– А вы злая, Юлия Земцова, мне про вас другое рассказывали… Чуткая, добрая… А здесь такой цинизм. – Аш даже отвернулся от нее. – Хотя, может, вы и правы, и Оля могла спокойно укрыться в теплице, пока я разыскивал ее по парку. Но мне это даже в голову не пришло… Да-да… Теперь я вспоминаю, что у нее был такой вид, словно она ждет кого-то возле тех дубов… Сейчас-то я понимаю, что она не ждала кого-то, а ждала моего ухода, чтобы я не видел, куда она пошла… Но туда же стучалась та тетка в зеленой шляпе, вроде бы звала кого-то… Что ж, может, Оля в это самое время развлекалась с тепличным сторожем, поэтому тот и не вышел на стук… А вдруг он ее и прибил? Сторож на ее просьбу дать ей деньги выслушал все, что она о нем думает, – оба наверняка были пьяные, – взял пустую бутылку, да и ударил ее по голове, а потом вынес тело из теплицы, вернулся обратно, лег, укрылся одеялом и спокойненько себе уснул. Вы еще не разговаривали со сторожами?
Земцова с Патриком переглянулись.
– Хотя сами сторожа, может, и ни при чем, они могли сдавать свою койку Ольге в так называемую аренду… Звучит отвратительно, но надо же было ей где-то встречаться с мужчинами? Теплица для этого место идеальное, прямо скажем. Не знаю, как это мне раньше не пришло в голову спросить Олю, где она встречается со своими мухоморами…
– Мухоморами? – переспросила Земцова. – Почему мухоморами?
– Так, ассоциации… – пожал плечами Виктор. – Так что я бы на вашем месте проверил тепличку-то. Наверняка там найдутся ее следы… А я ее не убивал. Я ее по-своему любил, она мне очень нравилась, как произведение искусства… Да, конечно, когда-то, еще до Барыбина, у нас с ней были отношения. У Оли просто дивное тело, мраморное, хотя и не совсем развитое, девчоночье… Представляете, какое удовольствие получали от близости с ней эти пенсионеры? И как бездарно она им распорядилась… Надо было подыскать ей нормального состоятельного мужика, кого-то из своих знакомых, да и пристроить к нему… Но здесь, видимо, срабатывал мой эгоизм. К тому же многие считали ее моей девчонкой. Словом, я потерял ее, это я виноват в том, что так нелепо оборвалась ее жизнь… Но за это я сам накажу себя, как и за то, что забивал ей голову всякой чепухой. Если меня не арестуют по подозрению в убийстве, я уеду. Куда-нибудь на море, куплю себе квартиру под Сочи, отец поможет организовать бизнес, вроде частного пансионата, и заживу другой жизнью… Там-то меня никто не знает… А вы, Юля, поезжайте в Париж, я бывал там несколько раз. Париж – это праздник, сами знаете… который всегда с тобой… Разыщите, кто убил Олю, и поезжайте. А я никого не убивал, и у вас нет никаких доказательств. А уж сфальсифицировать дело можно в отношении любого человека, с этим я тоже знаком. Скольких моих друзей посадили ни за что, просто лень было искать настоящих воров или убийц. Но меня все равно не посадят… А чтобы я не мозолил глаза местным представителям милицейских органов, я, повторяю, уеду.
Глава 18
Ивлентьев в одночасье остался без жены и любовницы. Он спрашивал себя, как же это так могло произойти, что он проглядел жену? Сразу же после ее ухода он позвонил одной их общей знакомой – Наташа работала вместе с ней в детском саду, – чтобы узнать, известен ли ей адрес мужчины, к которому ушла его жена. Он просто обезумел в тот вечер, а потому ему было совершенно наплевать, что о нем подумает эта Лида. И был потрясен, когда Лида сказала ему, что Наташа уже почти год как уволилась из детского сада.
– Сережа, – сказала Лида, чуть понизив голос, – неужели ты до сих пор ничего не знал?
Ивлентьев вместо ответа повесил трубку, у него не было никакого желания разговаривать о том, что стряслось в его семье. Итак, Наташа давно уже не работает нянечкой в детском саду, а он, ее муж, даже не догадывался об этом! Как же так могло случиться? Неужели он до такой степени был погружен в свой сладкий и дурманящий роман с Олей, что совершенно отстранился от реальности? А как же запах хлорки, который преследовал его? Неужели его психика сыграла с ним злую шутку и он принимал желаемое за действительное, другими словами, аромат духов, которыми слегка душилась его жена (наверняка ее любовник дарил ей духи), он воспринимал как запах хлорки! Тихая, на вид пришибленная, молчаливая Наташа на самом деле жила уже давно своей жизнью. Больше того, она могла знать и об Оле, да только все это время, что Сергей Иванович как в чаду ловил удовольствия и окончательно потерял голову из-за своей молоденькой любовницы, просто помалкивала, в душе насмехаясь над ним, над тем, как таяли их общие денежки со счета… А его работа сторожем в теплице – это ли не идиотизм? Она, его Наташа, выходила рано утром из дома якобы на работу и наверняка шла в этот свой другой мир, которым могли оказаться снятая квартира или собственные апартаменты любовника, где проводила весь день. Она снимала с себя одежду, которую надевала у себя дома на глазах ставшего ненавистным ей Ивлентьева, ложилась в розовую ванну (он и сам не знал, откуда у него в мозгу возникали эти образы, картинки из другой жизни его жены), нежилась в теплой воде, затем переодевалась в шелковый халат и ложилась в постель с каким-нибудь иллюстрированным журналом или книжкой. В полдень к ней приходил ее любовник, они обедали, обсуждали совместные планы, точнее один, главный план – ее уход от Ивлентьева и начало новой жизни с любимым человеком. Видимо, они чего-то ждали, раз она ушла к своему избраннику не сразу (он был уверен, что их роман начался год тому назад – ведь именно тогда она бросила работу, ни слова не сказав об этом мужу и все двенадцать месяцев продолжая вести себя так, словно ничего не изменилось и она по-прежнему моет горшки в детском саду), возможно, развода, или же смерть Ольги послужила как бы толчком, призывом действовать.
Выследить Ивлентьева в теплице и связать эту, почти неоплачиваемую работу с появлением у него любовницы для Наташи не составило бы никакого труда. Конечно, это только ему казалось, что он предельно осторожен. Значит, она все-таки выследила его, она знала о том, что он изменяет ей, а потому стала чувствовать себя еще более свободной, чем прежде, ведь у нее появился такой козырь! Мало того что она намеренно не спрашивала его об исчезающих с общего счета деньгах и о тех, что он зарабатывает в теплице, так теперь еще она была уверена в том, что у него другая женщина. И тут она узнает об убийстве Ольги. Какие чувства она испытала, когда впервые услышала об этом? И откуда, от кого она это узнала? Может, от своего любовника, который мог услышать об этом тоже от кого-то из своего окружения… Мир тесен… И как, интересно, он ей об этом сказал? «Твой муж убил свою девчонку… Что-то они там не поладили, видно… Пора тебе перебираться ко мне… Нечего больше тянуть. Я, конечно, не уверен, но труп нашли возле теплицы, где он сторожил именно в ту ночь… Ты хочешь, чтобы тебя затаскали по судам? Срочно собирайся, я заеду за тобой…»
И она, продолжая делать вид, что ничего не происходит, принимается за сборы, тихонько укладывает свои вещички в чемодан, рисуя себе свое будущее не иначе как радужными красками. Скромный учитель литературы связался со школьницей, ай-яй-яй, как не стыдно, Сергей Иванович! За что же ты прибил ее? Такую хорошенькую, я видела ее… Ну что такого она могла тебе сделать, чтобы ты посмел поднять на нее руку? Ты вот такой, да? Значит, если бы я тебя довела до белого каления, ты бы прибил и меня, и хоронили бы не Олю Неустроеву, а меня, твою жену? Вот никогда бы не подумала…
…Он открыл глаза и обнаружил себя сидящим в кухне. Перед ним стояла чашка с остывшим чаем. В дверь кто-то трезвонил. «А ведь это за мной пришли…»
Он с обреченным видом пошел открывать. Но это, к счастью, был сосед, Валентин. Сергей Иванович вздохнул с облегчением.
– Заходи, – сказал он ему вот так запросто впервые, пожалуй, за все время их общения. – У меня есть что выпить, да и закусить найдется…
– Что-нибудь случилось? – юркий, энергичный и улыбчивый Валентин состроил на лице жалостливую мину. – На работе что-нибудь не так? А ведь я к тебе не с пустыми руками… Смотри-ка, что я принес.
Это были те самые порнокассеты, которые он брал на время и вот наконец-то вернул. Ивлентьева при виде знакомых кассет чуть не стошнило.
– Там мне особенно одна понравилась, с блондинкой… Она, кстати, вылитая продавщица из нашего магазина, из кондитерского отдела… У нее такие же красные губы и хитрющие глаза… Я когда смотрю на нее, в смысле, на эту бабу с кассеты, мне кажется, что это наша кондитерша… Она тоже ничего, я не говорил тебе, что она была у меня пару раз?
– Кто? Кондитерша? – Ивлентьев не поверил ему: «Врет, собака, выделывается».
– Ну не эта же, с кассеты. Да ты чего такой кислый-то? Заболел?
– От меня жена ушла.
– Ушла? И давно?
– Нет, недавно. Прихожу домой, даже не знал, что она дома, думал, что на работе, она же у меня нянечкой в детском саду работала… Слышу, из спальни раздаются какие-то звуки…
– Ну? И что, застал ее с кем-то?
– Хуже… – Ивлентьев вдруг почувствовал, что ему надо выговориться. Но кому же это он сейчас будет изливать душу? Этому червю, этому похотливому самцу, который-таки затащил к себе в постель его, Ивлентьева, кондитершу?
– Хуже ничего не может быть, уж ты мне поверь…
– Может. Я застал ее с… чемоданом. А через минуту пришел шкаф…
– Какой еще шкаф?
– Ее мужик и увел ее. Все. Теперь вот пью чай, ем колбасу.
– Ты дурак, счастья своего не понимаешь, – отмахнулся от беды соседа неунывающий ветеринар. – Она тебе квартиру, надо полагать, оставила и полную свободу действий. Баб вокруг – море! И все красотки и готовы на все, чтобы ты только привел их к себе в дом. Да тебе любая будет ноги мыть и тапки в зубах таскать…
– Ты, наверное, забыл, что я – учитель, – процедил сквозь зубы Ивлентьев. – У меня зарплата какая?
– Если хочешь, я поговорю со своей женой, мы тебя обучим кое-чему, будешь с нами в ветлечебнице работать, я помогу тебе по-соседски… Но и ты мне тоже помоги – у тебя же пустая квартира! Так хочешь к нам, в ветлечебницу?
– Не знаю… Мне надо подумать…
– Ведь, если меня моя застукает с кем, мне кранты, – Валентин провел ребром ладони по горлу. – Квартира – ее, ветлечебница – ее, брак у меня с ней не оформлен. Она, сука, знает, как себя вести. Я вообще, если разобраться, нищий. Конечно, у меня в кармане всегда деньги есть, но все равно, она – хозяйка, понимаешь? Узнает что – выбросит из квартиры, как котенка… Или усыпит, – заржал он, чем вызвал у Ивлентьева отвращение. – Ну что, накатим?
– Накатим. – Сергей Иванович достал из холодильника бутылку водки, вареное яйцо и банку сардин. – Вот, чем богаты, тем и рады… Ты понимаешь, она, оказывается, уже год как не работала, видимо, у него на содержании жила, а я ничего не знал… Виноград ела…
– Какой еще виноград?
– Крупный…
Ветеринару, судя по всему, было все равно, крупный или мелкий виноград ела жена соседа.
– Да все они сучки, не расстраивайся так… Ушла – туда ей и дорога.
Зазвенел телефон. Вздохнув, Сергей Иванович взял трубку.
– Миша? – услышал он голос своего напарника из теплицы. – Что случилось?
Колени его подкосились. Затем он услышал уже другой, незнакомый мужской голос. Из всего, что ему говорили, он понял одно: никуда не выходить из дома, к нему сейчас приедут из прокуратуры.
Он застыл в дверном проеме и посмотрел на ветеринара невидящими глазами. До него вдруг дошло, что они, может, больше никогда не увидятся и у него не будет возможности высказать этому неприятному типу все, что он о нем думал.
– Слушай, ты, – он выматерился так, как еще ни разу не матерился, – ты бы шел отсюда, а? Ну не могу я на твою физиономию смотреть, меня аж выворачивает… Уйди, не доводи до греха…
– Вот больной… импотент… – Ветеринара как ветром сдуло, когда он увидел, что Ивлентьев берет в руки нож.
Сергей Иванович пошел в спальню, открыл шкаф и достал свой выходной костюм. Все было кончено. Он решил повеситься. Но не знал как. А потому не успел. В дверь позвонили, он открыл… Костюм так и остался лежать на кровати. А он во всем домашнем встретил каких-то людей, которые стали расспрашивать его об Оле.
– Я не хотел ее убивать, я не знал, что она мертва… Пощечина – это же не удар ножом, не выстрел из пистолета… Это нелепая случайность, неужели вы не понимаете? Она просто упала и ударилась головой о кирпич… Вы вот говорите – связь. Да, все правильно, я был привязан к ней намертво. И очень боялся ее потерять… Но я любил ее, такую маленькую, хрупкую и очень несчастную девочку. И если бы у меня только были деньги, я бы дал их ей, чтобы она ушла от родителей…
Он закрыл лицо руками и разрыдался.
Глава 19
Земцова с Шубиным ждали в комнате для допросов Корнилова. Они договорились с ним о встрече, но все равно нервничали, не будучи уверенными в том, что Корнилов позволит им присутствовать при допросе Ивлентьева. Идея, связанная с возможными отношениями Ольги Неустроевой со сторожами теплицы, хоть и принадлежала Земцовой, но главного подозреваемого, который к тому же успел во всем признаться, взяли люди Корнилова. Где гарантия, что Корнилов, характер которого в последнее время стал портиться, разрешит своим «коллегам» послушать рассказ учителя литературы о том, как он убил свою ученицу.
Земцовой уже успела позвонить Людмила Камелина – она по своим каналам узнала о том, что убийца ее юной соседки найден. Удивительное дело, но она узнала также и о том, что Ивлентьева вычислили люди из агентства, чем она была особенно удовлетворена. Юля предположила, что за то время, что искали убийцу ее собственного мужа, она успела обзавестись определенными связями в прокуратуре и милиции, а потому ей не составило особого труда получить информацию. Не исключалось также вмешательство в ход дела вездесущей и очень хваткой Татьяны Бескровной – новой сотрудницы агентства.
Камелина поблагодарила Земцову и сказала, что в самое ближайшее время непременно заглянет в агентство, чтобы поблагодарить всю команду и узнать кое-какие подробности. Конечно, она, заказчица, имела на это полное право.
– Кого я вижу! – Дверь кабинета распахнулась, и вошел сияющий, довольный жизнью Корнилов. – Ну вот, собственно, и все! Человек сам во всем признался… Что называется, седина в бороду – бес в ребро. А так внешне очень даже приличный человек, никогда бы не подумал, что это убийца.
– Надеюсь, мы его увидим? Вы же его еще не допрашивали?
– Допросили и все оформили чин-чином. Это я вам в виде исключения позволяю встретиться с ним.
У Земцовой было много вопросов к Корнилову, с которым они договаривались совершенно о другом, но она решила его не злить. Главное сейчас заключалось в том, чтобы им с Шубиным позволили все-таки встретиться с Ивлентьевым. Шубин тоже молчал, хотя и его распирала злость, а в голове он уже прокручивал, кем бы заменить обнаглевшего и хамоватого следователя прокуратуры, потерявшего всякий стыд и чувство меры в отношении того, сколько и за что ему в агентстве платят такие большие деньги.
– Может, вы и дело уже закрыли? – как можно спокойнее спросила Земцова, стараясь не смотреть в глаза Корнилову.
– Еще не успели… Остались кое-какие формальности. Мы не проводили еще следственного эксперимента. Назначили на завтра, на десять утра. Можете приехать, поприсутствовать в парке.
– Так где Ивлентьев? – едва сдержавшись, чтобы не бросить в лицо Корнилову что-нибудь резкое, спросила Земцова.
– Его уже ведут, наберитесь терпения. Потом поговорим… Да, я что хотел сказать-то… Труп девушки нашли неподалеку от теплицы. Надеюсь, вы помните, кто первый вам намекнул про сторожей…
С этими словами Корнилов вышел из кабинета, следом доставили арестованного учителя.
Довольно приятной внешности мужчина за пятьдесят, худощавый, он все же выглядел смертельно уставшим и напуганным. Результатов экспертизы, которая доказала бы, что на простыне и подушке обнаружили волосы именно Неустроевой, равно как и отпечатки ее пальцев на предметах в комнатке сторожей теплицы, еще не было. Но Шубин предполагал, что Корнилов при допросе блефовал, утверждая, что у него имеются все доказательства того, что Оля бывала в теплице и что не раз лежала на диване вместе с Ивлентьевым. Еще Шубин знал, что, не выдержав натиска допрашивающих, второй сторож сознался в том, что к его сменщику приходила какая-то девушка, а этого было уже достаточно для того, чтобы пойти и арестовать учителя.
Когда их в комнате осталось трое, Земцова, сидя напротив Ивлентьева, спросила:
– Вам удалось хотя бы немного отдохнуть, поспать?
Ивлентьев покачал головой. Казалось, у него не было сил говорить. Он все еще находился в шоке от собственного признания и теперь, видя перед собой красивую молодую женщину и мужчину, не знал, куда и зачем его привели.
– Вы в состоянии сейчас говорить? – это снова спросила Земцова.
– А вы кто и что вам от меня надо? Ведь я, кажется, уже во всем сознался.
Он вдруг подумал, что это психологи, которые хотят побеседовать с ним, чтобы выяснить для себя что-то важное, относящееся к их профессии. Например, маньяк ли он или нет, чтобы повесить на него еще парочку подобных убийств. Он был уже готов и к этому.
– Сергей Иванович, вы сознались в том, что убили Ольгу Неустроеву?
– Нет, я этого не говорил. Видите ли, я все же филолог… Слово имеет для меня большое значение. Я только сказал, что находился с ней в связи и что в тот роковой день она просила у меня денег, а когда узнала, что их нет, то стала говорить мне неприятные вещи, я дал ей пощечину, чтобы привести в чувство… Понимаете, это же парк, там полно людей, и я не хотел, чтобы Оля, а она была немного пьяна, обратила бы внимание прохожих на нас, точнее, на меня своими криками, оскорблениями… Я видел, что она упала, но сбежал, как последний трус. Но разве я мог предположить, что она умрет от пощечины?! Теперь-то я понимаю, что она умерла от удара о камни. И только я виноват в том, что случилось. Я – трус, господа. Вы ведь это хотели услышать? Если бы у меня был близкий человек, такой, которому я мог бы довериться полностью, я бы попросил его принести мне яду, быстродействующего. Вы же понимаете, что я уже не жилец на этом свете. В тюрьме из меня сделают фарш. Но я не доживу и до тюрьмы, потому что мне предстоит суд, на который явится вся школа. Олю я любил, это была поздняя, пусть порочная страсть, но я только этим и жил. Наверное, это ненормально так увлекаться молоденькой проституткой. Ведь я знал, чем она занимается. Я был всего лишь одним из ее клиентов. Если бы я был богат, то я женился бы на ней, хотя это звучит смешно. Ну не удочерять же мне было ее, когда я так страстно хотел ее… Вы психологи, надо полагать? Исследовать меня собираетесь, а то и на экспертизу заберете?