– Позвонили бы по объявлению какой-нибудь девушке, глядишь, она бы и пришила…
Он понял, что над ним издеваются, и больше не проронил ни звука. Он сидел на стуле (пот лил с него градом, а в кишках бурлило так, что он боялся опозориться прямо здесь и сейчас) и спрашивал себя, как же могло случиться, что он так спокойно жил после того, что сотворил. Ведь он нормальный человек, многие, кто его знал, считали, да и считают, его добрым. Скольким животным он спас жизнь. А как ласково он разговаривал с кошками и собаками, зашивая им раны, как нежно гладил больных животных, искренне испытывая к ним сострадание. А тут – девочка, хрупкая девочка с длинными светлыми волосами и удивительно стройным и нежным телом. Сколько наслаждения он получал почти даром, обнимая ее и осознавая, что у него юная и красивая любовница. Так что же случилось с ним там, в парке, когда он вдруг начал избивать Ольгу? Нервы сдали? Он испугался, что она действительно все расскажет его жене и та выставит его за дверь? Оля, пьяная, разъяренная тем, что ей так и не удалось получить с него несчастные три тысячи, обзывала его последними словами, оскорбляла его… Мало того, что его оскорбляла жена, так теперь еще и эта девка? Шлюха? Дочь алкоголиков? Он не мог слышать всего того, что она говорила ему, он не мог видеть искаженное ненавистью ее маленькое раскрасневшееся лицо, он должен был заставить ее замолчать, вот и все! Он лишь схватил ее за плечи и сначала встряхнул ее, словно желая привести в чувство. Но она не прекратила орать на него. Они находились в парке, где в любую минуту мог появиться кто угодно. У него работа такая, что в знакомых ходит полгорода, и он не мог допустить, чтобы их увидели вместе, да и сцена была отвратительной и понятной любому… Она должна была замолчать, должна… И замолчала. Он не помнил, сколько раз ударил ее головой… Она сползла на землю и осталась сидеть… С широко раскрытыми глазами, наполненными слезами. Он осторожно, словно боясь причинить ей боль, уложил ее на землю и бросился вон из парка…
Патрик все то время, что Юля провела в угловой комнате с Абросимовым, держался за сердце, боясь, что вот сейчас раздастся выстрел… Он так устал за целый день и хотел спать, что ему уже начинало казаться, что все, что с ними сейчас происходит, – кошмарный сон. Когда же он услышал шум подъезжающих машин, то понял, что это реальность. А когда увидел бегущего Шубина с пистолетом в руке, а за ним – Женю Жукову, отскочил в сторону, спрятался за большое растение в кадке. Я увезу ее отсюда, даже если Крымов не даст развода никогда…
Вскоре перед ветлечебницей скопилось большое количество машин с мигалками. Ветеринара вывели из комнаты отдыха уже в наручниках.
– Виктор Львович, вы Ивлентьева отпустили? – спросила Земцова первое, что волновало ее больше всего. Она была рада, что вот теперь-то наконец задержан истинный убийца и она может со спокойной совестью уехать из этого города.
– Мы позвонили его жене, она сказала, что приедет за ним…
– Удивительно! Необыкновенная женщина, – покачала головой Юля, искренне восхищаясь великодушием Натальи Ивлентьевой, которая, несмотря ни на что, переживала за мужа, не веря в его причастность к убийству, и, быть может даже, не спала ночами, представляя себе, что с ним будет, если его все-таки осудят. А ведь Юля и ее в свое время подозревала в убийстве соперницы…
Абросимов, услышав фамилию соседа, остановился.
– Ивлентьев? Вы сказали, Ивлентьев? Это же мой сосед! Его зовут Сергей Иванович, ведь так? Он что, тоже арестован? И тоже из-за нее?!
Но ему никто не ответил. Его лишь подтолкнули в спину и вывели из лечебницы, посадили в машину с зарешеченными окнами и увезли…
Шубин, Женя, Корнилов и Земцова с Патриком вышли на улицу. Подъехала еще одна машина, из нее вышла одетая в норковую шубу немолодая уже темноволосая женщина с ярко накрашенными губами и, представившись Изнаировой Ларисой Ренатовной, владелицей лечебницы, поднялась на крыльцо. Она казалась испуганной, но все же не настолько, чтобы совсем растеряться и не суметь выделить среди всех человека, на ее взгляд, главного, который смог бы ответить на ее вопрос: что здесь происходит? Она безошибочно определила, что ей нужен Корнилов, и удалилась с ним в кабинет.
– Виктор Львович, – заглянула туда Земцова. – Мы по домам…
– Да-да… Хотя подожди… – Он вдруг поднялся со своего места и вышел к ней в коридор. – Слушай, ты говорила о свидетельнице, которая все видела… Но как тебе удалось найти ее? И сможет ли она давать показания?
– Я думаю, Абросимов вам и так все расскажет, во всех подробностях, но прежде, конечно, придет немного в себя и попросит адвоката… Если жена его пожалеет, будет ему хороший адвокат, а если нет, сами понимаете… Что касается свидетельницы, то ее адрес и телефон я дам вам завтра. Я сейчас очень устала… Виктор Львович, теперь, надеюсь, я вам ничего не должна?
– Брось… Это же была шутка. Я бы и так приехал. Тем более что это моя обязанность… – Он быстрым благодарным движением пожал ей руку. – Пока. Спасибо всем. Родина вас не забудет.
Юля передала эти слова Шубину.
– Спасибо и за это, – усмехнулся Игорь, в душе не переставая презирать Корнилова. Но он восхищался Земцовой и теперь смотрел на нее теми же влюбленными глазами, как и несколько лет тому назад, когда они были так близки и он уже считал ее своей. Ревность к Патрику, который постоянно сопровождал Юлю и, казалось, мог только мешать ей, захлестнула его с головой. – Как ты вышла на убийцу? Я ничего не понял из телефонного разговора…
Вот и все скупые слова, которые нашлись, чтобы выразить свой восторг и восхищение Земцовой.
– Мне Патрик помог, – улыбнулась она, сама того не понимая, что дразнит его или даже причиняет боль. – Понимаешь, мне надо было принять решение, и вот только сегодня, замучив его окончательно (она бросила словно сквозь Шубина на Патрика, стоящего неподалеку, нежный взгляд), я вдруг поняла, чего хочу.
– И чего же?
– Покоя. Душевного покоя, понимаешь? Тихой, размеренной семейной жизни. Я же по натуре не экстремалка, ты знаешь. Просто увлекающийся человек. Я уеду, Игорь. Заберу дочку, няню и поеду с Патриком к нему, выйду за него замуж.
– А как же Крымов?
– А как же я? – Она пожала плечами. – Ему все равно, где я, что со мной, так почему же я должна не спать ночами, представляя его в объятиях какой-нибудь американской, французской или немецкой шлюхи? Он всегда был таким, уж тебе ли не знать… Он всегда жил своей жизнью и никого не подпускал к себе близко.
– Но ведь вы же так любили друг друга. Ты уедешь, а вдруг он начнет тебя разыскивать?
– Да я сама ему позвоню и обо всем расскажу.
– Ты не боишься за Патрика?
– Крымов – не убийца, он не станет стрелять в него из ревности. Может, он даже вздохнет с облегчением, узнав, какой груз свалился с его плеч… Он не семейный человек. Но он такой, какой есть… Игорь, ты извини, но у меня нет сил даже говорить. Думаю, что завтра или послезавтра, в зависимости от того, когда у нас на руках будут билеты, вы с Женей приедете ко мне, и мы устроим прощальный ужин.
– И ты уедешь насовсем?
– Разве я куда-нибудь когда-нибудь уезжала насовсем? Я очень постоянна в своем непостоянстве, ты же сам знаешь…
Глава 22
Седьмого марта, в час ночи, с трапа самолета сошел мужчина с охапкой роз в руках и большой дорожной сумкой. Желтое такси весело подмигнуло ему, едва он миновал стеклянные двери и вышел из здания аэропорта на свежий воздух; закинув сумку и букет на заднее сиденье, он сел рядом с шофером, не переставая поражаться необъятным формам толстяка-таксиста, и сказал, куда его отвезти.
– Понял, – сказал таксист. – Вы не возражаете, если я сделаю музыку погромче?
– Нет, пожалуйста… Я все равно не хочу спать, так хоть музыку послушаю…
Сначала они ехали молча, потом перебросились парой фраз, и разговор потек легкий, интересный, даже веселый.
– Правда, мы, мужики, Восьмого марта ведем себя как форменные идиоты, – говорил таксист, давя на газ и радуясь тому, что машина почти летит по сухой, безопасной трассе навстречу загородным перелескам, полям. – Моем посуду, стираем, дарим цветы, как будто это нельзя сделать в любой другой обычный день? Я вот, к примеру, честно признаюсь, что мне как-то стыдно нести в руках цветы. Я даже не знаю, как их правильно держать. Несу их, как веник.
– Ну это ты брось, цветы надо нести как цветы, нежно, гордо, головками вверх.
– Тогда что же это вы ваши розы так небрежно бросили на сиденье? – осторожно спросил таксист и повернул к Крымову круглое розовое лицо, губы его растянулись в улыбке.
– Они, во-первых, совсем свежие, во-вторых, хорошо упакованы, я предупредил в магазине, что мне придется несколько часов везти цветы до дома, так что с ними ничего не случится.
Машина свернула с трассы и запетляла по грунтовой дороге, проехав немного, остановилась перед воротами особняка. Кругом было тихо и очень темно.
– Может, вас подождать? – спросил водитель, когда по выражению лица своего пассажира понял, что тот не уверен, в доме кто есть или нет – ведь не горел даже фонарь на крыльце!
– Да уж, друг, подожди, а то действительно как-то все странно… Идиот, мне надо было дать телеграмму, но хотелось сделать сюрприз жене и дочке…
«Это тот самый муж, что объелся груш… – уже давно догадался таксист, вспоминая свою пассажирку, которую он в начале февраля возил примерно в это же самое время в аэропорт, чтобы встретить друга из Парижа. – Бедолага 5.”
Крымов долго звонил, чтобы ему открыли ворота, но в доме не произошло никакого движения, не загорелось ни одно окно. Тогда он достал связку своих собственных ключей, отпер ворота, прошел по дорожке до крыльца, поднялся по ступенькам, остановился в нерешительности перед дверью, предчувствуя, что и в доме никого не встретит. Постучал на всякий случай в дверь. Тишина. Отпер дверь, нащупал на стене выключатель, вспыхнул свет. Передняя, дальше кухня, он шел и щелкал выключателями… Спальня, детская, столовая, а вот и второй этаж. Все убрано, сложено, холодильник пуст, не считая коробок с соками, молоком и хвостика от ананаса.
…Он не помнил, как запирал дом, ворота. Он мчался в город, к своему лучшему другу. Он еще не знал, что с ним сделает, но был просто уверен, что его жена и дочь сейчас именно там. А где же еще им быть? Не в гостинице же они живут?!
Машина остановилась перед домом, в котором жил Игорь Шубин. Окна его квартиры тоже были темны. Они спят, сукины дети.
– Вот тебе деньги, жди меня до тех пор, пока не загорятся вон те три окна, понял? Если не загорятся, отвезешь меня на другую квартиру.
– Понял, шеф, я подожду.
Крымов поднялся и остановился перед дверью, понимая, что стоит с сумкой и букетом в руках. Ну, форменный идиот. Кому я сейчас буду дарить цветы: жене, которая спит в постели друга? Водевиль, мать ее…
Он позвонил. Затем просто вдавил палец в кнопку звонка и держал так до тех пор, пока не услышал шаги за дверью и раздраженное мужское: «Кто там, какого дьявола?!»
– Шубин, открывай, принимай гостей!
Дверь открылась. Шубин, в одних белых трусах, стоял на пороге своей квартиры, почесывая густую рыжую шерсть на груди. Глаза его щурились от света. Его явно разбудили.
– Ба, Женька! Вот это да!
– Что, не рад? – Улыбка у Крымова получилась кривой, нервной. – Где она?
– Кто?
– Ты что, очумел? Моя жена, вот кто! – Он швырнул сумку на пол, но розы продолжал держать в руках. Он уже представлял себе, как швырнет их сейчас прямо на постель, если не в лицо… ей…
Шубин, не ожидая, что с ним поступят так грубо, буквально отлетел в сторону, Крымов ворвался в квартиру, распахивая перед собой двери…
– Ты думаешь, что она здесь? – Шубин схватил Крымова, вывернул ему назад руку, причинив неожиданно сильную боль. Крымов даже застонал. – Успокойся, ее тут нет и не может быть… Ты напугаешь Женьку…
В спальне вспыхнул свет, и Крымов увидел в постели разбуженную, с испуганным лицом Женю Жукову в ночной рубашке и с растрепанными волосами.
– Мужики, вы чего?
Тут и она узнала Крымова и поняла, что происходит. А ведь они с Шубиным уже сколько раз представляли себе подобную сцену. Юля уехала, так и не позвонив Крымову, но рано или поздно он должен был сюда вернуться, чтобы забрать их. Вот он и прилетел… И подумал, что она здесь! Сердце Жени забилось. Мысль о том, что Шубин был с Земцовой, и без того лишала ее покоя, сейчас же ревность, как тошнота, подкатила к горлу. Ей захотелось плакать.
– Вот черт… Извини… Я прямо-таки спятил… Подумал почему-то, что она тут… – Он посмотрел на Женю и понял, что сморозил глупость. – Извиняй, тезка… Думал, вы все здесь, работаете… Завтра праздник, женский день, я прилетел, взял такси – и за город… А там – пшик, никого… Ну я и сюда… Отпусти руку, больно же…
Шубин отпустил его и отошел в сторону, надел джинсы.
– Так где они, на городской квартире? Может, мне предварительно позвонить? А то напугаю их, как вас… – Он говорил, чувствуя, что происходит что-то не то, что Шубин и Женя смотрят на него как-то не так, как если бы случилось что-то непоправимое. – Она жива?
– Да жива, здорова… Не переживай… Пошли лучше на кухню, чайку согреем, поговорим… Женя нам закуску организует, правда, Женечка? Колбаски порежет, огурчиков достанет… – Шубин сильно нервничал. Кто бы мог подумать, что именно ему придется объяснять другу, куда делась его жена с дочерью. Сколько же боли он причинит Крымову одной фразой…
Крымов же, все еще прижимая к груди букет, вдруг остановился, повернулся к Жене. Та торопливо надевала халат, продолжая следить за каждым движением Крымова. Он увидел в ее глазах жалость, и ему стало невыносимо. Не чувствуя рук, он развернул букет, освобождая его от упаковочного целлофана. Такого огромного букета Женя еще не видела. Розы были всех цветов и оттенков: белые, розовые, желтые, бордовые и даже черные…
– Это тебе, тезка, – проговорил Крымов и вручил ей букет. Затем медленно повернулся и молча, не поднимая головы, последовал за Шубиным.
«Как на эшафот», – подумала Женя, зарываясь лицом в розы. Она вдохнула в себя сладкий аромат, и голова ее закружилась.
Через какое-то мгновение она, уже придя в себя, набирала выученный наизусть новый парижский номер Земцовой.
Примечания
1
Научно-исследовательская лаборатория судебных экспертиз.