеловеческая напряженка летом, безделье зимой, скверные условия в кабине, профзаболевания, – это все следствие Системы, где все во имя и на благо человека. И дома ни куска колбасы. И некогда бегать по очередям.
Вот поэтому я – за капитализм, чтоб не стоять в очередях. Вот поэтому я за него, родимого, что там все меряется на доллар, честно ли заработанный или же украденный, но – был бы он!
А у меня рулон бумаги с изображением дедушки Ленина. Сейчас его приукрасили, кружавчиками, как на дамских панталонах.
Пока же наши бульварные газетенки смакуют жизнь валютной проститутки, зарабатывающей своей генитальей с золотыми ободками 200 000 долларов в год – в Советском Союзе! Не вставая с постели…
Один доллар стоит сейчас сорок рублей. За эти рубли на рынке можно купить два кило отличного мяса. За доллар! А в Америке на это ушло бы 24 доллара.
Чего ж вам еще надо-то?
Я получаю за работу летом 60 долларов в месяц. А в Америке минимальная зарплата в стране – 4.20 в час. Бич на подсобных работах там за два дня заработает столько, сколько я – за продленную месячную саннорму.
Мне все мало.
Да, мало. Я – не проститутка, я – пилот.
7.08. Слетал в Краснодар. За весь прошлый месяц – ни одного хлебного рейса, и мы сами себе поставили в пульке на август Краснодар, Симферополь и Сочи на 3 ночи. Сочи у нас забрали, а эти два основных южных рейса, заготовочных, оставили. Мы, естественно, набрали в рейс тары, взяли тележки…
202-я машина подкинула нам кроссворд по шасси. И на рулении ее кидало из стороны в сторону, и по тормозам были записаны замечания, меняли колеса; короче, повнимательнее.
В Оренбурге ее кинуло на пробеге влево так, что мы чуть не выскочили с полосы. Ну, ожидал, реакция сработала. Пришлось дважды обжимать полностью правый тормоз. Зарулили: замененные колеса дымились – выгорала смазка на новых тормозах.
В Краснодаре все повторилось, но мы были готовы.
Ее бы поставить, но на стоянке встречал экипаж Васи Л. с тонной фруктов. Ну, Вася – старый волк, ему и карты в руки. Ничего там особо опасного нет, хотя в Оренбурге тогда проводницы мои чуть не упали с контейнеров. Но если ожидать, да знать, в какую сторону, да учесть, что погода звенит везде, то посадка – ну чуть сложнее чем обычно. Все дело во внезапности. Тут нужна реакция и заложенное еще со второго пилота стремление и умение садиться точно на ось.
Ну, поговорили с Васей, он поблагодарил и ушел на вылет, напутствуемый нашим «повнимательнее». Прилетит домой и поставит ее.
Девчонки с вечера где-то пронюхали, что сегодня должен сюда лететь рейс через Норильск, а значит, нам корячится через 12 часов гнать его домой, а значит, затариться надо бы с вечера.
Черт его знает, откуда у них эти сведения, но опыт подсказывал, что проводницы редко ошибаются в прогнозах. И хоть у меня в задании твердо стояло: югом туда и обратно, никаких Норильсков, – я на всякий случай подготовил коробки, веревки и тележку с вечера. И точно: утром проводники меня подняли: идет-таки с севера. Я позвонил в АДП: да, вам идет рейс, вечно путают с расписанием, и т.п.
Короче, поднял экипаж, мотнули на рыночек, и как раз управились, только поесть не успели. Я-то успел, мне подготовки меньше всего. Нагреб два пуда помидор под засолку и два ведра слив на варенье.
Сейчас вот и займусь помидорами. И душа спокойна. У нас на рынке помидоры чуть не три рубля штука, а там – девять копеек за кило в магазине, а на рынке – шестьдесят.
У Саши вроде бы медленно начинает получаться с посадкой. Ось уже ловит, за скоростями следит, но я еще строго и вслух контролирую. Ну, будет летать, куда он денется.
В Норильске я снова показал посадку на пупок; удалось. А уж рулить на 489-й после 202-й было истинным наслаждением.
Лето проходит без особого напряжения, хватает отдыха, планируют, в общем, так, что ночи в меру; а потом еще очень важно то, что ночь и переработка хорошо оплачиваются, есть стимул, это помогает переносить трудности. Разве сравнить с прошлым летом, когда за продленку едва натягивалось 900 рэ, а нынче – за две тысячи. Ну, и экипажей наклепали достаточно, план на всех разбросали, получается где-то по 70 часов.
С 1 числа буду просить отпуск, я его заслужил.
Никогда бы не подумал, что солить помидоры доставляет такое удовольствие. Пожалуй, даже большее, чем от акта любви. Вещи, конечно, несравнимые, но то можно хоть каждый день, а здесь – раз в год. Праздник.