Глава 3
Я неторопливо ел, отхлебывал из бокала прохладное вино, взглядом показывал Кристине, чтобы не стеснялась. Все эти владыки мира, как и я, в штанах носят гениталии, сопят на бабах, пыхтят и тужатся в сортире. Так что не стесняйся, ты пыталась затащить в постель не самого слабого из владык…
Кристина чуточку приободрилась. По лицам могучей шестерки я видел, что они все понимают. Да, мы – владыки этого мира. Это только простой люд все еще по старинке считает вершителями судеб президентов, канцлеров, даже королеву, папу римского и прочих коронованных или избранных, ха-ха, всенародным голосованием плебса, что за panem at cirzenses проголосует хоть за козу в президентском кресле.
Мы давно показали свою мощь. К примеру, пару сот лет один из нас написал пьесу «Висенте Овехуна», в которой феодал принуждает крепостную к исполнению ею обязанности первой брачной ночи. Разгневанные зрители сразу после премьеры пьесы разгромили имение ближайших аристократов, а потом пошли жечь их и дальше по стране, вешать, громить и вообще изничтожать как класс. Восстание не затихло, как ожидалось, ширилось и в конце концов привело к полной ликвидации того, что называем феодальными привилегиями.
Но и тот случай не научил относиться к писателям с достаточным почтением. Или осторожностью. Наверное, потому, что в массе своей писатели – достаточно тупые и недалекие твари, а нормальный человек судит по одному обо всех. Это, собственно, верно, но писатели – исключение. Ни один человек не может быть сильнее другого втрое или впятеро, а вот писатель может быть сильнее остальных своих собратьев, вместе взятых, в сто тысяч, в миллионы, в неизмеримое количество раз.
Слева от меня артистически работает ножом и вилкой Соммерг. Худое лицо серьезно, неподвижно, взгляд обращен в тарелку, но я знаю, что он видит и замечает все вокруг. Соммерг – не только инфист высшего класса, но последние пятнадцать лет возглавляет отдел Департамента социологических исследований. Он разработал концепцию переноса мишени, когда противник бросает все силы на достижение заведомо ложных целей.
В частности, он подхватил полузабытые в старой России экзотические поиски родины ариев и сумел еще в Советскую эпоху навязать эту идею немалой части русской интеллигенции. Тогда шло глухое брожение, недовольство, надо было срочно взять его под контроль, и Соммерг под видом оппозиции режиму предложил внедрить подобную интерпретацию в идеи патриотизма. Мол, коммунизм стирает все различия, даже слово «русский» заменяет на «советский», но своих предков надо знать, а наши предки Рим спасли, а потом разрушили, пирамиды в Египте построили, и вообще арии – это даже не германцы, а самые что ни есть русские…
Провокация удалась блестяще. Целое стадо баранов ломанулось в услужливо распахнутые ворота. В солидных журналах появились глубокомысленные рассуждения о родстве русского языка с индоевропейским, а значит – мы древнее всех прочих народов, и этруски вон тоже русские, и Троя – родина русов, и Америку открыли русские… Это вызывало хохот в других странах, которые могли в доказательство своей древней культуры предъявить нечто больше, чем странную надпись из шести букв на глиняном черепке.
Сейчас Соммерг занимается проблемами религии, еще и поэтому я рассматриваю этого гада как одного из самых серьезных противников. В инфизме, инфизме.
Чуть дальше громогласно вещает прописные истины Челлестоун, с ним до крика спорит Лакло. Челлестоун – единственный среди нас нобелевский лауреат. Правда, не за инфизм, за тот еще премий не дают, ибо границы не очерчены, да и как-то еще не подвели базу под использование этого страшного оружия, не нарядили его в белые одежды ангела-миротворца.
Нобелевская за достижения в социологии, членство в половине академий мира, масса научных работ… но все-таки количество премий впечатляет. Кроме известных и весомых во всем мире, он ухитрился собрать и целую коллекцию экзотических, вплоть до Национальной премии Зимбабве за открытия в языкознании.
Ужин был достаточно легким. Сбалансированным и легко усваиваемым, чтобы успело перевариться до сна. Здесь, похоже, за своим здоровьем блюдут. Хотя, как иначе, все западники, а жизнь у населяющих Запад народов сейчас самая высшая из ценностей. Ничего, уже скоро…
Я запил соком, Кристина давно как школьница положила нож и вилку параллельно друг другу, только рукояти соответственно в разные стороны. Белая рука в перчатке тут же бесшумно убрала тарелку. Я сказал негромко:
– Ну что, отваливаем?
Она прошептала испуганно:
– Как?.. Здесь же только начинается…
– Ждешь дискотеку? – поинтересовался я.
– Какой вы грубый, Владимир Юрьевич…
– У тебя чему не научишься, – прошептал я тихо. – Вылезай, расселась!..
Ни за что не поверит, мелькнула мысль, почему хочу в свои апартаменты. А причина банальна… Куда бы я ни уезжал: на пляж, на дачу к друзьям, на пикник, – всегда через часок-другой начинал тоскливо думать: ну на фиг мне это натужное веселье?.. И чего прикидываюсь, что мне нравится подгоревшее на костре мясо и «свежий воздух» – наполовину из дыма, наполовину – из комаров, которым по фигу этот якобы отгоняющий их дым? Вот сейчас бы домой на диван, ноутбук на колени, продолжил бы работу над своей книгой, что перевернет мир…
По опыту знаю, что когда приду домой, то на ноутбук и не взгляну, дома могу не работать неделями, но при любой оторванности от дома сразу: ах, как бы я сейчас работал!
Когда вернулись, Кристина ринулась исследовать апартаменты по второму разу. Я раскрыл ноутбук и… задумался. Конференция производит странное впечатление. Во-первых, нас слишком мало, всего семеро. Во-вторых, свободный обмен мнениями, как значилось в приглашении, – что это? Никто из нас не дикарь: Челлестоун, Соммерг, да и все остальные, предпочитают видеоконфы. Точно так же могли бы встретиться в виртуальном пространстве, находясь каждый в своем кабинете.
– Владимир Юрьевич, – донесся сверху голос Кристины, – там наверху чересчур большая спальня…
– У тебя агорафобия?
– Вот-вот, – согласилась она поспешно, – именно это умное слово!
– Терпи, – велел я безжалостно..
– Боюсь, – сказала она жалобно. – Можно я… в вашей?
– Еще чего, – ответил я с достоинством. – Будешь одеяло стягивать, лягаться.
– Я не лягушка!
– Храпеть…
– Я сплю на боку, как зайчик!
– Зайчики спят на брюхе.
– Как скажете, Владимир Юрьевич, так под вами и лягу!
– Размечталась, – сказал я саркастически. – Ладно, пущу на коврик. Нет, на тряпочку. Да не возле постели, а около двери.
Она завизжала, подпрыгнула, лихо съехала вниз на перилах. Половина победы есть, уже в одной спальне. Ну, а в таком случае и сто тысяч антониев не выстоят. Одни женские гормоны не дадут мне спать спокойно. Вообще не дадут спать. Тем более что ели какое-то уж очень жгучее мясо, наперченное, хоть и просто тающее на языке. Все-таки у разума и сердца голоса только совещательные, а решающий голос у пениса.
Возможно, эти ребята хотят получить более полное представление? Не знаю, вполне вероятно изобретение анализаторов запаха, пота, что позволяет дать более полный контроль над человеком. Если так, то сейчас на меня нацелено несколько телекамер, а ночью снимут особенно богатую жатву, записывая и анализируя нашу возню в постели. В эти минуты человек особенно откровенен… хотя не представляю, что могут вынести обо мне: я вполне разделю себя на трахающуюся обезьяну и высокоинтеллектуального сапиенса. Сапиенс у меня никогда не трахается, а обезьяна не пишет романы.
Перед глазами всплыла аудитория, сорок пар вопрошающих глаз. Перенимайте приемы, сказал им я мысленно. Те самые удачные приемы, которые доказали свою убойную силу у других авторов. Будь это кино, живопись, телевидение или компьютерные игры – это все инфизм, мощное оружие. Это повторяю потому, что на вас будут оказывать мощное давление, указывая, «как надо» писать, изображать, под каким углом и так далее. Вы устоите, когда будет напирать власть в лице президента страны, тайных служб в лице ФСБ или прочих гестапов, но куда труднее отбиться от доброжелателей в личинах жены, тещи, задушевных друзей, приятелей, старого школьного учителя, соседей по дому…
Все они учат, «как надо писать». Любая домохозяйка может указать, что вот такой-то образ неверен, юсовцы, к примеру, не такие тупые и злобные, а вовсе среди них попадаются даже вполне интеллигентные люди! Хм, думаете, юсовские писатели и режиссеры не знают, что среди русских тоже попадаются вполне интеллигентные? Но в каждом фильме, каждом романе, каждом сериале, каждой компьютерной игре русские – это такие отморозки, тупейшие и злобнейшие, что прямо так и хочется на всю Россию сбросить атомную бомбу! То есть свершить то, чего режиссер или писатель добивался изо всех сил: вызвать определенные эмоции, закрепить их частым повторением, создать устойчивый образ, растиражировать, добиться нужного поведения читателей в будущем…
Поэтому не надо: «они тупые, пусть пишут эти тупые боевички, а вы пишите умную прозу». Когда в вас стреляют этими боевичками, то надо стрелять в ответ, иначе не успеете дописать свою нетленку. И стрелять надо тем же калибром, а по возможности – бить сильнее, точнее, злее!
Бейте их, сказал я мысленно, бейте… пока еще есть время. А время есть, я только приступил к вылавливанию багов…
– Эй-эй, – сказал я предостерегающе. – Кристина, не шали. Ляг вон на том диване… Или то другая кровать? Черт, зачем тут столько?..
– Владимир Юрьевич… Постель без женщины – это не постель, а койка.
– Dixi, – отрезал я. – Может быть, я большее удовольствие получаю, воздерживаясь?.. Такое не думала?..
Она послушно легла на второе ложе, спросила оттуда озабоченно:
– Владимир Юрьевич… а это не какая-нибудь новая перверсия?
Я брезгливо поморщился.
– Разве в этих делах может быть что-то новое?
– Не знаю, – призналась она, опустив глазки. – На меня все богатство выплеснули еще в пятнадцать лет. А потом шли только скучные повторы. Но… а вдруг?
– Вот и попробуй его сейчас, – отрезал я.
К своему удивлению, заснул довольно быстро и крепко. Конечно, простыню испачкал, но это ерунда, «Тайд» все отстирает, а вообще-то я молодец. Пусть святой Антоний умоется.
На другой день короли инфизма выглядели несколько помятыми. Похоже, намеревались наблюдать долгий ритуал переползания зайчика поближе к моей постели, а потом и в постель, все это время сидели перед мониторами и глушили кофе.
То, что я заснул, аппаратура доложила им сразу, но Кристина наверняка не спала, вздыхала, ворочалась, а то и ходила голышом к холодильнику за охлажденным соком. Оставалась надежда, что она все же прыгнет ко мне в постель… не у Кристины, а у них оставалась надежда, юсовские женщины настояли бы на своих правах, но Кристя все-таки не юсовская… во всяком случае, так говорит, и к утру я их умыл почище святого Антония.
Когда утром мы все сошлись к завтраку, мы с Кристиной выглядели свежее всех. Правда, Лордер выглядел почти неплохо. Да еще жизнерадостный Лакло, блестя живыми глазами, ринулся к нам навстречу, распахнул объятия. Я ловко уклонился, он ухватил руку Кристины и принялся с жаром целовать, быстро продвигаясь по кисти вверх, и если бы смущенная Кристина не воспротивилась, через пять поцелуев его губы были бы уже на ее обнаженном плече.
– Владимир, – вскрикнул воспламененный Лакло. – Вы свежи, как английский огурчик!.. Как вам это удается?.. Завидую!.. Владимир, есть блестящая идея, может, прямо сегодня… или завтра к утру уж совсем точно, встряхнуть скандинавские страны, что уже в столетней спячке!.. Я придумал, как вызвать движение Талибана, а в Швеции возродить викингов… что можно назвать, скажем, берсеркизмом!.. Представляете, камикадзе, берсерки, талибы… Да вся Америка взвоет!
Я отстранился.
– А при чем здесь Америка?
– Но разве не надо ей дать по зубам? – спросил Лакло коварно. – Желательно, кувалдой?
– Я не добиваю падающих, – ответил я. – А какова программа на сегодняшний день?
Лакло изумился невероятно, как все, что он делал или говорил, было умножено на энную степень.
– Программа? – переспросил он потрясенно. – Кто на свете осмелится создавать программу для нас? Для тех, по чьим программам двигается цивилизация?.. Живут народы?.. Свергаются режимы?.. Летают жуки и светит солнце?
Он театрально взмахивал руками, Кристина смотрела на него с почтением и опаской.
– Значит, – уточнил я, – нам дана полнейшая свобода?
Лакло завопил:
– Кристина, посмотрите на этого… этого странного человека с другой планеты!.. Что говорит, что говорит?.. Кто нам может дать или у нас отнять, если сами даем, отнимаем, создаем, рушим… целые миры!.. Да, впервые съезд не скрывает своих целей под вывеской глубокомудрых докладов и последующей пользы для финансирующих организаций! Мы съехались сюда, чтобы пообщаться, оттянуться, побалдеть, перекинуться парой слов не со скучными подчиненными по работе или соседями по коттеджу, а с себе подобными… Признайтесь, ведь там, у себя, вам не с кем поговорить откровенно!.. Ведь все – всего лишь материал для наших экспериментов. К тому же чаще всего весьма туповатый материал, с крысами и то интереснее…
Он жестикулировал с такой скоростью, что руки мелькали, как крылья ветряной мельницы. Лицо постоянно менялось, от него во все стороны били незримые молнии, вокруг него сгущались силовые поля, сам он был суперконденсатором огромных энергий.
Челлестоун увидел нас, подошел, угрюмый и раздраженный, как медведь весной, сказал саркастически:
– Владимир, не поддавайтесь… Он даже меня однажды раскачал на авантюру.
Лакло вскричал пламенно:
– А что, не удалась?.. Что, не удалась?
Челлестоун сказал зло:
– Трус поганый!.. Бросил идею, всех увлек, а сам – в кусты?.. Мы отдувались сами. Едва-едва не сорвалось…
– Какие кусты? – завопил Лакло. – Вы забыли, что в это время творилось в Индии и Пакистане? Это моих рук дело!.. Стал бы я увязать с вашей ерундой, там школьники бы справились!
Я переводил взгляд с одного на другого, поинтересовался вежливо:
– Это вы о той операции с президентом… как его, забыл, очень невыразительная личность, и его секретаршей?
– Практиканткой, – уточнил Челлестоун. – Практиканткой, которую послали на стажировку в Белый дом. Вообще-то дело прошлое, можно чуточку рассекретить… Да и какие секреты от своих, вы и так всю операцию можете видеть до мельчайших деталей. Даже без фактов. Честно говоря, на заверения Лакло мы не полагались совершенно, а всю операцию просчитали двенадцать раз на самых мощных компьютерах! К счастью, в нашей стране очень предсказуемые жители. Самые предсказуемые на планете, что, ессно, облегчает правление и обеспечивает устойчивость режима… Ту девушку, Монику, мы отбирали очень тщательно. Она прошла курс особой подготовки, а потом уже вместе с президентом и нею мы тщательно отрабатывали сценарии нечаянного разоблачения, просачивания фактов в прессу, реакцию общественности…
– Но там были кое-какие проколы, – заметил я. – Хотя рука режиссера чувствовалась сильная, опытная, умелая. Я сразу подумал на вас, Джон. Других мастеров что-то припомнить не мог.
Он заулыбался, что-то буркнул себе под нос, что могло означать благодарность, расцвел, но тут же раздраженно покачал головой.
– Уже растут, – сообщил он хмуро. – Молодые, зубастые, хищные… Пройдут по трупам, не поморщатся. Настоящие профи! Берутся доказать, что в Африке полно пингвинов, в Антарктиде растут пальмы, а негры такие же люди, как и мы. И, веришь ли, доказывают!..
– У вас там очень мощные средства пропаганды, – заметил я. – У нас такое не пройдет.
– Почему? У вас телевидение развивается бурно, спутниковый Интернет…
– Менталитет, – обронил я. – В России недоверие к пропаганде в крови. Я не знаю, когда это началось: то ли с обещаний построить коммунизм за пятилетку, то ли с реформ Петра Первого, то ли с призвания варягов… А может, и намного раньше. В любом случае, у нас каждый скажет убежденно, что все газеты врут, телевидение брешет, по радио одна брехня, все до единого политики – продажные шкуры, президент дурак и ничего не понимает.
Он опешил, поинтересовался осторожно:
– Так что же, разве у вас никто газет не выписывает?
– И газеты выписывают, и ящик смотрят, – ответил я. – Но – не верят!.. Охотно смотрят ваши голливудовские фильмы, но говорят – фигня, дешевка. Смотрят наши отечественные – фигня, играть не умеют, пленка плохая. Читают газеты от корки до корки – фигня, брехня на брехне, дешевые сенсации!.. И так хорошо после этого на широкой и вольной русской душе, когда чувствуешь, что всех их, гадов, раскусил, никому не дал себя обмануть!.. Но, возвращаясь к Монике и президенту, скажу, что кампанию вы провели профессионально и в обществе сдвиг проделали… если можно так сказать… нельзя?.. Фиг с ним, вы за месяц изменили сознание целого поколения. С того момента, когда суд, разбор, президент выкладывает на стол суда свой пенис, а судьи его внимательно и серьезно осматривают, измеряют, сравнивают с муляжом, который сделала по памяти практикантка из Белого дома. Все остальное неважно, даже если бы президента ждал импичмент. Но его ждало оправдание, а это только усилило лавину. В общественное сознание вошло сразу прочно и надежно: раз уж сам президент страны в своем кабинете дает отсасывать студентке, а жена даже не выразила неудовольствия, то, значится, им тем более можно все – есть пример! А жены пусть не вякают, это же так естественно: совать пенис в рот служащим… Жена тем более должна помалкивать, ей точно так же суют в рот на ее работе, и она не станет из-за такой безделицы выражать неудовольствие боссу, ведь от этого зависит и продвижение по службе, и повышение жалованья… Таким образом в вашей юсовской семье устанавливаются прочные семейные отношения уже на новом, так сказать, уровне понимания.