– Он ее увез! Это ты во всем виновата… Это ты ее так воспитала… Налей мне валокордин…
Часть 3 Другое лицо
Глава 23. Смерть матери
Марина купила матери мобильный телефон и научила им пользоваться. Теперь в случае необходимости мать могла дозвониться до нее в любой момент. Так было спокойнее обеим. Но пока такой надобности не возникало. После больницы старая женщина, на удивление, чувствовала себя бодро и снова согласилась консультировать молодых соискателей ученой степени, которые приходили к ней по рекомендации институтской кафедры. Но все-таки за матерью нужен был присмотр, и Марина потихоньку от нее договорилась с соседкой, что та будет забегать к ней под разными предлогами: то пирожок испекла – хочет угостить, то сериал досмотреть, потому как свой телевизор «что-то барахлит», то просто поболтать с «приятной собеседницей»…
Мать все удивлялась: «Что это с нашей Анфисой случилось? Дня не проходит, чтобы не заглянула в гости. Скучно, наверное, живет». Марина не стала объяснять матери, что Анфиса бегает не просто так, а затем, чтобы в конце недели получить от Марины денежное возна–граждение за свое «проснувшееся» внимание. Но свои обязанности массовика-затейника, а заодно и корреспондента соседка выполняла с ответственностью и удовольствием.
А на Марину снова накатила тоска. Но она понимала, что может сколько угодно ходить по психотерапевтам, посещать какую-нибудь группу поддержки, бегать в гости к приятельницам и подружкам, но никто ей не поможет, если она сама внутри себя не проведет необходимую работу. Когда чувства вины и одиночества на–двигались на нее девятым валом, она говорила себе о том, что сотни женщин вообще не выходят замуж и не имеют детей, а еще тысячи женщин живут одни, потому что либо стали вдовами, либо развелись, а их дети, так же как ее Алена, начали самостоятельную жизнь. И это правильно, и это нормально. Она также понимала, что природа творчества прихотлива, и если она будет все время смотреть в одну точку и жалеть себя, несчастную, одинокую и оставленную всеми, то это отразится на тех зрительных образах, которыми, собственно, она зарабатывает на жизнь.
Она не ушла в себя, не занялась самокопанием. Она просто жила, зная, что это единственный способ примириться с жестокостью жизни и несовершенством людей.
Как-то вечером она задержалась в театре у Губермана, обсуждая с ним новый вариант оформления спектакля, который режиссер собирался везти на гастроли в Европу. Домой пришла поздно. Стоило ей только войти в квартиру, как раздался телефонный звонок. Она взяла трубку, но на конце провода долго молчали. Потом голос Аллы неуверенно спросил:
– Ты только что вернулась? Я звоню тебе весь вечер.
Впервые с памятного обеим ночного разговора Марина, услышав голос приятельницы, ответила во–просом:
– Что-то случилось? – И снова на том конце провода повисла тишина. Наконец Алла решилась:
– Я хотела узнать, как… Ипполит…
– Ипполит служит на границе.
– Марина, можно я ничего тебе объяснять не буду, но разреши мне хотя бы иногда тебе звонить? – В голосе Миссис Совершенство появились просительные нотки.
– Ты хочешь знать о Поле?
– Да, пожалуйста…
– Звони, если что-то будет, я тебе расскажу. Но ведь он пишет редко.
– Может быть, зайдешь как-нибудь?
– Пока не могу.
– Сердишься?
– Это не отражает действительности. Я не могу даже слышать твой голос! Алла, извини, я только что вошла и мне хочется чего-нибудь поесть. – И положила трубку.
На самом деле ее смутил какой-то странный звук, раздавшийся в комнате матери. Марина открыла дверь и увидела, что мать лежит на полу лицом вниз. Она бросилась к ней, перевернула – на нее смотрели бессмысленные глаза на перекошенном лице. Мать мычала. Марина попыталась ее поднять, но тело старой женщины, потерявшее управление, было слишком тяжелым. Она кинулась к телефону и вызвала «скорую».
Приехавший врач констатировал обширный инсульт, мать положили на носилки и погрузили в салон реанимационного автомобиля. Марина села рядом, держала мать за прохладную руку. Ни слов, ни сил, ни слез не было. В больнице мать сразу отправили в реанимационное отделение. Марина осталась сидеть на продавленном кожаном диване в небольшом фойе. Она тупо разглядывала трещину на противоположной стене и ждала появления дежурного доктора. Вот сейчас он выйдет и скажет, какие лекарства нужно купить, а какие у них есть. Но про нее как будто все забыли. Она вышла в общий коридор, оставив дверь открытой, на тот случай если ее будут искать. Побродила по темному коридору, снова вернулась в предбанник реанимации, потом за–глянула в помещение реанимационного отделения. В одной из палат горел яркий свет. Она скорее почувствовала, чем подумала, что мать там, и снова села на диван в предбаннике, и снова стала изучать трещину.
Под утро вышел врач, принимавший мать. Снял докторскую шапочку, положил ее в карман халата, спросил:
– Вас как зовут?
– Марина. Только это не важно. Как она? Ей легче?
– У вас с собой есть что-нибудь успокоительное?
– Так вы скажите, я куплю.
– Нет-нет, вы сами что-нибудь принимаете?
Она уже начала догадываться о том, что он ей скажет.
– Пойдемте со мной, – сказал кардиолог и, взяв ее сильной рукой за запястье, привел в ординаторскую, накапал в мензурку чего-то пахучего, дал ей выпить… – Марина, ваша мать ведь была очень больна. Мы сделали все, что можно, но сердце слишком слабое, мышца совершенно изношена.
– Она меня не звала?
– Она умерла, не приходя в сознание.
Марина не заплакала. Она просто застыла.
– У вас есть еще близкие родственники, которые бы могли вам помочь? Хотите, я им позвоню? – сочувственно предложил врач.
– Я могу ее забрать?
Он мягко положил руку ей на плечо:
– Вы сможете ее забрать, как только определитесь с днем похорон. Вы уверены, что вам не нужно кого-нибудь вызвать сюда?
Она ни в чем не была уверена, но звать – кого? Для чего? Чтобы поплакать и пожалеть себя и мать? Это можно сделать и в одиночку…
…Марина вернулась домой, погасила настольную лампу, с вечера горевшую в комнате матери, взяла на руки ее котов, села с ними в материно кресло, погладила… Она понимала, что от нее сейчас требуются какие-то действия, но не могла вспомнить какие. Наверное, об этом знает Юлия. Она, кажется, в прошлом году похоронила отца.
– Я сейчас приду, – сказала ей по телефону Юлия, – и все тебе расскажу.
Но рассказывать не стала, а сделала укол. Потом позвонила Татьяне. Потом пришел Гена. Втроем они организовали все, что полагается: заказали похоронные принадлежности, машину, дали объявление в газете, приготовили стол для поминок.
Марина, как робот, следовала их советам. Черное платье, черный платок. Зеркала, завешенные черным. Горсть земли на крышку гроба… Стопка водки и кусочек черного хлеба, и пустой стул, на котором всегда сидела мать, когда за большим столом собиралась вся семья или приходили гости… На поминки пришли многие, знавшие мать: ее бывшие студенты, коллеги и соседи во главе с Анфисой. Алена приехать не смогла.
Когда за последним соболезновавшим закрылась дверь, Марина осталась одна…
Глава 24. Лекарство от тоски
Она по-прежнему спасалась работой и от тоски, и от одиночества. И поскольку теперь ее не отвлекали проб–лемы ни дочери, ни лжезятя, ни ссоры с матерью, она могла сидеть над проектами столько, сколько считала нужным. Ее последние работы были оригинальны и удачны, а «сарафанное радио», которое действует лучше любой рекламы, приводило к ней все новых и новых заказчиков.
Марина напоминала себе врача, который выслушивает больного, ставит диагноз и назначает лечение. Так действовала и она. К ней обращались люди, которые хотели, чтобы у них были красивые и уютные квартиры, дачи или загородные дома и, наконец, офисы. Но ведь понятия о красоте у всех разные, так же как и ощущения комфортности. Одному нравятся небольшие замк–нутые пространства, другому – просторные, насыщенные светом и воздухом. Марина верила также и в то, что люди действуют и живут под влиянием тех чакр, которые у них либо наиболее развиты, или менее всего открыты. Значит, одному необходимо как можно чаще видеть желтый цвет, а другому – красный. Но в такие подробности своих рассуждений она заказчиков не посвящала. Ведь врач не сообщает больному во время операции о своих действиях.
Поэтому прежде чем взяться за эскиз, Марина просила рассказать человека о том, что ему нравится в жизни, а что раздражает, чем он увлекается, какие книги читает и с кем дружит, любит одиночество или большие компании, предпочитает ужинать в ресторанах или обожает домашнюю стряпню. Ей было важно как можно точнее составить психологический портрет будущего владельца жилья, которое она придумает для него. Конечно, ей помогала интуиция, которая позволяла ей понимать о человеке то, что не всегда можно было вы–сказать словами. В зависимости от этого портрета она предлагала пастельные или насыщенные тона стен, тяжелую мягкую или изящную и легкую мебель, тканое панно или картину в раме.
Если ее проект и рекомендации соблюдались неукоснительно, то реакция в итоге была примерно одна и та же – восторг, восхищение и удивление: «Как вам, Марина Петровна, это удалось?»
«Сарафанное радио» работало все интенсивнее, приводя к ней все новых и новых клиентов, как она теперь стала говорить.
И однажды она поняла, что не сможет одна осилить столько проектов, сколько набрала. Ей нужны были помощники, хотя бы для детального доведения ее идей до конечного результата. Это во-первых. Во-вторых, она обнаружила, что сумма, которая лежит на ее банковской карточке, очень солидная. «Если бы треть ее была годом раньше, Ипполит был бы дома», – с го–речью вернулась она к теме, о которой запретила себе думать.
Марина решила открыть свою собственную студию дизайна. Посоветовалась с теми, кто уже набил шишек, начиная бизнес: Сашкой Федоровым, Евгением Борисовичем, Вадимом-ЧП и Геннадием. После консультаций арендовала небольшое помещение с факсом, поставила пару компьютеров, начала искать своих бывших выпускников, чтобы пригласить к себе.
Она вспомнила про Валеру Климова, мать которого встретила на злополучном семинаре.
– Ты сильно рискуешь, – предупредил Гена, с которым она обсуждала творческую часть, по его мнению, авантюрного плана. – Если парень, как ты говоришь, рисует только этикетки на мебельной фабрике, он вряд ли способен на что-то серьезное.
– Мальчишке просто не повезло, – убеждала она Геннадия, но прежде всего себя. – Я помню, какие прекрасные работы у него были. А чувство стиля, а пространства!.. И потом, я-то ничем не рискую. Если у него не получится, мы расстанемся, а с насиженного места он уже ушел и обратно его никто не возьмет.
Валера Климов, услышав предложение Марины, не то что ушел с «насиженного места», а сбежал, и не один: привел с собой приятеля Ванечку Козакова. Геннадий только руками развел, посмотрев на творческий коллектив – основу основ любой дизайнерской фирмы, – который бывшая супруга – новоиспеченная предпринимательница – посадила за компьютеры.
– Ой, прогоришь! Подведут они тебя под монастырь!
Парни были полной противоположностью друг другу. Валера Климов – мрачноватый, вечно взлохмаченный, с засученными рукавами всех рубашек и свитеров на крупных, мускулистых руках – предпочитал тонкие, академически «прорисованные» детали и пастельные краски. Он прекрасно рисовал, но более ни к чему способен не был. Как-то Марина попросила повесить его в дизайнерской комнате жалюзи. Валера очень долго примеривался и старался, но жалюзи провисели ровно пятнадцать минут, отвалившись от стены вместе с крепежом.
Худенький, бледненький, очкастенький Ванечка любил техно-стиль и умел чинить все, начиная от смывного бачка до компьютера.
Мальчишки вечно спорили, но прислушивались к мнению друг друга. Третейским судьей была Марина, которой они подчинялись беспрекословно.
Она могла разрешить их творческие споры только вечером, вернувшись в студию. Днем же общалась с ними по мобильному телефону, так как то стояла в очереди к налоговому инспектору – чтобы зарегистрировать свою фирму, то сидела в коридорах Комитета статистики и Пенсионного фонда, то заказывала печать для документов и открывала счет в банке…
Несмотря на мрачные прогнозы Геннадия, длительное отсутствие главного идеолога в студии на работе молодых дизайнеров не сказывалось. Валера и Ванечка, дополняя друг друга, справлялись, и неплохо, с теми задачами, которые ставила им Марина. Зато сама она ощущала, что все меньше и меньше занимается творчеством и больше – администрированием.
И однажды Марина, которая любила носить удлиненные юбки и костюмы-шанель, пожаловалась другой Марине, предпочитавшей джинсы и туфли на низком каблуке: «Во что ты меня втравила! Это же морока! Это очень далеко от красок, импровизации и полета фантазии… Давай все бросим, у меня нет больше сил».
Та, которая была в джинсах и обсуждала в этот момент с инспектором пожарной охраны «способы защиты арендованного помещения от огня», спросила: «А дома сидеть в тоске и слезы лить лучше? Потерпи немного, скоро все утрясется».
Наконец мытарства по чиновничьим кабинетам завершились получением документа о регистрации студии дизайна Марины Васильевой, и она могла сообщить об этом общественности. Но общественность не знала, как воспринять случившееся.
– Марина, дорогая, я совершенно в этом ничего не понимаю, – сказала ей Юля. – Но если ты считаешь, что тебе это нужно, прими мои поздравления.
– Отлично! – воскликнула Татьяна, у которой в это время была декада увлечения сексом с психотерапевтом. – Ты же теперь бизнесвумен! Хоть мужика себе найдешь приличного, а не этого, зубодера…
Реакцию Валентина она могла предугадать. Он считал, что «когда у женщины хвост не прижат растущими детьми и болеющими родственниками, она может сделать в профессии или карьере даже больше, чем мужчина… Поверь мне, я знаю это по своей хирургии…» Но его рядом не было…
Алла ничего не могла сказать, так как вообще не была в курсе последних событий и ее мнением никто не интересовался.
Марина поняла, что круг общения надо расширять. Первым кандидатом в него стал Евгений Борисович, владелец хамонерии.
– Если к вам проверяющий из СЭС или пожарной охраны приходит второй раз в году, знайте, у него на это нет права, а посему гоните в шею, – дал ей первый совет ресторатор и перешел на ты, намекая, что теперь они одной крови. Они сидели в его кабинетике, ничуть не изменившемся с того времени, как здесь оговаривались условия работы Ипполита. И хозяин был по-преж–нему импозантен, сед и стрижен ежиком. – Кредит в банке не бери, иначе не сможешь провести ни одной рискованной, но выгодной сделки. Оборудование покупай в лизинг. – На этот раз он удостоил ее бокалом вина и бутербродом со своим дорогим хамоном. – Ну, – подавая ей бокал с пузатыми стенками, сказал Евгений Борисович, – пусть ваше мужество, Мариночка, будет вознаграждено!
Удивительная особенность была в его стиле общения: когда он говорил о бизнесе, то обращался к Марине на ты. Как только у них начинался светский разговор, он снова говорил ей «вы».
– Если хочешь, Марина Петровна, я могу при случае рекомендовать твою фирму кому-нибудь из моих знакомых.
– Буду признательна, – училась Марина новому для нее этикету деловых людей.
…Алена регулярно сообщала ей электронной почтой, как идет учеба и где они побывали с Яношем «в прошедшие выходные».
Письма от Ипполита приходили очень редко и были кратки.
Все хорошо, здоров. Помню о Вас.
Об Алене он не спросил ни разу.
* * *…Марина тосковала без Валентина. После того дикого разговора они больше не виделись. Она не знала его нового домашнего адреса, а на трубку звонить не решалась. Как-то, совсем измучившись, даже поехала в клинику, чтобы увидеть его, хотя бы издали. Она хорошо помнила его рабочее расписание: когда заканчиваются операционный день и консультации, когда он идет к машине. Действительно, все было как всегда. Только шел он к машине не один: рядом с ним, повиснув на его руке, парило прелестное юное создание на высоких каблуках и в короткой юбочке, в облаке светлых волос. Марине стало еще больнее…
Когда ей домой позвонил Геннадий, она не смогла скрыть своего состояния, говорила вяло и сонно – кажется, она даже попрощалась с ним, перебив на полуфразе.
Завтра – суббота, и она может позволить себе расслабиться и не думать ни о финансовом отчете, ни об очередном посещении пожарного инспектора, который явно хочет денежного вознаграждения за свое пристальное внимание к только что открывшейся фирме, ни о том, что заказчику не понравился вариант, который разработал Ванечка…
Она обошла квартиру, погасила везде свет и собралась идти спать, когда раздался звонок в дверь. Марина посмотрела в глазок: за дверью стоял Геннадий. Блестящие волосы до плеч, большие карие глаза, в руках цветы… Она открыла дверь, посторонилась, давая ему возможность войти, вместо приветствия спросила:
– Ты чего пришел? – и стала снова зажигать везде свет.
– Мне твой голос по телефону не понравился. – Геннадий остался в гостиной и положил на диван свой роскошный кожаный рюкзак.
– Тем более зачем пришел? – вернулась Марина к нему после повторного обхода комнат, за ней плелись сонные коты. – Знаешь же, что не люблю общаться, когда настроения нет.
– А мы его сейчас создадим, – миролюбиво предложил бывший муж и поставил на журнальный столик бутылку мартини. – Вообще-то я тебе кое-что принес… Но дай мне слово, что не будешь драться.
– Не бойся, я сегодня не агрессивная, – заверила она Гену, забираясь на диван с ногами.
– Вот это мне и не нравится. Ну ладно. – Он чуть замялся и продолжал: – Я давно собирался это сделать, да то забывал, то потерял их…
– Что потерял? – Она никак не могла понять, о чем идет речь.