— Так я и сделаю, — согласилась Мелисса.
Она немного прошлась по травяным газонам, полюбовалась фонтанами и высеченными из камня чашами, конечно же привезенными из Италии.
В одной части парка был устроен каскад, откуда по стокам, обсаженным цветами, вода сбегала к озерам.
Мелиссе еще столько хотелось увидеть; осталось столько необследованных уголков, но она чувствовала себя виноватой из-за того, что надолго оставила Черил одну.
Однако, вернувшись во дворец, она обнаружила, что волновалась напрасно.
Сидевшая возле спальни Черил служанка сообщила, что из затемненной комнаты не доносилось ни звука. Мелисса заглянула к Черил и убедилась, что та еще спит.
Девушка решила тоже немного поспать — хоть как-то возместить часы, проведенные ночью без сна, и прилегла у себя на кушетке. Но вместо того, чтобы заснуть, она снова и снова перебирала в уме все, что ей нужно сказать герцогу.
Трудно было решить, с чего начать, но еще труднее — продумать, какие лучше привести доводы, дабы убедить герцога изменить свое отношение к замужеству Черил.
В гостиной, предоставленной им с Черил в личное пользование, Мелисса в одиночестве съела ленч, который ей подавали дворецкий и два лакея.
Было уже три часа, когда вошедший лакей уведомил ее о возвращении герцога.
Вызвав горничную, Мелисса вновь попросила ее посидеть возле спальни Черил и спустилась в холл, внезапно почувствовав себя маленькой и незначительной.
В холле находились мажордом и шесть лакеев. Мелисса спросила у мажордома, удобно ли будет сейчас поговорить с герцогом.
— Пройдемте со мной, мисс, — важно произнес тот, — Я провожу вас в личную гостиную его светлости.
Они двигались по тем же длинным коридорам, по которым проходили накануне, Мелиссе подумалось, что можно прекрасно нагуляться и внутри дворца, даже не выходя наружу.
Как выяснилось, герцог находился вовсе не в том салоне, в котором принимал их с Черил после прибытия. Они повернули в другую сторону, и где-то посредине коридора Мелисса увидела двух лакеев, стоявших по обе стороны дверей красного дерева.
Мажордом что-то сказал одному из лакеев, и тот ответил ему вполголоса.
— Насколько я понимаю, мисс, — обратился мажордом к Мелиссе, — его светлость сейчас занят. Я этого не знал, иначе не привел бы вас сюда. Но если вы любезно согласитесь подождать в соседней комнате, я дам вам знать тотчас, как только его светлость освободится.
— Благодарю вас, — ответила Мелисса. — Я не тороплюсь.
Мажордом открыл другую дверь, и Мелисса вошла в соседнюю комнату. Все стены здесь были увешаны гравюрами, посвященными спортивным состязаниям, и картинами с изображением дворца, написанными в различные столетия. Мажордом закрыл за ней дверь, и Мелисса начала разглядывать картины, отмечая, как мало изменился внешний облик дворца; некоторые из самых ранних работ она нашла очень неуклюжими и забавными.
Приблизившись к боковым дверям рядом с камином, она услыхала за стеной голоса людей. В одном из них она признала герцога.
— Я уже сказал, Джервес, — говорил он, — что не желаю видеть тебя здесь. Я не намерен больше оплачивать твои долги.
— Вы предпочитаете, чтобы я томился в долговой тюрьме? Это, знаете ли, вызовет скандал.
Голос Джервеса Байрама звучал вызывающе.
— Мне это совершенно безразлично, — отозвался герцог. — Я тебя предупреждал, что не собираюсь и дальше оплачивать твои азартные игры и сумасшедшие выходки. Они переходят все допустимые границы.
— Вы забываете, что теперь я — ваш наследник.
— К несчастью, этого я никак не могу позабыть, — сказал герцог ледяным голосом, — но вовсе не собираюсь бросать деньги на ветер.
— В семьях, подобных нашей, предполагаемому наследнику принято выплачивать приличные деньги на содержание.
— С тех пор как я стал герцогом, я выделил тебе изрядную сумму, и ты промотал эти деньги таким мерзким образом, что мне тошно даже говорить об этом. Больше ты от меня ничего не получишь. Убирайся прочь из моего дома и держись от него подальше!
На мгновение наступило молчание, а затем голос Джервеса Байрама произнес:
— Если это ваше последнее слово, я не буду с вами спорить. Разумеется, вы понимаете, что я могу одолжить деньги в расчете на мои ожидания в будущем.
— Твои, как ты выражаешься, «ожидания», — отозвался герцог, — ростовщикам покажутся не слишком радужными. Я еще относительно молод и умирать не собираюсь.
— Ну разумеется, и я желаю вам доброго здоровья. Но вот долго ли вы проживете — это лишь одному Богу известно.
В словах Джервеса Байрама Мелисса почувствовала скрытую угрозу, хотя говорил он любезным тоном.
Должно быть, герцог дернул шнур сонетки, ибо, ничего не сказав в ответ, он произнес:
— Мажордом, мистер Джервес уходит. Будьте добры, проводите его до дверей.
— Да, конечно, ваша светлость, — услышала Мелисса ответ мажордома.
Вскоре раздался звук закрываемой двери. Лишь тут Мелисса сообразила, что подслушивала.
Повернувшись, девушка обратила внимание, что дверь между комнатой, в которой она находится, и салоном, откуда доносились голоса, слегка приоткрыта.
Замерев от испуга, она напряженно смотрела на дверь. Только бы герцог не узнал, что она оказалась невольным свидетелем его разговора с племянником!
Мелисса отошла в дальний конец комнаты и повернулась к окну. Она увидела озера, сверкающие под лучами весеннего солнца, и поняла, что смотрит на центральную часть парка перед фасадом дворца. Прямо под окном проходила покрытая гравием дорожка, на которой разворачивались экипажи.
Мелисса поглядела вниз и заметила небольшую черно-желтую коляску, несомненно, принадлежащую Джервесу Байраму. Двух впряженных в нее гнедых лошадей держал под уздцы грум в ливрее герцога Олдвикского.
Она продолжала наблюдать. Лошади беспокойно перебирали ногами. Через несколько минут по ступенькам спустился Джервес Байрам, в шляпе, сдвинутой набок, и одежде куда более щегольской, чем та, которая была на нем в «Бегущем лисе».
Он вскочил в экипаж и взял в руки вожжи. Мелисса ожидала, что теперь грум отпустит лошадей, но этого не случилось. Грум словно ждал кого-то, и Джервес Байрам повернул голову.
Мелиссе стало любопытно, что происходит. Но вот она увидела, как из-за угла появился человек, и догадалась, что это грум Джервеса Байрама. Должно быть, он решил немного пройтись, не ожидая столь быстрого возвращения хозяина.
Грум сообразил, что случилось, и побежал. Он был очень маленького роста. Мелисса сначала даже подумала, что он еще совсем мальчик, да и бежал он проворно.
Видимо, Джервес Байрам отдал распоряжение герцогскому груму. Тот отошел в сторону, и лошади тронулись с места.
Бегущий уже почти поравнялся с экипажем, когда с головы у него слетела шляпа с кокардой. Остановившись, он подхватил ее и только после этого подбежал к коляске, уже довольно быстро двигавшейся в сторону мостика. Он прыгнул на запятки и натянул шляпу на голову.
Когда грум наклонился поднять шляпу, Мелисса поняла, что это вовсе не мальчик, как ей показалось вначале: он оказался совершенно лысым.
Девушка смотрела, как лошади прибавили скорость, миновали мостик из серого камня и исчезли между дубов на длинной подъездной аллее. Джервес Байрам уехал.
Мелиссе очень хотелось надеяться, что услышанный ею разговор не привел герцога в дурное расположение духа.
Она с тревогой ждала, когда ее позовут. Дверь отворилась, и мажордом с побагровевшим лицом, словно он очень торопился, сказал:
— Мисс, его светлость освободился.
Мелисса медленно отвернулась от окна, прошла через всю комнату и вышла в коридор. Здесь два лакея отворили обе половинки двери красного дерева, мажордом выступил вперед и объявил:
— Мисс Уэлдон, ваша светлость!
Было ясно, что герцог, сидевший в кресле с газетой в руках, совершенно не ожидал ее прихода. Он встал и ждал, пока девушка приблизится, а Мелисса шла и думала, до чего же она огромная, эта комната, и как долго ей придется идти.
На ней было простенькое платье из белого муслина с голубым поясом, сшитое ею самой. В лучах солнца, льющихся сквозь окна, волосы ее казались поразительно светлыми, в широко раскрытых глазах на маленьком личике застыла тревога, и вся она выглядела чрезвычайно юной.
— Могу я поговорить с вашей светлостью? — тихо спросила она.
— Ну разумеется, мисс Уэлдон, — ответил герцог. — Не угодно ли присесть?
Он указал на кресло рядом со своим. Мелисса уселась на самый краешек и, крепко сцепив руки, положила их на колени.
Герцог, по-видимому, чувствовал себя вполне непринужденно. Он откинулся назад, не сводя глаз с ее лица; Мелисса подумала, до чего же внушительно он выглядит и как трудно для разговора с ним найти нужные слова.
— Черил не спала… всю ночь, — начала она наконец. — Сегодня утром я хотела увидеться с вашей светлостью и попросить послать за врачом, но, к сожалению, вы уже уехали.
— Истерика не заставит меня изменить принятое решение, — заметил герцог.
Мелисса взглянула на него, и слова, которые она собиралась сказать, замерли у нее на губах.
Наступило долгое молчание; затем герцог спросил:
— Вы что-то еще мне хотите сказать, мисс Уэлдон?
— Я хочу… многое вам сказать, — ответила Мелисса, — но это нелегко, потому что я вас… боюсь.
В глазах герцога мелькнуло удивление.
— Я считал вас храброй девушкой, мисс Уэлдон, — сказал он.
— Я тоже так… считала, — отозвалась Мелисса, — но теперь знаю, что я… трусиха. — Помолчав, она печально добавила: — Никогда не думала, что буду так бояться чего-нибудь или кого-нибудь. Однако же теперь я физически боюсь свою мачеху и… еще одного человека, а вот… в умственном отношении боюсь… вас.
На мгновение уголки губ герцога чуть заметно дрогнули, и он сказал:
— Могу лишь выразить сожаление о том, что так на вас действую.
— Пожалуйста, постарайтесь просто… выслушать то, что я хочу… сказать, — попросила Мелисса, — и не… сердиться, пока я… не закончу.
— Вы считаете, что ваши слова вызовут у меня раздражение? — спросил герцог.
— Мне… так кажется, — подтвердила Мелисса, — но… все равно я должна… сказать это.
Твердо сжатые губы герцога вновь раздвинулись чуть ли не в улыбке.
— Возможно, вам будет легче, если я пообещаю выслушать ваши слова без предубеждения.
— Благодарю вас, — проговорила Мелисса. — Просто я должна… попытаться заставить вас… понять.
— Я весь внимание, — произнес герцог.
— Я прочитала об одном вашем предке, который был лордом главным судьей Англии[17], — начала Мелисса. — В книге говорилось, что все восхищались им и доверяли ему, потому что он никогда не принимал решение, не выслушав все доводы, и всегда искал какие-то смягчающие обстоятельства, прежде чем вынести приговор.
В комнате наступила тишина. Затем герцог сказал:
— Вы хотите сказать, что я не выслушал все доводы прежде, чем принять решение, и, как вы уведомили меня вчера, поступил жестоко и несправедливо?
— Это звучит очень… дерзко, — проговорила Мелисса, — но… я действительно так… считаю.
— В таком случае я просто обязан выслушать все, что вы хотите сказать в защиту желания Черил погубить свою жизнь прежде, чем она повзрослеет и осознает собственную глупость!
— Разве полюбить — это глупость? — задала вопрос Мелисса. — Я всегда верила, что это случается… само собой, и ничего тут… не поделаешь.
Она заметила мелькнувшее на лице герцога выражение и быстро добавила:
— Конечно, циничным быть легко; легко говорить, мол, Черил слишком молода, чтобы полюбить или, во всяком случае, чтобы понять это. Но разве тем самым вы не беретесь утверждать, будто любовь — это чувство, ограниченное только определенным возрастом, или будто она зависит от возраста?
— Я говорил не о любви, — возразил герцог. — Я говорил о замужестве Черил.
— Вы намерены выдать ее замуж, когда сочтете нужным, просто потому, что с точки зрения света этот брак будет выгодным? — спросила Мелисса. — Но как можно сотворить такое с девушкой, подобной Черил? Ведь она росла окруженная любовью.
— Разве из-за этого она стала не такой, как другие? — спросил герцог.
— Да, я считаю, что это так! — подтвердила Мелисса. — Впрочем, любая девушка, в какой бы семье она ни росла, не желает быть чьей-то собственностью — предметом торговли, который достается тому, кто может больше за него заплатить.
— Большинство устроенных браков оказываются вполне счастливыми, — заметил герцог. — Женщине обеспечена безбедная жизнь; она находится под защитой имени мужа и приобретает определенное положение в обществе; у нее появляются дети — для удовлетворения эмоциональных порывов, воспеваемых под именем любви.
— И вы думаете, этого достаточно? — спросила Мелисса. — Неужели вы полагаете, будто для такой девушки, как Черил, довольно крыши над головой, пусть даже самой великолепной, и тщеславного осознания, что к ее имени добавился громкий титул, а на дверцах кареты появился геральдический герб?
Мелисса говорила с тем же сарказмом, что и герцог, при этом глаза ее сверкали боевым задором:
— Как это типично для мужчин — считать, будто женщине не нужно ничего, кроме удобств, что у нее нет души, что она не испытывает никаких других чувств, кроме благодарности к тому мужчине, под защитой имени которого, как вы выразились, она находится!
Она перевела дыхание.
— Женщины способны испытывать не менее глубокие чувства, чем мужчины, если не глубже, но, невзирая на это, вы готовы обращаться с нами как с бесчувственными марионетками, передавать из рук в руки, словно животных, от которых можно избавиться.
— Мисс Уэлдон, вы приводите очень убедительные доводы, — сказал герцог; Мелиссе показалось, что он над ней подсмеивается. — Н тем не менее брак для женщины — это единственно возможный выход.
— Брак с тем, кого она любит, — поправила его Мелисса, — а не с тем, кому она нужна всего лишь как агрегат для воспроизводства детей.
Наступила пауза, после которой герцог сказал:
— Черил молода. Она полюбит снова, и на этот раз человека, вне всяких сомнений более достойного.
— Откуда вам известно, что Чарльз Сондерс — человек недостойный? — возразила Мелисса. — Вы так решили оттого, что Черил объявила, что любит его. Вот это совершенно несправедливо! Вы сочли его охотником за приданым лишь по той причине, что он не так богат, как Черил. Но он полюбил ее с первого взгляда, когда она была еще пятнадцатилетней девочкой. Он больше никого не замечал и считал дни, дожидаясь того времени, когда она станет достаточно взрослой, чтобы выйти за него замуж.
Голос Мелиссы окреп:
— И вот теперь, когда они могли бы обвенчаться, трагическое стечение обстоятельств привело к тому, что вмешиваетесь вы и лишаете их этой возможности. Причем не по какой-то серьезной причине, а всего лишь из-за личного предубеждения. Оно заставляет вас думать, что женщины не должны влюбляться, а браки следует заключать, руководствуясь только тем, насколько богат жених.
Мелисса говорила с вызовом. Затем, внезапно осознав, что скорее ведет с герцогом борьбу, нежели обращается к нему с просьбой, она произнесла совершенно иным током:
— Я… очень плохо… хлопочу за Черил… Я собиралась смиренно просить вас о снисхождении, а вместо этого начала отстаивать свое мнение, которое, я знаю, вы находите совершенно неубедительным.
— Откуда такая уверенность? — спросил герцог.
— Да ведь вы действуете руководствуясь не логикой или здравым смыслом, — не удержалась Мелисса. — Вы повелеваете, распоряжаетесь, ведете себя так, будто… вам все подвластно! Вы изображаете из себя… Бога! Так нельзя… я знаю, что так нельзя!
— Вы поразительная девушка, — медленно проговорил герцог.
— Я говорю не о себе, — сказала Мелисса. — Но если хотите знать мое мнение, то я считаю, что в высшей степени дурно и безнравственно принуждать женщину к браку с мужчиной, которого она не любит и который, возможно… физически ей отвратителен.
Голос Мелиссы дрогнул, в ее огромных выразительных глазах появился страх. В этот миг она подумала не о Черил, а о Дане Торпе и о намерении мачехи выдать ее замуж за этого человека.
Она заговорила тише:
— Прошу вас, постарайтесь понять: Черил любит по-настоящему! Она очень похожа на своего отца и любит всей душой, всем сердцем. Сколько бы лет ей ни исполнилось — семнадцать или семьдесят, — ее чувства к Чарльзу Сондерсу останутся неизменными.
— Неужели вы и впрямь считаете, будто любовь не зависит от возраста? — спросил герцог.
Мелиссе показалось, что он подсмеивается над ней.
— Вы и ваши родные считали ошибкой то, что отец Черил женился в семнадцать лет, — отвечала она. — Но он и леди Рудольф были очень счастливы вместе. Черил точно такая же, как и ее отец. Если вы не позволите ей выйти замуж за Чарльза, если намеренно разлучите их не только на какое-то время, но и навсегда — а мне кажется, вы собираетесь поступить именно так, — тогда вы погубите ее.
Мелисса перевела дыхание.
— Она начнет думать о смерти. Это будет означать, что она нездорова и умственно, и душевно. Она перестанет быть цельной натурой и никогда не будет счастлива.
— Неужели мой брат был так безоблачно счастлив с женой, которую выбрал еще совсем мальчишкой? — спросил герцог.
— Я не знала людей счастливее, разве что моих родителей, — подтвердила Мелисса. — Прошлой ночью мне пришло в голову…
Она замолчала.
— Так что же вам пришло в голову? — поинтересовался герцог.