Мы залегли. За сто метров от нас была вспаханная полоса (которой давно нет). Наряд с «калашниковыми» и собакой двигался, иногда освещая фонариками кусты в 20 метрах от полосы. Кроме того, огромный прожектор на пограничной вышке шарил метров на 500 с периодичностью в 30 секунд. В тот момент мне показалось, что я бы мог и умереть в «борьбе за свободу» от югославской пули, но я отгонял совковые мысли и думал, что новую и свободную жизнь надо начинать с совсем другими идеями.
Мы ползли вчетвером в одном направлении с перерывом в 30 секунд, залегая, когда прожектор разрезал темноту над нашими головами. Последний этап — вспаханная полоса шириной в 20 метров, надо было быстро перебежать ее, и мне показалось, что я ее перепрыгнул.
Необычайное чувство свободы захлестнуло меня на итальянской территории, я понял, что забуду о Совке, совковой Венгрии и Югославии — я теперь у «врагов». Потом проезжавший мимо итальянец подбросил нас на вокзал в Триест, ему и в голову не пришло, что мы только что перебежали границу. Купив билеты на поезд и выпив настоящий эспрессо, к утру мы были в Риме. В Риме в «Толстовском фонде» у поляка, который работал там, мы купили справки, что встали на учет в этот фонд в сентябре 1989 года — это являлось нашим документом для квестуры в Риме.
Начальная иммиграция — это всегда тяжело. Я думал уехать в Канаду, так как об Италии знал только стереотипы: маленькие певучие мафиози, пицца, мандалина, жесты… В Украинской Католической церкви мы рассказали, что хотим жить в Канаде, и спросили, может ли нам помочь украинско-канадская община. Нас приняли с распростертыми объятиями, так как беженцев из СССР еще в Италии не было. Я был неверующим и не был украинцем, но мне помогли заполнить заявление на украинском друзья. Через месяц мне пришел вызов сразу из двух мест — из Альберты и из Торонто, так как я был молодой, с дипломом и уже напечатавший пару научных статей. В Канаде и Австралии предлагали научную работу и гражданство через 4 года.
Мы пошли на курсы языка и изучения Канады при канадском посольстве. В те времена я спокойно говорил по-английски, и это было легко. Нам рассказывали о Канаде, ее географии, политике, обычаях, показывали фильмы… Глядя, как канадцы чистят лобовые стекла своих машин перед поездкой на работу, я почувствовал, что не очень хочу опять в холод и социальное обеспечение — жизнь канадцев мне показалась настолько грустной в сравнении с «разгильдяйской» Италией, что я задумался. Посол проводил собеседование по-английски, я вольно щебетал и рассказывал, как хочу работать в стране зоологом, где уделяют много сил на охрану природы и отстегивают деньги на ее изучение.
Мне дали визу на постоянный въезд в Канаду по программе научной иммиграции с рабочим местом (в университете в Торонто хорошо знали фамилию моего отца, где он издал несколько книг и статей). Я не чувствовал себя счастливым. Просоленная, жаркая, кофейная Италия полностью поглотила меня, мне не хотелось уезжать.
Мои фальшивые права я успел сдать в ПРА еще до того, как развалился Совок, мне выдали итальянские права. Как-то зайдя в посольство СССР за какой-то справкой, бывший консул Агоян начал орать на меня, что за фальшивки приносят ему (из ПРА в посольство переслали мои права с подписью, что выдали итальянские), разрывая на кусочки права, нарисованные наркоманом.
— Я отправлю вас домой, и там с вами разберутся, как надо! На каком основании вы здесь находитесь?
Не показывая мое «пермессо» (вид на жительство), я ответил, что Италия — это замечательная страна, у меня есть все документы, итальянские права и в «поддержке» Совковой родины я не нуждаюсь и никогда не нуждался, даже когда служил на Дальнем Востоке на границе с Китаем.
Я был очень спокоен, так как до этого выдурил (сославшись, что я турист) у секретарши нужный мне документ. Я понимал, что это мое последнее общение с ним и мне лично больше ничего не надо. Как и им никогда от меня лично ничего не было надо, кроме того, чтобы я маршировал, когда им вздумается, и всю жизнь бился золотыми губами о стекло «моего идеального мира — построенного, начиная с Ленина — лично для меня». Уже позже, читая книгу о КГБ одного американского политолога, в конце был список рассекреченных агентов КГБ в посольствах всех стран, я нашел фамилию Агояна, консула в Риме. Причем династия отца и сына. Я разговаривал с сыном, который улетучился вместе с распадом Совка.
Конечно, жизнь иммигранта не проходит без проблем, вернее, она состоит из одних проблем и первые 5 лет, если ты находишься в стране один (мои друзья вернулись домой), надо действительно надеяться только на себя. Самое главное, я считаю, — это документы, они дают тебе много прав. А голосовать — не самое главное, особенно в Италии. Второе — язык. Умея разговаривать, можно найти работу, общение, пару и просто не чувствовать себя «чужим». Третье — деньги. Конечно, вам никто не даст деньги просто так, если вы знаете язык и имеете документы. Деньги нужны для жизни, и это ни для кого не секрет, но живя в стране и будучи наблюдательным, можно научиться зарабатывать деньги, необходимые для жизни. Могут подвернуться разные случаи, когда кто-то заметит, что вы умеете делать кое-что лучше других, или у вас есть смекалка и вы откроете маленькое дело или большое, если у кого-то смекалки много.
Я начал с периодических работ в саду, сыпля моими ботаническими знаниями, я быстро научился ухаживать за садом, умея рисовать и будучи креативным, делал мои первые каменные сады. Потом работа на стройке — это совсем не мое, хотя многому учит. Я иногда рисовал русский наив в надежде продать, но так и не мог, правда, и не ходил по галереям. Хозяин моей стройки узнал, что я рисую, купил сразу все мои картины за огромные тогда для меня деньги — 3000 долларов, и развесил у себя на вилле. Мне продлили документы еще на два года, так как я работал легально.
Как-то его сын попросил у меня фотоаппарат «Зенит». Я взял его «на продажу» у евреев, торговавших русским товаром, заработав за полчаса в два раза больше, чем за два дня на стройке. Я понял, чем капитализм лучше, чем социализм. Мы с другом начали продавать русский товар, скупая его у русских туристов в портах Неаполя и Чивитавекьи. Рим стал тесен, и мы начали ездить в Тоскану — исконно «красный» регион, где при слове «русский» тебя хотели обнимать и целовать. Постепенно я перебрался в Тоскану, мы с другом ездили по всей Италии, продавали матрешки и фотоаппараты с командирскими часами. Через пару лет я заехал к моему бывшему работодателю с трудовой книжкой, чтобы еще раз продлить документы, подарив ему часы-хронограф, черной икры и другого товара.
Во Флоренции мне продлили «пермессо» на неопределенное время, я ликовал! Я мог всегда находиться в Италии, даже не работая. Через полгода женился, взялся за голову, не общался с другими девочками (близко). Мы с другом и его женой открыли магазин антикварной мебели, научились отлично реставрировать, скупать на аукционах антиквариат, реставрировать и продавать, мебель, картины, рамы, стекло, фарфор, часы и так далее. За это время я уговорил мою жену продать квартиру и купить дом с землей под Флоренцией. Начитавшись книг по устройству садов, я работал в магазине во Флоренции, а по вечерам и в свободное время делал сад, выкопал пруд, сделал оросительную систему, завел двух догов и ездил на выставки собак. Казалось, жизнь шла своим чередом и «всё как у людей».
Но я опять загрустил, понимая, что «простая» жизнь не для меня. А как же мои путешествия, а как моя мечта? Как-то жена моего друга говорит мне, почему ты еще не попросил гражданство, ты же уже 5 лет женат на итальянке! И потащила меня сдавать документы.
Однажды моя жена взревновала меня к компьютеру, хотя поводов я не давал все эти годы, пару слов, я поднялся и сказал, что я ухожу, она, конечно, не поверила. Мы должны были ехать в Колумбию, но я поехал в Киев к родителям первый раз за 8 лет. Она тоже хотела в Киев, познакомиться с моими родителями, но я отказал, и она уехала в Колумбию. Я вернулся из Киева и нашел корешок из коммуны, что мне дали гражданство, пошел, получил паспорт и ушел, сняв квартиру во Флоренции.
Я жил с невестой моего друга, так как ей тяжело было одной платить за отличную квартиру. Мы с другом купили зоомагазин и салон для собак в хорошем районе Флоренции — всё шло как по маслу. Я тусовался каждый вечер, сам не готовил, постоянно с друзьями и опять чувствовал себя окрыленным и свободным. Попадались женщины разных национальностей. Жизнь в 35 была просто замечательной и точно такой, как я хотел. Главное было отбиваться от итальянок и других, которые хотели жить вместе и «что-то создавать».
Я слетал в Венесуэлу, потратив кучу денег, но был так счастлив, что нырял в Атлантическом океане в стаях коралловых рыб, прошел школу дайвинга, фотографировал птичек, наблюдал за колибри, ловил бабочек, гонял на 4-литровом джипе вдоль моря. Мечты стали осуществляться. Прожил там 3 недели с канадкой (как хорошо, что я не уехал в Канаду) и неделю с немкой (к которой ездил погостить в Германию и которая приезжала ко мне во Флоренцию).
Я слетал в Венесуэлу, потратив кучу денег, но был так счастлив, что нырял в Атлантическом океане в стаях коралловых рыб, прошел школу дайвинга, фотографировал птичек, наблюдал за колибри, ловил бабочек, гонял на 4-литровом джипе вдоль моря. Мечты стали осуществляться. Прожил там 3 недели с канадкой (как хорошо, что я не уехал в Канаду) и неделю с немкой (к которой ездил погостить в Германию и которая приезжала ко мне во Флоренцию).
Жизнь текла своим чередом и мне очень нравилась. Я начал каждый год ездить хотя бы раз в год на месяц к родителям, летом к моей сестре на море на Адриатику (которой я 20 лет назад сделал вызов). Проявляя пленку, как-то выиграл поездку «платишь за одного, едете вдвоем», я выбрал девочку-итальянку, клиентку моего магазина, она отдала мне полцены поездки, и мы рванули на Занзибар в октябре.
С ней, что-то мне подсказывало, не надо иметь дело «очень близко», а мы жили в одном бунгало. Поэтому я на месте нашел себе миланку Соню, чем был доволен, так как она не могла достать меня в Италии, работая на Занзибаре.
Проявив фото, решил отдать их моей попутчице, проезжая мимо ее квартиры. Там были еще несколько студенток-психологов, и там я познакомился с Моникой.
Она была в порванных джинсах, обвернутых парео, и потертом свитере, но ее глаза светились огнем, и рот раскрывался от моих «рассказов о жизни». В первый вечер я решил уйти «побежденным», но уже на следующий вечер я заманил ее ко мне домой (жил уже давно сам и снимал довольно большую квартиру) показать мою коллекцию бабочек и живую полутораметровую игуану, которую я назвал Ноэлин в честь канадки с Венесуэлы.
Когда Моника зашла в квартиру, она удивилась, что у меня действительно висела коллекция бабочек на стене (пойманных мной). Моника прожила у меня неделю и пригласила к себе. Она снимала квартиру в центре, и там неудобно было с парковкой. Через месяц она переехала ко мне на квартиру с вещами. Она говорила, что поссорилась с родителями и уже год живет, снимая квартиру, одна. Мы запрограммировали наше первое путешествие в Мексику после 4-х месяцев сожительства. Я ни разу не спрашивал ее о родителях и отношениях с ними, так как был уверен (и до сих пор), что больше не женюсь.
Мне было все равно, я нашел мою струю в жизни и чувствовал себя отлично, я просто довольствовался тем, что делал, и жил так, как мне нравится. Две мои бабушки умерли, оставив мне две квартиры в Киеве, которые после ремонта мне давали небольшой доход. Мне не нужна была квартира, семья, дети, беготня, работа — дом, я просто понял, что я хочу делать, и это совсем необязательно делать, как делают все. Мне было просто хорошо от мысли, что я наконец, не кривя душой, понял себя, а на мнение остальных я просто плюю, и мне не стыдно было признаться в этом. Я могу показаться слегка циничным, но просто я понял, что мне нравится в этой жизни — надо иметь немного эгоизма (в моем случае) и ни в чем себе не отказывать, уметь сказать «нет».
Перед поездкой в Мексику родители Моники вдруг захотели увидеть «этого русского», который тащит их дочь в джунгли. Её отец только спросил: «Говорит ли он по-итальянски?» и «Работает ли он?». Мы приехали на виллу к родителям. В 4-х км от центра города вилла имела 3 гектара парка, 2 бассейна, теннисный корт и была просто огромна. Я успокоил себя, подумав, что я видел и даже ночевал в виллах покруче, но мысль «что теперь все будут думать, что я торчу с ней из-за денег» меня уже не покидала (лучше бы она была бедной сиротой).
Встреча прошла быстро и безболезненно, отец даже вызвался отвезти нас в аэропорт рано утром, но я сказал, что мы возьмем такси. За все четыре месяца она упорно пыталась платить за себя в ресторанах или барах, но я всегда отказывался и платил сам, благо в те времена были в карманах деньги постоянно. Мы сняли машину в Мексике и проехали весь Юкотан, Белиз и север Гватемалы. Поездка была интересной, я снимал животных, она — свои любимые пирамиды Майя, мы отдыхали и на острове Мухерес, попивая «маргариту». Моника открыла мне глаза на многое, что я игнорировал в жизни и моем совковом воспитании. Я в свою очередь тоже помог ей открыть глаза на многое и повзрослеть, расстаться с максимализмом, помириться с родителями (она моложе меня на 10 лет).
Мы начали путешествовать, она подарила мне первую «зеркалку» «Никон Д100» и всячески поддерживала мое стремление к фотографии. После поездки с ней на Мадагаскар я начал снимать людей, жанровые сценки, и понял, что мне это интересно. Так вместе мы развивались и развиваемся до сих пор, сознавая, что нас вдвоем не держат никакие бюрократические узы, только желание быть вместе. Я прекрасно понимаю, что завтра может быть все по-другому, каждый может пойти своей дорогой. Полтора года назад умерла ее мать, а три месяца назад — ее отец. Конечно, это был сильный удар для нее. Я надеюсь, что помог ей смягчить его. Тяжело, когда внезапно ты понимаешь, что остался один и теперь надо надеяться только на себя. Я это понял, когда перепрыгнул вспаханную полосу в Югославии. Слова моего отца «ты там никому не нужен» — это истина, могу ее поправить — «мы никому не нужны», разве что очень близким людям.
Главное пожелание людям, которым сейчас тяжело, или которые становятся на зыбкую тропу иммиграции — надейся на себя и пытайся сделать себя лучше, не для других, а для себя.
Сергей
Душевный стриптизЯ живу в Италии без малого 6 лет, переехав сюда к мужу-итальянцу, и, в отличие от многих моих соотечественниц — не побоюсь ложной скромности — вполне четко себе представляла трудности, с которыми я столкнусь на чужбине.
Во-первых, возраст. Хм! Не будем о грустном, но учиться заново и тем более строить карьеру с нуля поздно.
Во-вторых, язык. Полтора года с частным преподавателем в Москве дали словарный запас и основы грамматики для общения на бытовом уровне. Что хорошо для работы только в качестве поломойки или сиделки.
В-третьих (и ЭТО самое главное), в Москве оставалась моя любимая единственная дочка, разлука с которой меня убивала больше всего.
В-четвертых, причитания подруг и близких: «ЧТО ты там будешь делать?!», — на что мой мудрый взрослый ребенок резонно заметил: «…а здесь ты что делаешь?»
Было страшно, но я уехала. И первое время в самом деле я просыпалась по утрам с мыслью «Где я и что вообще тут делаю». Даже плакала. Потом это прошло. Наступили будни. Через месяц после моего приезда мой муж (он полицейский) попал в страшную аварию, последствия которой мы «пожинаем» до сих пор. Но, как говорится — и в горе, и в радости…
Помощи было ждать неоткуда. Конечно, друзья, родные и близкие поддерживали меня по мере возможности, но «нянькаться» со мной, как это делал в самом начале моего пребывания в Италии мой муж, водя меня везде за руку, — этого никто, конечно, не стал. Ладно, магазины, аптеки и парикмахерская, хотя и там объясняться на пальцах, вызывая раздражение, было невмоготу. Я элементарно стеснялась.
Потом пришла здоровая злость и обида. На себя. Я нахожусь в том прекрасном возрасте, когда не принято обижаться и злиться на других, только на себя. Не можешь объясниться в парикмахерской? Чудесно — ходи лохматая. Не умеешь купить билет на электричку — оставайся ночевать в госпитале под дверью. Стесняешься продавщицы за прилавком магазина? Ходи голодная.
А еще — и самое главное — как воздух необходимо было получить вид на жительство и прописку. А госконторы по работе с иностранцами — это тебе не продавщица в магазине. Недостает бумажки — пошла вон. Не церемонятся. Срок действия моей иммиграционной визы заканчивался, и я медленно превращалась в нелегалку. А без прописки я не могла записаться в автошколу, так как мои русские водительские права в Италии недействительны, а возить мужа по госпиталям-лабораториям и физиотерапевтистам на общественном транспорте было равносильно смерти.
Я обошлась без помощи. И когда мой муж говорил: «Я попросил того-то пойти с тобой туда-то и сказать то-то и то-то», — я отвечала: «Не надо, я уже ЭТО сделала…» И многому научилась — общаться с незнакомыми людьми, острить в разговоре, ругаться с сантехником, делать мужу уколы в живот, водить машину по узким извилистым улочкам и огрызаться на реплики «баба за рулем…», звонить по телефону в справочную без страха, что меня не поймут… Могу даже материться по-итальянски, но не делаю этого — меня это унижает. И свой бизнес я открыла (не идти же в поломойки, хотя — если приспичит, не погнушаюсь). Пусть пока со скрипом, набиванием шишек и синяков, но он идет…
Когда я общаюсь с друзьями, оставшимися дома, мне каждый раз задают один и тот же вопрос: «Возвращаться не собираешься?» Отвечаю, что в ближайшие годы нет, а там видно будет; однозначного ответа не существует, хотя скорее нет, чем да.
Я очень люблю эту страну, не воображаемую, а настоящую Италию, с удручающими зимними счетами за отопление, с дурацкими очередями при регистрации в муниципалитете, с забастовками общественного транспорта, с предрождественским сумасшествием в магазинах, с воскресеньями, когда кроме церкви все остальное закрыто, с Альпами на горизонте, с моими чистыми круглый год туфлями, с туринскими зимними туманами, с бескрайним морем, с открытыми в 6 утра барами, где капучино с шоколадным сердечком на молочной пенке, с билетами на автостраде, с улыбающимися продавцами и непонятным мне до сих пор режимом работы магазинов.