Ныряю вниз, чтобы набрать скорость, которую снова гашу в “свечке”, подбираясь к брюху… угодил на ведущего. Вот ему и вкатил пару осколочных, но не в кабину, как хотел, а куда-то в область центроплана. Как бы бомбы не рванули!
Не рванули, но что-то я ему там испортил, он задымил и стал быстро снижаться. Ведомые шарахнулись, и я подловил левого — вкатил оба снаряда точно в кабину. И тут же свалился в штопор — скорость-то потерянную на подъёме, так и не набрал. Вся управляемость исключительно за счёт интенсивного обдува хвоста. И ни малейшей подъёмной силы — практически — неуправляемо падаю.
Пришлось переходить в пике, а уж потом из него выводить машину чуть не у самой земли. Пока управился, вижу — последний недобитый из второй тройки пристроился к ведущим — замкнул строй клина, дополнив его до ромба. Ух и упрямые мне сегодня фрицы встретились! Больше половины машин потеряли, но продолжают упорно двигаться к цели. А вдруг они пьяные? Или с большого бодуна?
Я опять разогнался и свечкой пошёл к ним снизу, а они задрали носы, подставляя меня под огонь нижних задних стрелков. Хорошо, что дистанция была ещё приличная. Я сбросил газ и замедлил сближение, перейдя в полёт по пологой наклонной. Уж что-что, а в скороподъёмности им со мной не тягаться. Всё правильно — теперь немцы принялись снижаться, всё также придерживаясь прежнего курса.
Снова “ныряю” вниз, а дудки. Мы уже чересчур близко к земле — не хватает места для маневра. К тому же я попадаю под огонь верхних установок. Отвернул и пошел по широкой дуге разгоняться, заодно набирая превышение — попробую клюнуть их в темечко. Из верхней-то установки вертикально стрелять тоже неудобно. Понял ведущий мой маневр — совсем низко повёл остатки своих бомберов. Тут чёткий расчёт на то, что я не рискну на них падать, потому что шансы выйти из пике будут ничтожными - так близко к поверхности они летят.
А я всё равно “упал” на них сверху практически отвесно, переведя лопасти винтов в реверсивное состояние — тяга пропеллеров принялась меня очень сильно тормозить. И сверху, как с балкона, расстрелял всех трёх ведомых — отрабатывали мы штурмовку с вертикального пикирования, только не знал я тогда, что придётся этим приёмом валить воздушные цели.
Потом перевёл пропеллеры на “полный вперёд” - обдутый интенсивным потоком хвост послушно перевёл самолёт в горизонтальное состояние, в просторечии именуемое парашютированием. Перегрузка почти расплющила Вашего покорного слугу в то время, как винтомоторная группа, дрожа от напряжения, создавала горизонтальную составляющую полёта — не чиркнул я об шарик, удержался. И птичка моя не рассыпалась.
И что Вы думаете?! Оставшаяся четвёрка продолжает следовать прежним курсом — ни разу не попал. Видимо не угадал с упреждением. А у меня больше нет ни одного выстрела. Восемь их было в каждом барабане. Восемь Хейнкелей я обстрелял, давая двухорудийные залпы. Попадал ли? Не знаю. Не до разглядывания было - просто потом отмечал убавление численности самолётов в строю, но что происходило с пропавшими - не видел. А вот последние три раза надёжно промазал.
Теперь в барабанах моих пушек пусто. Как быть?
Имитирую атаку, подходя сзади снизу, но держусь поодаль. С нижних турелей в мою сторону тянутся трассы, которые я “обхожу” скользя то в одну сторону, то в другую. Фрицы нервничают и жмутся к земле, пытаясь ограничить мой маневр. А я то и дело прячусь от огня за вертикальной плоскостью хвостового оперения того, на кого имитирую атаку, и начинаю сближаться. Не могу сбить — так хоть понервничать заставлю.
Даже таранить не могу. Винта у меня впереди нет, так что рубануть нечем. А просто ударить корпусом бессмысленно. Моя скорлупка по сравнению с их металлической прочностью вообще никак не канает. Сам развалиться могу, а хейнкелю ничего не сделаю.
Однако, летим мы всё ниже и ниже. Супротивники, чтобы подставить меня стрелкам, вынуждены то и дело мотылять хвостом, отчего курс их на прежний теперь ни капельки не похож. И ведь продолжают держаться всё тем же ромбом, пусть и у самой земли. Не могу свалить — так хотя бы сорву им выполнение задачи. А между тем в баках у меня скоро станет пусто…, и тут, откуда ни возьмись, падает сверху краснозвёздный МИГ и прямо через мою голову распарывает ведущего фрица вдоль хребта убедительной такой крупнокалиберной очередью.
Тот сразу у всех на глазах переходит из полёта в скольжение по широкой украинской степи, теряя крылья и другие предметы экстерьера. Высота-то была… мы чуть не на брюхе ползли. Уф! С души упал камень. Этот парень додавит остальных, а мне пора домой, однако — горючки осталось — кот наплакал.
***
Ныряю в нашу балку и быстренько сажусь — такое чувство, что движки вот-вот встанут от жажды. Ужасный сушняк в баках. Но ничего — хватает бензину и на то, чтобы без фокусов приземлиться, и культурно подрулить к капониру. Ребята встречают. Как хорошо, что все — первый бой, да ещё в одиночестве - нелёгкое испытание.
Отцепляюсь от парашюта, через боковой люк выдираюсь из кабины. Мы с Саней за хвост втаскиваем птичку в углубление, выкопанное в склоне балки и накрытое сверху жиденьким бревенчатым накатом. Девчата подталкивают аппарат за крылья. Тут же, пока сгоряча, заправляем машину бензином и маслом. Торопливо баним стволы и заменяем барабаны с выстрелами. Всё — молча. Я даже не спрашиваю, летали ли мои товарищи, или так и дожидались, пока по радио войну объявят. Все выглядят сильно помятыми. Четко пахнет потом, как мужским, так и женским. На лицах румянец, словно после перегрузок. И руки дрожат. Всем уже досталось — успели повоевать.
С другой стороны — глаз радуется - “ах, эти девушки в трико!” - противоперегрузочные надувные штаны мы снимаем, как только, так сразу. Летать в них хорошо, а жить — тесно.
Глава 11. И снова бой
Сидим. Завтракаем. Горячий чай, белый хлеб, яйца вкрутую, молодая картошка, сваренная в мундирах.
- Скольких завалила, Мусенька? - наконец-то Шурочка очнулась, и язвительность в её интонациях позволяет это отчётливо понять.
- Так всего-то и было три Юнкерса, - улыбается смущённо душа моя. - Я их слева поперёк курса уделала. Как Шурик говорил — с направления, куда стрелкам неудобно целиться. Все сразу и попадали. Ну, то есть первые два таки да - моей атаки не видели — я их с одного захода стрельнула, а третий пытался смыться, да уворачивался по всякому. Пришлось его погонять немного, пока подловила.
Так вот просто поведала девушка, как она юнкерса “зажала”. Я-то знаю, что делалось это под огнём заднего стрелка. К удирающему самолёту невозможно зайти ни с какой стороны, кроме хвоста, которым он к преследователю всё время поворачивается. По моей будущей жене сегодня стреляли. Интересно, кому бы это понравилось? Я едва зубами не заскрипел.
- А я на девятку лапотников нарвался. Сзади снизу четверых срубил, а потом они порскнули в разные стороны, и я только одного сумел перехватить, - вздохнул Саня. - Остальные пропали из виду.
- Хейнкели сто одиннадцатые, - горделиво вздёрнула носик Шурочка. - На полутора тысячах шли. Я их сверху рубила из вертикального пике. Промахнулась в первых трёх заходах, но потом вычислила нужную поправку и двоих уронила. Но оставшиеся так с курса и не свернули. А у меня снаряды закончились, - и посмотрела на меня укоризненно.
- Мне такая же группа досталась, - вступил в разговор и я. - Но стрелял, заходя снизу, без промахов, пока они не прижались к земле. А при атаке сверху промахивался. Потом появился какой-то МИГ и одного срубил. Думаю, он потом их совсем разогнал, потому что всего-то трое и оставалось. А сейчас отдыхаем. Плёнки с фотокинопулемётов проявим позднее. Думаю, где-то в течение часа придётся вылетать, - кивнул я на стоящую на краю стола рацию.
Остальные вяло кивнули и разошлись “по лижэчках”.
Да уж, применение древних боеприпасов на нашей эффективности сказалось резко отрицательно. Нет в гранатах трассеров и невозможно корректировать огонь, наблюдая за полётом снаряда. Приходится подбираться к цели вплотную. Ну и вообще, бомбардировщики для нас — цель неудобная. Москит заточен на борьбу с истребителями. Но в этот раз у нас не было выбора. Зная об этом, мы картечи с собой даже не брали.
Позднее, я узнал, насколько оказался неправ, не предусмотрев встречи со вражескими истребителями — самолёты, бомбившие аэродромы ранним утром, охранялись многочисленными группами мессеров. Но мы дружно “нашли” не тех — в этот момент в небе было слишком много бомбардировщиков. Кроме того, первую волну, что появилась около трёх утра, мы, считай, проспали. Я ведь время бомбардировки помнил по мемуарам одного крупного военачальника, который описывал противодействие именно второму, массированному налёту.
***
- Касым говорит. Вижу на западе много-много самолётов. Летят, кажись, на Бельцы. А, може щё кудысь — хто их поймёт?
***
- Касым говорит. Вижу на западе много-много самолётов. Летят, кажись, на Бельцы. А, може щё кудысь — хто их поймёт?
- Спасибо, дядя Касым, - отвечаю. - Мальчики и девочки! Наш выход. Мусенька — остаёшься на земле, слушаешь радио и готовишь славному воинству сытный обед.
- А почему я? - вскидывается светоч грёз моих.
- Война у нас, дитанько! Трэба слухаты старшого. Меня. Я ж не могу кажный раз отчёт перед тобой держать в том, как распланировал силы распределить и кого в какой момент куда придётся послать.
Зардевшись от смущения, а я ведь сделал ей весьма серьёзное внушение, девушка кивает, тупя взор.
- Остальным. В одном барабане у нас картечь, потому что вероятна встреча с истребителями прикрытия. Если в бою будут участвовать наши — оставьте бомберы им. Занимайтесь мессерами. Думаю, летят гады бомбить аэродром, где командиром работает товарищ Иванов. И не расслабляйтесь после утреннего успеха — тогда фриц был непуганный, можно сказать, тёпленький. Теперь же ждёт нас тяжёлая битва с опытными и беспощадными бойцами.
Вылетели тройкой, сохраняя радиомолчание. Хейнкели шли тучей — три девятки, если я правильно оценил. Выше маячила шестёрка худых.
Шурочка сразу пошла вверх, Саня притёрся к земле, а я попёр буром на немецкие истребители. Мы по-прежнему действовали индивидуально.
Вдали замаячили силуэты ишачков, когда я услышал:
- Шурик, с востока сверху на тебя падают худые, - это, как я понимаю, охотничья пара избрала меня в качестве жертвы.
Развернулся прямо на солнце и, ничего не видя в его слепящих лучах, принялся крутить размашистые бочки — фиг при таком маневрировании в меня прицелятся.
Эта пара так и проскочила где-то в стороне, зато от основной группы подошли другие и пристроились мне в хвост. Вернее, попыталась, потому что я прибавил оборотов двигателей и стал “удирать”, заботясь о том, чтобы дистанция между нами сокращалась как можно медленнее. Оттягивал преследователей от прикрываемых бомберов. А Саня подкрался к этой паре сзади снизу и свалил ведомого. Чисто, будто по конусу отстрелялся. Ведущий тут же отвернул от меня, уходя вверх. Я как раз лежал в вираже и чётко видел, как Саня его догоняет и… попадание осколочного снаряда в относительно некрупный истребитель — это просто феерическое зрелище — словно лопнул шарик. Только что был, а вот уже одни обрывки летят вниз.
Но на Батаева, потерявшего скорость на подъёме, рушится сверху ещё одна пара. Мне их приходится встречать в лоб, причём тоже не имея нужного разгона. Тщательно, с соблюдением всех правил воздушной стрельбы, навожу на ближнего, жду сокращения дистанции до расстояния уверенного поражения, залп, отворот… и я снова в штопоре. Ну да тут высоты достаточно, быстро исправляю ситуацию. Верчу головой, пытаясь понять обстановку. Ишачки клюют хейнкелей, четвёрка мессеров крутит непонятную карусель в стороне, пытаясь свалить маленький, неразличимый на таком расстоянии самолётик. А ещё один такой же самолётик гонит худого куда-то на запад.
Разумеется, я поворачиваю на выручку подруге — радио доносит эмоциональные выражения, непроизвольно слетающие с Шурочкиных губ — она в такие мгновения изъясняется исключительно на языке Тараса Шевченко с сильной примесью Одесского колорита.
Знаете — девушка сама справилась с ситуацией. Я своими глазами видел, как заряд картечи, пущенной с близкого расстояния, “раздевает” мессера. Кадр из фильма ужаса. Его, этот кадр, смотрели и боевые товарищи пострадавшего. Какого стрекача они задали!
За одним бросилась в погоню Шурочка, за вторым я, а за третьим незнакомый краснозвёздный МИГ. Ни одного не упустили.
- Кто-нибудь видит ещё мессеров? - спросил я у эфира.
- Их восемь было, - ответил Саня. - Так мы их всех, того, заземлили.
- Дорабатываем боезапас по бомберам, и на базу, - скомандовал я. - Пора бензинчику в баки плеснуть.
- Маленькие, садитесь к нам. Плеснём вам сколько угодно самого лучшего авиационного бензина , - земля настроилась на нашу частоту и приглашает к себе.
- Вы нас боезапасом снабдить не сможете, - сразу закокетничала Шурочка. - Нам тридцатисемимиллиметровые подавай. Картечь или осколочные, а лучше и те и другие. И не забудьте капсюлей приготовить отдельно. Жевело нам требуется.
- Шурочка, не надо больше на весь крещёный мир выдавать страшные военные тайны, - попрекнул подругу Саня.
- Разговорчики в бою, - одёрнул я товарищей. - Если сверху атаковать на тормозе, успеваешь трижды прицельно отстреляться за один заход. Вон, нецелованная девятка на подходе. Шурочка, какое, ты говорила, упреждение нужно брать?
Уж не знаю, сгоряча это у нас так получилось, или сказался полученный в первом бою опыт, но третью, идущую к аэродрому, где командиром товарищ Иванов, девятку Хейкелей, мы словно мухобойкой смахнули — я просто не ожидал столь эффективной стрельбы. А ведь всего по одному снаряду на цель и потратили.
- Э-э… маленькие! - вскрикнула земля взволнованным мужским голосом. - Где вас искать-то?
- Не ищите, - ответил я строго.
- Не надо, - добавила Шурочка проникновенно.
- Лучше позовите, когда фрицев в воздухе увидите, - заключил Саня. - На этой волне.
- Так кого звать-то? - продолжала допытываться земля. - Шурика, Шурочку или Саню? - “срисовали”-таки наши позывные.
- Ещё Мусеньку можно, - добавил я для полноты. - Она до юнкерсов особенно лютая.
Мы были разгорячены и довольны проведённым боем. На земле полыхали заваленные ишаками и МИГами немецкие бомбардировщики. Их было много. Просто душа радовалась от такой картины. А языки болтали то, чего не следовало.
- Получила наводку от Луки. Вылетаю в квадрат семнадцать-тридцать два, - ворвался в эфир голос Мусеньки. Мы как раз вошли в зону связи с “домом”.
Пришлось спешить. Заправляться, заряжаться и снова в бой — фашист пёр сегодня буквально валом. На этот раз он нацеливался бомбить другой аэродром.
***
Третий за этот день боевой вылет запомнился калейдоскопом отрывочных картин — мы кувыркались с мессерами, давая ишачкам возможность работать против бомбардировщиков. Худые неожиданно приняли бой на виражах, отчего я ждал какой-нибудь пакости вроде наваливающихся сверху “засадных”. Но обошлось — там, в вышине поднебесья, несколько раз мелькнули МИГи.
Мы делали много промахов — видимо сказывалось утомление. Даже отпустили несколько вражеских истребителей, израсходовав часть боезапаса впустую — устали, занервничали, начали мазать. Но вернулись все — Муся, прилетевшая раньше нас, смущённо смотрела на женщину, потчующую усталых лётчиков наваристым борщом.
- Отец Серафим заезжал. Нину вот привёз
Я узнал эту нашу кормилицу — она готовила еду для тех мужиков, что строили капониры. Их сюда послал здешний батюшка. Собрал людей верных для дела богоугодного. Ну а я только показывал, что да куда. Что же — нам без аэродромного обслуживания несладко тут придётся, особенно, учитывая интенсивность боевой работы первых дней войны.
- Не знаю, какие сюрпризы принесёт нам конец сегодняшнего дня, - сказал я, доедая жареные кабачки, - но завтра весь день будем, сменяя друг друга, дежурить у Грасуловского аэродрома. Ходить кругами и зорко поглядывать по сторонам, сбивая любую фашистскую нечисть, какая бы ни показалась в поле зрения. В крайнем случае, можно будет присесть к ребятам, залиться горючкой, когда осушим баки на барражировании.
Мусенька зыркнула на меня тревожно, но ничего не сказала. Дело в том, что до Грасулово от нас довольно далеко. Туда нужно добираться на скорости, обеспечивающей максимальную дальность, а потом вообще снижать обороты двигателя до того минимума, при котором машина держится в воздухе. Иначе пробыть сколь-нибудь долго в районе дежурства не удастся. Это — чувствуя себя неподвижной мишенью.
- Хмелёв говорит, - проснулась рация. - Через меня прямо на север идёт целая стая.
Это тоже человек, рекомендованный отцом Николаем, сообщил по рации о том, что увидел с места, где живёт. А где он живёт, нам известно. Поэтому нетрудно догадаться о том, куда летят немцы. Там мы их и перехватим. Что же касается сообщения, которое в это время сделает по радио товарищ Молотов — так мы уже и без этого знаем, что произошло.
***
Четвёртый вылет за один день. Впереди четвёртый бой. Держимся, пожалуй, только на молодости организмов. Саня стелется над самой землёй, Шурочка забралась на три тысячи, а мы с Мусей идём на полутора километрах, разойдясь в стороны метров на четыреста. Вот на нас и наваливается прикрытие. Шурочка клюёт мессеров сверху, а Саня тихонько на брюхе пробирается к лаптёжникам.
У нас же — чистая собачья свалка. Мы с Мусей делаем “ножнички” - разбегаемся и сбегаемся, чтобы отгонять худых друг у друга с хвоста. Только — вот какая закавыка. Отгоняем мы мессеров не пулемётной строчкой, а картечью — это расходящийся пучок из полусотни пуль. Как бы сравнить, чтобы было понятно? А! Не удар кнутом по летящей мухе, а словно метлой шандарахнуть. Или, если научно, вероятность попадания существенно повышается, когда пули идут расходящимся конусом.