Сохранить анонимность диверсантам не удалось. Прошлой ночью была перестрелка близ Клюевки, на полпути между местом происшествия и Олдынью.
Мобильный пост ополченцев попал в переплет. По дороге неслась машина. В ответ на требование остановиться она только увеличила скорость. Это был какой-то ободранный, предположительно серый джип без номерных знаков.
Ополченцы, на свою беду, среагировали, успели выдвинуть на проезжую часть зад «УАЗа».
Непослушный водитель резко затормозил и закричал:
– Мужики, не стреляйте! Свои, комбриг Борисов собственной персоной.
И ведь не соврали, ироды! Гуляем, мол, обмываем назначение.
А когда ополченцы вышли на свет, по ним ударили из нескольких стволов. Трое погибли на месте, четвертый, раненный, скатился в канаву водостока. Он-то и рассказал в госпитале, что случилось.
Диверсанты спокойно вышли, задвинули «УАЗ» обратно, освободили проезд и покатили дальше.
Допрашивать подстреленного парня бессмысленно. Он уже сказал все что знал. Людей, сидящих в машине, ополченец не видел, только вспышки автоматных очередей. Но это определенно была «Тойота».
Диверсанты держали путь к селу Ширяево на Олдыни, вернее, к заброшенной пристани, расположенной на его южной окраине. Их видел один из сельчан, местный пьяница. Они проехали практически по нему, когда он решил отдохнуть в бурьяне.
Возмущаться дядька не стал, протрезвел от страха и подглядел, как какие-то люди бросили машину, вывели из кустов лодочку и перегрузили в нее что-то на брезенте.
Река в том месте неширокая. Переправились быстро. А на той стороне их, похоже, ждали. Селянин слышал, как там гудел автомобиль.
В районе полудня группа Соколовского прибыла на берег Олдыни. Машину они оставили на дороге и побрели к пристани, стараясь сильно не высовываться из бурьяна.
Между прибрежным ивняком и дощатыми мостками обнаружилась никому не нужная брошенная машина. «Тойота», серая, старая – все правильно. Дверцы закрыты, внутри никого.
Бойцы рассредоточились, осматривали прилегающую местность. Корвич заметил следы волочения лодки и людей, которые тащили ее.
На противоположном берегу все было тихо. Вода плескалась у пологого обрыва. Метелки плакучих ив склонялись над ней.
– Совсем зажрались, – пробормотал Вдовенко, ходя кругами вокруг машины. – Нормальная тачка, ей еще служить и служить. Так нет, выбросили. Оставили нуждающимся. Мужики, давайте заберем ее себе. В качестве утешения, так сказать. Будем ездить на ней на дискотеки. Она и по болоту, наверное, пройдет. – Он взялся за ручку на дверце водителя.
– Тимон, на твоем месте я бы не стал это делать, – проговорил Грубов. – Машину могли заминировать. Дело, конечно, хозяйское, ты сам себе голова, но я должен предупредить.
– Могли, – сообразил Вдовенко, отдергивая руку. – Это я так, чисто потрогать. – Он сдвинул бейсболку, никак не гармонирующую с навороченным одеянием спецназовца, почесал затылок. – Сейчас проверим, заминирована или нет.
В кармане у него нашелся моток прочной лески. Он осторожно привязал ее к дверной ручке и стал пятиться в кусты. Лески хватило метров на двадцать.
Остальные члены группы тоже заинтересовались этим, бросили свои дела. До кустов леска не достала.
Вдовенко залег за бугром. Рядом с ним пристроился Павел. Все прочие тоже укрылись, кто где мог.
– Ну, поехали, – сказал Вдовенко. – Кто не спрятался, я не виноват. – Он потянул за леску и заставил дверцу приоткрыться.
В машине что-то щелкнуло и упало на пол. Она подпрыгнула, сноп пламени взвился в небо через продырявленную крышу. Изувеченный автомобиль окутало черным дымом. Ударная волна разлетелась в разные стороны. Покатились камни, затряслись ветки ивняка, заскрипел и стал рушиться в воду догнивающий настил мостков.
Несколько мгновений вокруг пожарища царила тишина. Обшивка салона горела жадно и ярко. Но пламя быстро угасло. Напор огня стал уменьшаться. Вскоре от него остались лишь клубы дыма, разгоняемые порывистым ветерком. Вода в реке покрылась рябью.
– На дискотеку, говоришь, ездить будем, – задумчиво пробормотал Грубов, лежавший в бурьяне. – Знаешь, Тимон, что-то мне подсказывает, что ты никогда не был так близок к разгадке извечного вопроса: есть ли жизнь после смерти.
«Связку гранат заложили, – подумал Павел. – Знали, что машина привлечет наше внимание».
Вдовенко смертельно побледнел. До него дошло, насколько близко была смерть. Он нервно сглотнул.
«Ну все! – подумал Павел. – Теперь этот парень каждую дверь будет с леской открывать».
Вдовенко заворочался, помотал головой, зачем-то постучал себя по черепу.
– Спелый? – ласково спросил Павел.
– Ладно, пошли, – проворчал Вдовенко, поднялся на бугор и забросил автомат за спину. – Нечего тут больше делать. Чего разлеглись? Кончилось шоу. – Он исподлобья таращился на товарищей, лежащих в укрытиях.
Тут с дальнего берега ударила пулеметная очередь. Забились фонтанчики под ногами Вдовенко. Он крепко выругался, хотя штрафные санкции за мат никто не отменял, очень энергично сплясал что-то и помчался за чадящий остов автомобиля.
Пулеметчик продолжал надрываться. Он стрелял из кустов на противоположном берегу.
«Развлекаются эти сволочи!» – злобно подумал Павел.
Он уже пристраивал автомат на бугор, чтобы ответить укропам той же монетой. Его спецназовцы тоже готовили оружие.
К пулеметной трескотне присоединились АК-74. Похоже, целый взвод украинских силовиков вышел к берегу.
В воздухе стало тесно от жужжащих пуль. Спецназовцы беспорядочно отвечали врагу.
Пули вспахали бугор, за которым лежал Соколовский. Он перекатился, злость хлестнула вместе с адреналином. Капитан привстал на колено, выпустил веером длинную очередь по кустам и рванулся подальше от этой позиции, которую уже кромсал свинец.
Бойцы с обеих сторон не видели друг друга, но стреляли самозабвенно. Царил адский грохот, перекричать который было невозможно.
Павел несколько раз менял позицию, извел два магазина. Ради чего, мать его так! Злости не хватало. Он начал откатываться в бурьян, что-то кричал, сам себя не слыша. Глупая перепалка, без цели и смысла. Не хватало еще кого-нибудь из ребят потерять.
Бойцы начинали соображать, по одному выходили из боя, катились в траву. Они уже не стреляли.
А на том берегу веселились украинские силовики, крыли матом, свистели. Но и у них иссяк задор, или поступила команда. Все дружно прекратили огонь.
Спецназовцы, чертыхаясь, ползли к своей машине, которая, слава богу, осталась в низине. Никто не пострадал, и то ладно. Какого, спрашивается, дьявола расслабились?
Полковник Вишневский не скрывал удовольствия. Он стоял у приоткрытой двери камеры и сквозь решетку смотрел на узника, прикованного к нарам. За его спиной покашливал капитан Бунич, тоже пребывающий в приподнятом настроении.
Группа Жереха блестящим образом заарканила Борисова, и вот он здесь. Мелкие неприятности текущего дня не могли омрачить большую победу.
Поколебавшись, полковник подошел поближе, но в камеру заходить не стал.
Майор Борисов уже пришел в себя. Его загипсованная нога покоилась в приподнятом виде на кипе одеял. Кожа пленника отливала матовой серостью, глаза ввалились. Царапины и кровоподтеки на лице были обработаны зеленкой.
Рядом с нарами стояли два колченогих стула. На одном лежали лекарства, бинты, вата, стальная коробочка со шприцем. На другом сидела женщина в белом халате. Ее лицо отливало той же серостью, что и у майора. Сколько времени она находилась в этом подвале, ровно столько же ее изматывал страх.
Полковник уже знал, что это медсестра Маргарита Мордвина из Байдакской районной больницы. Он не возражал. Пусть будет сестра. Хоть чем-то разукрасить эти серые стены.
Несколько минут назад Вишневский с Буничем подкрадывались к камере чуть не на цыпочках, затаив дыхание. И не напрасно. Очень кстати обнаружилось, что медсестра и пациент о чем-то тихо переговаривались. Вернее, Борисов что-то шептал, а медсестре приходилось слушать, потому что деваться ей было некуда.
Обнаружив посторонних, она позеленела от страха, а Борисов досадливо поморщился. С этой минуты Мордвина сидела прямая как штык и не произнесла ни слова.
– Привет террористам, – добродушно поздоровался Вишневский. – Уже не скрываемся от правосудия?
– Привет временным господам, – отозвался Борисов и смерил посетителя замутненным, хотя и пристальным взглядом.
Потом он вскользь посмотрел на Бунича и сразу сообразил, что это мелкая сошка.
– Вот и прибыли гости из СБУ. Сожалею, господа, но на ваших самодовольных физиономиях этот факт цветет пышным цветом. – Раненый майор держался.
В его глазах поблескивал тоскливый огонек обреченности, но усмехаться с иронией ему удавалось.
– За кирпичом сходить? – прошептал Бунич на ухо полковнику.
В его глазах поблескивал тоскливый огонек обреченности, но усмехаться с иронией ему удавалось.
– За кирпичом сходить? – прошептал Бунич на ухо полковнику.
– Зачем? – не понял Вишневский.
– Морда у него уж больно просит!
Вишневский глумливо усмехнулся:
– Поговорим, Александр Сергеевич?
– Вот так сразу? Даже оклематься не дадите? – Борисов закряхтел, пытаясь сесть, неловко повернулся, и боль отдалась в изувеченной ноге.
Медсестра дернулась, схватила своего подопечного за плечи, уложила обратно.
От боли скулы майора перекосились, испарина хлынула со лба.
– Увы, господа хорошие, разговаривать нам не о чем. Вызывайте повесткой, как говорится. – Он нашел в себе силы усмехнуться. – И только в присутствии адвоката. Хотя, знаете, милейший, даже при нем я могу вас только к черту послать. Или еще подальше. Уж не обижайтесь, хорошо?
«Спокойно, Борис Евгеньевич! – начал обуздывать свою разгорающуюся злость полковник. – Не выходи из себя. Кто тебя обратно заталкивать будет?»
– Что вы, Александр Сергеевич. На больных не обижаются, – вкрадчиво сказал он. – А насчет вашего отказа разговаривать… вы же понимаете, что это только бравада? Мы ведь не спешим, торопиться нам некуда. По некоторым данным, так называемое перемирие продлится еще некоторое время. Вы подлечитесь, подкопите сил, подумаете. А потом поговорим. И беседа наша, хотите вы того или нет, будет весьма продуктивной. Сколько вам надо времени, чтобы подумать и подлечиться?
– Хватит тридцати шести часов, – проговорил Бунич.
– Примерно так, – согласился Вишневский. – Не будем вас больше тревожить. Отдыхайте, Александр Сергеевич. Здесь не так плохо, как кажется. Ни построений, ни совещаний, никакой ответственности за судьбы людей, вверенных вам. Мы вам даже костыли организуем, хотите? Будете сами ходить в комнату для допросов. А уж как обратно пойдете, это только от вас зависит.
Губы Борисова искорежила вымученная гримаса. В глазах опять обосновалась безысходность. Он, превозмогая боль, повернулся на бок. Демонстрировать уважение к офицерам украинской спецслужбы в планы майора ополчения сегодня не входило.
Полковник с непредсказуемой улыбкой посмотрел на медсестру, которую чуть приступ не хватил. Она побледнела, рука ее машинально потянулась к области сердца.
– Успокойтесь, дорогая, – медленно произнес Вишневский. – Вы же не заключенная, просто исполняете свой профессиональный долг. Откуда такой страх? Есть причина? Кстати, когда мы подошли, вы говорили со своим пациентом. Если не секрет, о чем?
Девушка закашлялась. Полковнику было занятно наблюдать, как часть ее лица становится пунцовой, в то время как к другой приклеилась бледность. Она пыталась что-то сказать, но страх парализовал речевые центры.
Борисов застонал, повернулся на спину, уставился на сотрудника СБУ и спросил:
– Милейший, вам не стыдно? Ее-то за что подвергать вашим штучкам? Не видите, что девушка едва жива от страха? Она отлично справляется со своими обязанностями, и не больше. Я просил ее не бояться меня, пытался выведать имя, в общем, как-то разговорить. Я не вытянул из нее ни слова. Подозреваете, что я успел ей что-то нашептать для передачи на волю? Не будьте дураком.
«Кто тут дурак, мы еще посмотрим, – неприязненно подумал Вишневский. – А этого типа нужно как-то раскрутить, сломать его волю еще до первого допроса, выбить из колеи. Неважно, чем именно».
Он невольно задумался.
Методику ведения допроса в высшей школе СБУ преподавали.
«Запомните, господа, мнение, что под пыткой любой расколется – такой же бред, как киношное молчание в руках палачей, – вспомнил Вишневский слова одного мастера этого дела. – Заговорят когда-нибудь все, но вы же не побеседовать их пригласили. Да и времени хронически мало. Не умеете допрашивать, не помогут ни химия, ни пытки. Ставка на испуг – тоже не панацея. Клиент может со страха умом двинуться или даже тапочки протянуть, а чаще всего такого нафантазирует, что без бутылки не разберетесь. Клиент к допросу готов, а у вас, повторяю, нет времени держать его под замком и скрупулезно разрабатывать. Что остается? Сломать настрой. Ждет побоев и пыток – угостите чаем с ватрушками, пожалуйтесь на тяготы службы. Верит в Гаагскую конвенцию – бейте в морду сапогом. Ждет армейского дуболома – прикиньтесь интеллигентом. Боится умных вопросов – валяйте дурака. Учините ему нестандартную ситуацию, испугайте, обескуражьте, разозлите, в конце концов. И только выведя из равновесия, начинайте обрабатывать тем способом, который больше подходит: пассатижами, уколами или ловлей на нестыковках».
Он резко повернулся. Из полумрака на него смотрела избитая женщина. Она нашла силы встать, подошла и вцепилась в решетку. Ее лицо распухло до неузнаваемости, в щелочках глаз теснилась боль. Бедняжка буквально висела на решетке.
Полковник задумчиво рассматривал ее. Он вдруг подумал, что до помещения в клетку эта несчастная выглядела несколько иначе.
– Пожалуйста, послушайте меня, – прошептала она со страдальческим хрипом. – Я не знаю вашего имени, но вижу, что вас все слушаются и боятся. Я прошу вас, оградите меня от пыток и домогательств. Это начальник тюрьмы!.. Я ничего не сделала, он бил меня и пытался изнасиловать. Пожалуйста, я вас очень прошу, сообщите в Киев моему адвокату господину Белецкому, где я нахожусь. Никто не знает, куда я пропала. – Женщина надрывно закашлялась. – Мне нужна медицинская помощь, но начальник тюрьмы и надзиратели не разрешают. Болят внутренности, он мне их отбил. Лицо горит, голова раскалывается. – У нее иссякли силы, она попятилась и рухнула на нары.
Вишневский выразительно посмотрел через плечо. Начальник тюрьмы майор Войт мялся в конце коридора у входной двери. Его терзал страх, била тряска. Он помнил угрозу полковника и теперь смертельно боялся, что и его бросят в камеру за игнорирование начальственной воли.
Допился, урод! Что же ночью не вспоминал? Еще и бабу избил.
В иной ситуации полковник лично измордовал бы майора и приказал надзирателям швырнуть его за решетку, а то и пристрелил бы собственной рукой. Но, во-первых, настроение у полковника в этот день было благодушным. Во-вторых, нужда в заключенной Тепленко просто исчезла.
Касса подпольной организации чудесным образом нашлась. Информацию о ней предоставил один сознательный банковский работник.
Тепленко состояла в организации, но не играла в ней активной роли и финансовыми секретами не владела. Ею банально прикрылись, подчищая хвосты. Валюта, найденная при задержании, была выручена с продажи квартиры. Все признания из этой женщины были выбиты следователем, возомнившим, что опять наступает тридцать седьмой год.
Данная особа оказалась пустышкой. Полковнику Вишневскому она уже была не интересна. Но отпускать ее на волю было бы, конечно, неразумно.
Он махнул левой рукой – коллеги упрекали, его в том, что эту привычку полковник перенял у российского президента, но Вишневский плевал на это – и направился в конец коридора. Высокий чин из СБУ наслаждался ужасом, нарисованным на физиономии Войта.
– Пан полковник, она оскорбляла меня, бросалась, хотела лицо расцарапать. Я защищался, пан полковник.
– Слушай сюда, защитник хренов! – глухо проговорил полковник, взяв его за лацкан форменной куртки. – Будем считать это последним китайским предупреждением. Еще одно нарушение инструкции, и я тебя расстреляю из твоего же табельного оружия, а потом скажу, что так и было. А теперь запоминай. – Полковник понизил голос. – Твое счастье, что девка мне больше не нужна. Оставь ее там, где она сидит. Она твоя или твоих людей, мне без разницы. Насилуй во всех позициях, жги, вешай, бей в котлету. Делать все это я тебе не только разрешаю, но и приказываю. Развлекайся с ней по полной программе: ты, надзиратели, караульные, хоть лешего из леса приведи – но все это должен видеть Борисов, которого ты не трогаешь ни в коем случае. Уяснил? Как бы он ни оскорблял тебя и твоих людей, пальцем к нему не прикасаться! Он непременно должен видеть. Поставь у девки дополнительное освещение для пущей зрелищности.
Майор от неожиданности икнул, сделал глупое лицо и начал прочищать ухо. Бледность сходила с лица, оно покрывалось густым румянцем.
– Ты не ослышался. Сделай шоу для одного зрителя. Заодно доставь удовольствие своим солдатам, которые несколько месяцев не видели баб.
– Подождите, пан полковник, – растерянно пробормотал Войт. – Она ведь еле живая. А если не выдержит, подохнет?
– У тебя пруд под боком. – Вишневский небрежно кивнул на дверь. – Считай, то же болото.
– Понял. – Войт икнул.
У полковника создавалось впечатление, что этот субъект слышит его слова, но не улавливает их смысла.
– Однако в ближайшие несколько дней она должна жить, уж постарайся, – заявил Борис Евгеньевич. – Загубишь мне девку раньше времени – я тебя раком поставлю и прикажу караулу сделать с тобой все то, что они учинили бы с ней.