Он оскалил зубы, рыкнул:
– В современной семье.
– Что?
– Вообще в семье сегодняшнего дня, – повторил он, – не только в юсовской, как вы изволили…
– Да-да, верно, – согласился я. – Просто в юсовской это проявилось раньше, чем в других. И сильнее, шире. Вообще юсовцы – люди прозаически положительные. Они хотят быть правыми по закону гражданскому и ничего не хотят слышать о законах нравственности. Теперь единственным орудием самозащиты юсовца является предельный цинизм. Вы перекроили мораль во всем мире! У нас в стране семейные отношения тоже строятся по «принципу Челлестоуна».
Он польщенно показал мне большие ослепительно белые зубы по двести баксов за штуку.
– Такого термина еще нет…
– Есть, – признался я. – Я сам его ввел. Хотите, покажу «Вестник Академии Наук», там моя статья об этом принципе? С моей легкой руки уже в двух работах этот термин приняли, используют. Честное слово! Правда, пока только у нас, в России…
Он оживился:
– Позволите взглянуть?
– Дам пару экземпляров, – пообещал я. – Мне сигнальных отвалили целую пачку. Обязательно пришлю.
Он потер руки.
– Прекрасно, прекрасно! Раздам коллегам, буду ссылаться на вашу работу. Тем более что в наших кругах вас очень ценят и опасаются. И следят за вашими работами, выступлениями, изучают ваши вкусы… что для вас, ессно, не новость.
Приблизился Живков, оглядел нас неодобрительно маленькими запавшими глазками, хрюкнул:
– Переквалифицировались в болтологию?.. А там, к вашему сведению, уже едять!
Мы двинулись в обеденный зал. Хоть он обеденный, но это оказался тот же зал, где вчера ужинали. Я вздохнул свободнее. Эти люди, что продемонстрировали мощь, могли для завтрака и обеда выстроить еще по одному зданию.
Челлестоун, подумал я, Соммерг, Лордер, Лакло, Живков, Ноздрикл – все из западных стран. Из них четверо – юсовцы. Хотя себя, конечно, гордо называют американцами, забывая, что Мексика, Канада, Аргентина, Куба, Перу и еще с десяток государств тоже в Америке. Или же таким образом их молча зачисляя в свои территории. Юсовость – ползучее растение, оно способно размножаться бесконечно и готово задушить своими побегами все, что встретит по дороге.
Что характерно, трое из этих «американцев» эмигранты, все еще говорят с акцентом. Лишь один, Челлестоун, «коренной», но и он, как прекрасно знаю, сын македонских эмигрантов, переселившихся в Юсу полста лет тому…
Все четверо постоянно смайлятся, в наших инфоприемах это называется «снятие защиты противника». Лакло и Живков улыбаются не так по-идиотски, они ж европейцы, еще сохранили остатки культуры и достоинства.
Стол был накрыт, как для королей, да что там королей, короли здесь и близко не лежали. Для императоров! И молчаливые официанты, застывшие в ожидании под стенами, похожи не то на отставных фельдмаршалов, не то на нобелевских лауреатов по литературе и разным искусствам.
Кристина даже стала меньше ростом, подавленная великолепием, роскошью, что не кричит о себе, но чувствуется даже в каждом изгибе подлокотника кресла, над проектированием которых мучались целые дизайнерские институты.
Юсовцы трудились над завтраком, как будто только что высадились с их ныне знаменитого «Майфлауэра», а Лакло и Живков то ли больше подумывали про огуречный рассол, то ли все еще помнили о западноевропейских манерах, поглощали пищу сдержанно. Именно поглощали пищу, а не жрали, хавали, лопали, как вот сейчас Челлестоун…
Все верно, когда на неведомый континент прибыли первые переселенцы, они были истощены, измучены, болели всеми болезнями. С жадностью набросились на стадо диких индюшек, перебили и устроили пир – с того дня в их народе установился праздник, на котором подают именно индюшку.
Они жадно рубили ничейный лес, пахали ничейную землю, строили дома, какие хотели, а не по эскизу феодала. Добывали еду охотой, огородничеством, разводили скот, возводили первые заводы и фабрики. Изголодавшиеся, они делали свою жизнь все сытнее, богаче и богаче. И вся их жизнь была направлена на то, чтобы стать богаче. А жилища сделать крупнее, просторнее, наполнить их дорогой мебелью и дорогими вещами. Они уже догнали и обогнали соседей из тех стран, откуда бежали от нищеты и голода, теперь соревновались друг с другом.
Им никто не мог подсказать, что человеку мало одних только вещей… кто мог подсказать, если переселялись только такие же: из низов, неграмотные, простые, у которых и потребности были только самые элементарные? И вот выросла целая цивилизация простых и очень даже простых людей, трудолюбивых, как муравьи, и ровно столько же, как и муравьи, смыслящих в философии, искусстве, и вообще столько же размышляющих о смысле бытия.
Понятно, что на их земле ни одно философское учение… как и вообще учение, возникнуть не могло. А из того великого множества, что возникало в Старом Свете, в их новом мире простых людей прививались только те, которые оправдывали их полуживотное существование. Потому работа австрийца Зигмунда Фрейда у себя на родине осталась почти непризнанной, ибо в Старом Свете знают ценности повыше, зато в Новом приняли на ура: человек – свинья, у него ничего нет, кроме свинских инстинктов, а все эти любови, чести, достоинства и прочий бред – химера, дурь, дым…
Глава 4
Я закончил завтрак почти одновременно с Живковым. Нас опередил Лакло, но даже он сложил нож и вилку, давая сигнал официантам, в то время как грубый Челленстоун просто отодвинул блюдо на середину стола и ухватил горсть салфеток. Кристина в растерянности наблюдала, как он вытирает залитые жиром пальцы, что-то новое в правилах этикета, а Челлестоун заметил ее взгляд, проревел с медвежьим оптимизмом:
– Хор-рошо?..
Она судорожно кивнула.
– Да, завтрак… чудесен. И вообще здесь волшебно!
– Волшебно, – сказал он. – Это еще что!.. Весь мир стал волшебным. И кто его таким сделал? Мы – западная цивилизация!..
Это было грубовато, все отводили взгляды, даже Кристина чуток опешила, а Челлестоун обвел весь зал победным взором.
Лакло бросил ехидно:
– Особенно волшебно, что эти замки были построены, когда западной цивилизации… в смысле, Америки, еще не существовало.
Челлестоун отмахнулся, как медведь от мухи.
– Здесь были одни камни, когда мы купили этот остров. Простое нагромождение глыб, называемое старинными замками. Это уже наши инженеры все отреставрировали, почистили, провели электричество, поставили кондишены. Даже те железные рыцарские статуи в полный рост – красиво, верно? – с завода в Иллинойсе, что производит такие рыцарские доспехи по двести штук в неделю для чокнутых на старине. Правда, наши делались по спецзаказу, но это тоже плюс в пользу нашего пути. Не только для брюха, как тут кое-кто на меня косо посматривает, но и для души!.. А что делалось у вас, за железным занавесом?..
Я промолчал, но, к моему удивлению, очень спокойно ответил Лордер:
– Строили коммунизм.
Живков тут же протестующе выставил перед собой белые холеные ладони:
– Вы как хотите, а я не строил!
Лордер кивнул:
– Да-да, я знаю, вы всегда только на стороне победителей. А вот мы строили… я имею в виду страну. Сам я был еще мал, когда коммунизм рухнул, но все равно «мы строили». Идея была построить мир, который целиком и полностью держался бы на сознательности, честности, долге и чести. Человек должен был постоянно изживать в себе зверя, загонять его вглубь и там дотаптывать ногами. В духе честности и порядочности воспитывали детей, взрослых. На этом держалась идея коммунизма, что все будут работать с удовольствием и много, а брать себе мало, то есть по потребностям. Таким образом будет общество изобилия… Ладно, короче говоря, эта идея продержалась семьдесят лет. Вернее, продержался строй, а идея… идея хоть и захирела, но вряд ли умрет. Но как-то не приходит в голову, что ненавидимая нами Юса…
Живков сказал быстро:
– Только не мною! Только не мною.
Он даже бросил украдкой взгляд по углам комнаты, словно надеялся увидеть подслушивающие или видеозаписывающие телекамеры.
К Челлестоуну подошла хмурая женщина с хищной фигурой и движениями, в руке трепетал листиками крохотный блокнот. Лордер продолжал невозмутимо:
– …ненавидимая нами Юса тоже решилась на захватывающий эксперимент!.. Начала его еще раньше, чем мы – коммунизм.
– Это вы о той операции с президентом, – ехидно переспросил Живков, – как его… забыл, очень невыразительная личность, и его секретаршей?
– Практиканткой, – уточнил Челлестоун. – Практиканткой, если хотите поговорить о ней.
Секретарша Челлестоуна, хмурая невыразительная особь, спросила с недоумением:
– Штаты? Да чтоб на эксперимент?
– Именно!
– А что же они… то есть мы строим?
Настало напряженное молчание. Все смотрели на Лордера. А тот неторопливо поправил манжеты и наконец, когда молчание достигло предела, и сейчас кто-то снова начнет жрать, а кто-то повернется к подруге и начнет ее развлекать, сказал с торжествующим смешком:
К Челлестоуну подошла хмурая женщина с хищной фигурой и движениями, в руке трепетал листиками крохотный блокнот. Лордер продолжал невозмутимо:
– …ненавидимая нами Юса тоже решилась на захватывающий эксперимент!.. Начала его еще раньше, чем мы – коммунизм.
– Это вы о той операции с президентом, – ехидно переспросил Живков, – как его… забыл, очень невыразительная личность, и его секретаршей?
– Практиканткой, – уточнил Челлестоун. – Практиканткой, если хотите поговорить о ней.
Секретарша Челлестоуна, хмурая невыразительная особь, спросила с недоумением:
– Штаты? Да чтоб на эксперимент?
– Именно!
– А что же они… то есть мы строим?
Настало напряженное молчание. Все смотрели на Лордера. А тот неторопливо поправил манжеты и наконец, когда молчание достигло предела, и сейчас кто-то снова начнет жрать, а кто-то повернется к подруге и начнет ее развлекать, сказал с торжествующим смешком:
– Общество предельных подонков! Общество абсолютной низости.
Все зашумели, Живков поморщился, от Лордера не ожидали такого грубого выпада, он всегда корректен и на все события ухитрялся смотреть как бы сверху, не погружаясь в дрязги и сплетни политиков.
– Вот-вот, – сказал Лордер с великолепным высокомерием, – вы так и не поняли!.. А ведь это смелый и опасный эксперимент. Все знаете, что такое трамвайный хам. Как ему вольготно среди культурных и воспитанных людей. И как мы сами хоть раз в жизни да получали преимущество над другими… лишь тем, что позволяли себе какой-то недостойный приемчик… Ведь, признаемся, в обществе, где соблюдают правила, преимущество получает тот человек, который эти правила перестает соблюдать!.. Когда все дерутся по правилам, он может выстрелить в спину, ударить ниже пояса, подсыпать вам яду… а потом пойдет утешать вашу жену!.. Коммунизм – это попытка все человечество принудить жить по правилам. А вот в Юсе пошли другим путем, противоположным: постепенная отмена всех сдерживающих правил!.. Всем все можно. Никакой чести нет, трусость оправдана и узаконена, предательство – норма, все пороки амнистированы и на свободе… Еще шажок – и вот-вот все наркотики легализируем, что, по-моему, будет верным шагом.
Лакло заржал, потер руки, голос был полон оптимизма:
– Эт хорошо. Пусть дохнут, гады.
Лордер сказал, широко улыбаясь:
– Как вы думаете, если всех трамвайных хамов собрать в одном месте… то станут ли они так же хамить и крыть друг друга матом?.. Вряд ли. Увы, не будет той сладкой безнаказанности. И вот, когда всем можно все… то как строить жизнь? Зная, что не только ты сам предатель, но и тебя точно так же предадут все? Что предательство – это не личная привилегия, а норма поведения?..
Челлестоун поморщился:
– Уж не думал, что и вы, Лордер, перешли в лагерь так называемых юсоненавистников!
Лордер ухитрился обратить на него не больше внимания, чем на случайно залетевшую в окно муху.
– И вот тут возникает мощнейшая система взаимных договоров. Если ты мне сделаешь это, то я вправе сделать то-то, а общество меня поддержит. А если я тебе сделаю вот так, то ты вправе… Естественно, что в обществе, где узаконено абсолютное недоверие друг к другу, правит не честь или порядочность, как должны были править при коммунизме, а… правильно – адвокаты! По количеству адвокатов на душу населения можно видеть, насколько страна продвинулась в отказе от морали… подчеркиваю, я не утверждаю, что мораль – хорошо!.. и насколько близко подошла к своему идеалу. Это, подчеркиваю, очень серьезный социальный эксперимент. Общество равных возможностей!.. Да-да, равных. Трудно заставить всех соблюдать правила, гораздо проще разрешить всем их не соблюдать. Узаконить это несоблюдение, поэтизировать, воспеть, переломить общественное сознание, доказать, что это единственно верно… Поставить пороки на службу, так сказать, обществу. К примеру, люди по своей подлости любят стучать друг на друга, так пусть же стучат, даже вознаграждение им за это! Зато ни один не укроется от, к примеру, налогов. Причем сознание нужно ломать порядочным людям с целью их же спасения. Иначе они слишком легко становятся жертвой проходимцев и людей без чести. А вот если им самим будет позволено так поступать… Поправка, если они сами себе позволят так поступать, то у мерзавца не будет преимущества. Посему я считаю такой путь развития тоже очень справедливым, честным и правильным. И он намного проще, чем строить совершенное общество по прямо противоположным принципам.
В наступившей тишине Соммерг икнул, конфузливо прикрыл рот ладошкой. Его негибкий мозг не успевал за мыслью Лордера, я даже мог бы сказать, что нить потерял в самом начале, и вообще его мозг, как у богомола или бортового компьютера «Су-45», способен реагировать только на две команды: «свой – чужой».
– Так, значит, – спросил Живков растерянно, – вы все-таки за Юсу?
Лордер сказал, обращаясь к нам, по-прежнему не замечая вопроса Живкова:
– Как видите, к одной и той же цели – счастью человечества… можно идти прямо противоположными путями.
Кристина захлопала в ладоши. Глаза ее восторженно сияли.
– Вы удивительны! – воскликнула она счастливо. – Вы самый замечательный и мудрый философ!
Лордер без улыбки раскланялся, как артист на сцене, даже приложил руку к сердцу. Лакло поморщился, возразил:
– А по-моему, это тупик. Юсовцы признали, что человека сотворил не Бог… это обязывает!.. а Дарвин и Фрейд. И что нами управляют не какие-то моральные нормы, данные свыше, а обезьяньи инстинкты. И что у обезьяны нет понятий чести, достоинства, верности, так что нечего пытаться привить их и человеку, который не что иное, как голая обезьяна, как долгое время предлагали переназвать вид «гомо сапиенс». И вот, потому что человек – это обезьяна, которой управляют фрейдистские комплексы, ему нельзя доверять, а на каждый поступок нужно застраховываться уймой бумаг с печатями и обязательствами. Ни одному слову верить нельзя, ибо обезьяна есть обезьяна – нечего от нее требовать того, что не присуще ей по природе!
Завтрак был великолепен, но меня не оставляло чувство, что и здесь… чересчур. Чересчур великолепно и чересчур обильно. Разве что вместе с салфетками поставят в изящные стаканчики гусиные перья для щекотания горла. Чтобы в подражание римским патрициям выблевать съеденное, вернуться за стол и снова жрать, жрать, жрать в три горла. Или они все еще уверены, что в России плохо с импортными продуктами?.. Да нет, сами жрут так, что просто непонятно, как не распухают прямо на глазах.
После завтрака разбрелись по невероятно огромному дворцу. Кристина осматривала красоты, я – оборудование, заглянул в Инет на предмет новостей, Лакло и Соммерг отчаянно спорили неподалеку. Кристина подошла ко мне с сияющими глазами, но не успела раскрыть рот, приблизился Лордер. Я взглядом велел ей исчезнуть, не время для игр.
Физиономия у Лордера недовольная, как будто признавал, что совершенно нечаянно выступил на моей стороне, чего ему очень бы не хотелось. И когда заговорил, интонация была почти брезгливая:
– Надеюсь, вы поняли, что я лишь давал оценку своему обществу, которое построили несчастные беглецы, сумевшие перебраться за океан. Это не значит, что если я его понимаю, то и принимаю. Нет, при всем внешнем богатстве, которое мое общество может создать, оно никогда не полетит к звездам. Обезьяна рассуждает здраво: что, дескать, те дадут ее огороду? Семье, связям с женой соседа? Добавят ли жалование?.. Кстати, показательно и то, что, побывав на Луне… когда побывали, не помните? Уже целое поколение прошло!.. так и не сделали следующего шажка: не организовали лунную станцию, поселение, не говоря уже о том, что так и не послали экспедицию на Марс, Венеру, Юпитер и дальше, дальше, дальше!.. Как послал бы человек, строящий коммунизм, монархизм, утопизм, даже феодализм!
Лакло оставил Соммерга, подошел быстро, уши шевелятся, как у волка, хохотнул:
– Феодалы в космосе? Оригинально.
Лордер взглянул на него исподлобья.
– Вам кажется, что научно-технический прогресс неразрывно связан с прогрессом морали? Это кажется очевидным лишь потому, что так случилось. На самом деле вполне могло быть, что сейчас мы сидели бы в таком же дворце, компьютеры на каждом углу, ракеты летают к другим планетам, а на дворе феодализм, а то и рабовладизм. Или наоборот: общество равных возможностей, вы все уже убежденные фрейдисты, полное равноправие, гомосеки – тоже люди, а беглых рабов распинаем на крестах вдоль дорог, в цирках гладиаторские бои, кстати, очень хорошо смотрятся и по телевизору с частотой в сто мегагерц, но брызги крови лучше видеть наяву с трибун стадионов… Но это мы отвлеклись, давайте вернемся к своим баранам…
По лицу Кристины было видно, что она очень хотела бы остаться в этом заинтересовавшем ее мире высоких технологий и застывшего рабовладения, но ослушаться не осмелилась…