Вдруг вспомнилось, как он убеждал меня заняться бизнесом. «Сейчас времена другие, бандитов нет, офисы никто не сжигает, и к соснам в лесу предпринимателей не привязывает». Лучше бы привязывали, честное слово. От сосны всегда можно отвязать. А вот от чужих миллионных долгов… М-да. Нелегкое это дело – в течение всего одного дня из пьющего, как верблюд, раздолбая перевоплотиться в руководителя доверху нашпигованной проблемами строительной организации.
Перед глазами вдруг всплыла чуть смущенная улыбка Анечки Бергельман.
«А как же я? Я разве тебе не нужна?»
Под ложечкой на секунду перехватило так, что я до боли закусил губу, и с большим трудом сдержал едва не выступившие слезы.
Я тряхнул головой, отгоняя наваждение, стиснул зубы, и злобно повернул ключ зажигания. На заднем сиденье лежал портфель с образцами и каталогами. Я грустно улыбнулся, и взглянул на часы. Времени до конца дня оставалось еще достаточно. Я вынул мобильный, набрал номер, и с минуту поговорил. После чего нажал на газ, развернулся, и быстро двинулся в район Старого Арбата. На Знаменку.
XXVII
Генерал Кошелев стоял у окна, и при дневном свете разглядывал гильошированный циферблат новейшего шедевра фабрики «Патек Филипп». В нижней части циферблата завораживающе двигались детали турбийона – сложнейшего девайса, как правило ручной работы, намного удорожающего и без того недешёвый механизм. Я сидел на стуле, закинув ногу на ногу, и молча курил. На массивном генеральском столе были выстроены в ряд другие образцы, один другого лучше. Кошелев ещё немного постоял у окна, подумал, потом сел в свое кресло, решительно отодвинул понравившиеся игрушки в сторону, и вздохнул.
– Жаль, конечно, но принять такого подарка я не имею возможности. Понимаешь, Роман, я вряд ли чем-нибудь смогу помочь твоему товарищу. Поверь, я испытывал к нему самые тёплые чувства. Иначе никогда не предложил бы ему сотрудничество. Но проблема даже не в том, что он подставил меня, не выполнив важные условия нашего соглашения. А в том, что он не сумел договориться там с местными ребятами, и в результате вокруг объекта образовалась какая-то нездоровая шумиха с трупами. А объект напрямую курирует мой племянник. И если он ещё как-то смог бы списать те суммы, которые ушли на счета твоего товарища, то объяснить руководству, как на губернаторском объекте оказалась контора с филькиными грамотами вместо учредительных документов, он не сможет никогда. Если вдруг это попадёт в какую-нибудь газетенку, даже самую запаршивую, то ты даже не представляешь, какие будут последствия для всех. Включая и меня. Как ты думаешь, мне это нужно?
– Но ведь там полно и других таких же контор, Иван Палыч! И тоже без документов.
– Это мне и без тебя известно, – отмахнулся Кошелев. – Но почему-то вокруг них нет такого ажиотажа с бандитами, ментами и покойниками.
– Но ведь бандиты эти откуда-то знают все подробности договоров, и прочих ваших с ним дел, Иван Палыч, – я испытующе взглянул на генерала. – Более того, они знают это в мельчайших подробностях! Вплоть до точных сумм, которые Алиев должен был передавать лично вам. Как вы думаете, кто мог им об этом рассказать?
– Я не хочу об этом даже и говорить, Роман. У меня нет никаких предположений. Твой товарищ, прости за резкость – материал отработанный. Это уже не обсуждается. Он ухитрился задолжать в том районе абсолютно всем, вплоть до участкового. Где он возьмет такие деньги? Эти долги ведь никто ему не спишет, его всё равно достанут, те или другие, неважно, но рано или поздно достанут всё равно. И я просто не намерен ставить всё на карту ради мальчишки, который не смог элементарно навести порядок на своем объекте. Для меня это, если угодно, не те деньги, ради которых стоило бы так рисковать. Поэтому, если хочешь, – свернул с разговора Кошелев, – твои часы я могу у тебя купить. Они мне понравились. Но в подарок не возьму. Извини.
Пока он разглагольствовал, я с трудом сдерживался, чтоб не вскочить, не схватить генерала за волосы, и не ударить его головой прямо о массивную дубовую столешницу. Я давно уже понял: старый козёл связан с этими бандитами напрямую. Именно он сливал им всю информацию. Выгода отчетливо просматривалась: отмыть с этих сраных объектов как можно больше бабла. Что ему эти тридцать процентов отката, когда можно забрать почти всё? Вполне нормальный ход: и объект возвести, и денег за это заплатить самую малость. Что ему Алиев-то? Но, подослав к нему бандитов, он немного прокололся – до смерти они его не добили. Поэтому Кошелев вполне объяснимо нервничал.
Но чудовищным усилием воли самообладание, тем не менее, я сохранил. С сочувствием на лице, я пробубнил: «Ну, да ладно, Иван Палыч, в принципе, это не моё дело, сам разберётся», и широко улыбнувшись, под понимающий взгляд генерала достал свой каталог. Чтобы выступить так, как я не выступал ещё никогда в жизни.
XXVIII
Через полчаса я вышел на улицу, помахивая пустым портфелем. Десять великолепных образчиков китайской промышленности обошлись генералу в сорок тысяч долларов наличными. Со всеми скидками, разумеется. Остававшиеся четыре, над которыми он слишком долго раздумывал, я просто оставил ему в подарок. Не выкидывать же: жалко, такие красивые и качественные; но мне они были уже без надобности: возвращаться к этому роду деятельности я больше не собирался. Журналы же и каталоги я кучей свалил в урну прямо у генеральского кабинета. Отныне в моем портфеле должно быть достаточно места совсем для других бумаг.
Звонок Кравчуку не принёс хороших новостей. На генеральском объекте в Подмосковье уже работали другие люди. И выдворить их оттуда не представлялось реальным. Так что с одной стороны двадцать пять тысяч за труп ментам можно не заносить, а с другой… С другой, на Алиева действительно ложились чудовищные долги. Я заехал в Склиф, и снова переговорил с врачом. Состояние Евгения немного улучшилось, но каких-то серьезных подвижек ждать ещё очень долго, и дергать его сейчас, разумеется, невозможно. Зато у палаты дежурил какой-то крепкий юноша, видимо, из конторы Булатова, и это немного успокаивало.
Понимая, что сейчас ничего не выяснишь, и тем более не сделаешь, я решил не распыляться, и целиком переключиться на булатовский объект. Кравчук обещал, что завтра с раннего утра пришлёт помощника прямо на объект, и я отправился домой, чтоб хорошенько выспаться – день выдался не самый легкий. Но на полдороги, нащупывая в подлокотнике зажигалку, я обнаружил ключи от Ольгиной квартиры. А почему бы не порадовать девушку визитом? Я заставил себя развернуться в сторону Кутузовского.
Ольга долго охала над моей физиономией, и порывалась позвонить Вадиму, чтобы сообщить, какой он козёл. Рассказала, что сам он не появляется, и даже не звонит. Но зато его охранники ежедневно доставляют в офис огромный букет цветов. Коллеги завидуют.
На ситуацию с Алиевым она отреагировала весьма прохладно. Из всего этого она сделала только один вывод: теперь у меня будет мало времени, а она и без того редко меня видит. На то, что в реанимации лежит мой друг, она даже не обратила внимание.
– Какую ты хочешь свадьбу, Ром? – щебетала Ольга за ужином. – Родственники, лимузины, куклы на капоте? Свадебное плааааатье!
– Нет, Оль, не хочу. Мне непонятен этот традиционализм. Почему я должен терпеть на собственной свадьбе какого-то бухого дядю из Саратова… Кстати, у тебя есть дядя в Саратове?
– Нет, – улыбалась Ольга. – В Рузаевке есть. Дядя Вова, мамин троюродный брат. Она его очень любит.
– Ну, вот и представь себе, сидит твой дядя Вова из Рузаевки за свадебным столом, нажрался самогона…
– У нас на свадьбе будет самогон?!
– Не будет. Но все эти дяди Вовы как-то находят его сами. Может, с собой привозят? Итак, сидит дядя Вова, бухой в дрова, морда в винегрете, и перекошенным ртом хрипит: «Горррька!»… А на воротник слюни стекают. Тьфу, блядь, мерзость!
– Бррр, – Ольга передернула плечами. – Чего вот ты выдумываешь? Дядя Вова вполне приличный человек. Агроном, между прочим. А жена его, тетя Марина…
– Оленька, а может не надо свадьбы? – взмолился я. – Меня вот ей-Богу, воротит от всего этого натурально. Сходим в ЗАГС да распишемся спокойно. А потом я закончу с делами, и уедем куда-нибудь на месяц-другой.
– Да нет, Ром, – серьезно ответила она. – Свадьба обязательно должна быть. Это очень важное событие в жизни. Во всяком случае, в моей. Да и мама моя, если мы не устроим торжество, обидится на тебя до конца жизни.
– Я чего-то не понимаю, Оль, при чем здесь твоя мама? Я ж не на ней женюсь.
– Как это при чем?! Ты что говоришь-то вообще? Это же моя мама!
– Ну и что? У твоей мамы есть своя семья. С какой стати?..
– Как это с какой стати? – не на шутку распалилась Ольга. – Моя мама – это тоже моя семья, между прочим.
– Ну хорошо, – я миролюбиво улыбнулся. – Давай мы это всё обсудим потом. А если честно, то лучше бы тебе заняться этим процессом самой. Вместе с мамой. И мне комфортно, и вам удовольствие. Всё равно я ни фига не понимаю в этих платьях, кольцах, букетах невесты, рисовых зернах, и прочих плясках под гармонь. А теперь, извини, мне пора спать. Завтра на стройплощадку. Пойду покурю, ты пока ложись.
– Ну и что? У твоей мамы есть своя семья. С какой стати?..
– Как это с какой стати? – не на шутку распалилась Ольга. – Моя мама – это тоже моя семья, между прочим.
– Ну хорошо, – я миролюбиво улыбнулся. – Давай мы это всё обсудим потом. А если честно, то лучше бы тебе заняться этим процессом самой. Вместе с мамой. И мне комфортно, и вам удовольствие. Всё равно я ни фига не понимаю в этих платьях, кольцах, букетах невесты, рисовых зернах, и прочих плясках под гармонь. А теперь, извини, мне пора спать. Завтра на стройплощадку. Пойду покурю, ты пока ложись.
С этими словами я вышёл в кухню, и прикрыл за собой дверь.
Почти любая женщина, какой бы здравомыслящей и адекватной она не была, при слове «свадьба» теряет волю, и превращается в обычную бабу. Платья, кольца, и прочие побрякушки мгновенно обретают для них мощнейший, на уровне глубокого подсознания, сакральный смысл. Передо мной снова замаячил образ дяди Вовы из Рузаевки. Страшно захотелось выпить.
В шкафу я нашёл бутылку виски, открутил крышку, и… резким движением перевернул бутылку над раковиной. Внимательно проследив, как содержимое кануло в канализацию, я выкинул окурок в окно, и отправился в спальню.
XXIX
Следующие несколько недель я практически жил на объекте. Я приезжал туда ещё до того, как на вечно загруженных московских трассах начинали скапливаться ежедневные сумасшедшие пробки, а уезжал тогда, когда этих пробок уже не было. Присланный Кравчуком парнишка-прораб, молодой молдаванин с очень хитрыми глазами, помогал мне изо всех сил. Без него я по началу не смог бы сделать совершенно ничего. С самого раннего утра, и до позднего вечера я, как губка, впитывал невероятные объемы новой информации. Это была колоссальная, чудовищная нагрузка, которую не пожелаешь и врагу. Потому что начинать мне, в отличие от того же Алиева, пришлось не с пятиметрового частного сортира, а сразу с высокотехнологичного сетевого супермагазина, каждый из двух тысяч квадратных метров которого обязан соответствовать всем возможным стандартам.
Я учился разбираться в сортах и марках цемента, отличать слаботочку от запотолочки, пенофол от гипса, раскладку палубой от наливного пола, дюбель от циркуля, а таджика от молдаванина. Ночами я, скрипя зубами, с линейкой в руках плакал над совершенно непонятными мне чертежами, а потом мне снились лобзики и шуруповерты, сухая вагонка и коробочные бруски, гипсоволокнистые листы и пазогребневые плиты. Ежедневно на объекте, лихо заломив на затылок оранжевую строительную каску, не обращая внимания на свой покрывшийся скверными серыми пятнами итальянский пиджак индивидуального пошива, я вместе с рабочими обедал какой-то немыслимой дрянью, попутно дотошно выясняя разницу между штукатурной и монтажной пескоцементными смесями, как латексные добавки к затиркам могут влиять на аквапанели и гидроизоляцию, и почему победитовые сверла не годятся для высверливания мягкого материала.
Но оказалось, что не всё так страшно. Глаза боятся, руки делают. Уже через неделю я поймал себя на том, что подписал одному из прорабов платежную ведомость на закупку инструмента, едва пробежав по ней взглядом – и легко поняв всё, что в ней написано. Следует отметить, что все расходы по объекту я внёс из своего кармана – изъятые у генерала сорок тысяч оказались весьма кстати, потому что другие деньги отсутствовали начисто. Сорок тысяч, конечно, для этого объекта суммой были более чем смешной, но местонахождение первоначальной проплаты знал только Алиев, а вторую Булатов вполне объяснимо переводить пока не решался. Так что я экономил изо всех сил, и выучил фразу «завтра вроде обещали проплатить».
Ещё через неделю я уже ядреным матом орал на нерадивых закупщиков, выговаривая им за то, что они приобрели шлифовальные и обдирочные круги не той фирмы, и грозился вычесть из зарплаты штраф.
Вечную проблему дисциплины среди ленивых и склонных к пьянству саботажников я тоже решил очень быстро и радикально. В одно прекрасное утро мне настучали на штукатура-армянина, который ночью напился водки, и устроил дебош, мешая вусмерть уставшим сотоварищам спокойно выспаться. Я за волосы вытащил провинившегося парня на середину помещения, и у всех на глазах, буквально кулаками по лицу, жестоко его избил. После чего, не заплатив ни копейки, вышвырнул за территорию объекта, и настрого запретил охране подпускать его на пушечный выстрел.
Поступить иначе было просто нельзя. Употребление на объекте алкоголя – строжайшее табу абсолютно для всех: практически все рабочие находились в Москве нелегально, без каких-либо регистраций и разрешений на работу, и в случае любого чрезвычайного происшествия проблемы с ментами и проверяющими органами мне были ни к чему – я слишком хорошо помнил, сколько проблем может доставить подрядчику труп рабочего. Даже если это бессмысленный, безымянный скот. А на огромное, тупое стадо чернорабочих никакие иные методы, кроме жестких физических, просто не подействуют. Так что после этого случая меня на объекте окончательно зауважали, и безусловно, признали начальником.
Работа шла по плану, все сроки выдерживались, и доклады приставленных Булатовым контролеров день ото дня становились всё будничнее и равномернее. Процесс пошёл. Я немного расслабился. А ещё через несколько дней пришёл в себя Алиев, и его разрешили навещать.
XXX
– Ром, может мы прямо сегодня пойдём и подадим заявление, а? – предложила Ольга, готовя завтрак. – Обычно это делается за месяц до даты. Платье и кольца мы с мамой уже купили, теперь осталось заказать машины и ресторан. Как ты думаешь, какой ресторан больше подойдет? В центре, или где-нибудь в нашем районе?
– Мне безразлично, Оль. Делай, как знаешь.
– Как это безразлично? – возмутилась она. – Мы в этом процессе, между прочим, вдвоем участвуем! Это наша свадьба!
– Оленька, – поморщился я. – Знаешь, мне уже кажется, что в этом процессе, действительно, участвуют только двое: ты и твоя мама. Это не претензия, – я предупредительно поднял вверх руки. – Это я просто лишний раз подчеркиваю, что не надо меня дергать попусту. Вы сами со всем прекрасно справляетесь. А заявление мы вот прямо сейчас спустимся, и подадим, это недолго.
– Хорошо, – она чмокнула меня в щёку. – А ты уже подумал, во что будешь одет?
– Конечно, милая, – я игриво обвил рукой её талию. – С утра до вечера только и думаю, а в чём же я буду одет на свадьбе? Даже кушать не могу, и сплю тоже плохо. Настолько сильно терзает меня этот вопрос.
– Дурак, – она шлепнула меня ладонью по макушке. – Иди надень что-нибудь приличное. В ЗАГС же всё-таки идём, не в пивную.
Я надел чистые костюм и рубашку; большинство моих вещей уже как-то сами собой, без моего участия успели переехать в Ольгины шкафы. Положил в карман оба паспорта – её и свой, – и отполировал ботинки. Потом подошел к компьютеру, чтобы выключить его. И в этот момент позвонил Кравчук.
– Рома, – сдавленно зашептал он. – Ты сейчас не в интернете? Ты извини, я не могу долго говорить, я на совещании. Ты на «Компромат» зайди, прямо сейчас же, я тебе потом перезвоню. Всё, отбой.
Я быстро набрал в браузере координаты сайта «Компромат. ру». Среди обычных, ежедневных заголовков, типа «Кто из депутатов украл акции завода», или «С кем вчера ушла с вечеринки Ксения Собчак», в глаза сразу бросился заголовок: «Генерал навсегда покончил с квартирным вопросом». Я автоматически ткнул мышью в ссылку. В углу открывшегося текста, взятого с сайта серьезной газеты «КоммерсантЪ», висела фотография Кошелева. Не веря своим глазам, я медленно опустился на стул, и прочитал.
«Вчера было совершено самое громкое в современной истории вооруженных сил России самоубийство. В своем служебном кабинете выстрелом в сердце покончил с собой заместитель начальника Главного управления капитального строительства Минобороны России генерал-полковник Иван Павлович Кошелев. Следствие квалифицировало происшедшее как доведение до самоубийства. Впрочем, это не более чем формальность. Дело в том, что накануне вечером генерал Кошелев имел весьма нелицеприятную беседу с высшим руководством министерства. Как рассказали источники в Минобороны, генерал-полковник Иван Кошелев вчера прибыл на работу (улица Знаменка, 19), как обычно, ранним утром. Его служба располагается не в основном корпусе военного ведомства, а в двухэтажном здании, расположенном в его дворе. Ещё не было восьми часов – в Главном управлении капитального строительства находился только дежурный офицер. Поздоровавшись с ним, генерал поднялся в своей кабинет и плотно закрыл за собой дверь. В 8.30 адъютант генерала пришёл к нему с докладом и обнаружил уже труп Кошелева. Заместитель начальника Управления полулежал на большом кожаном диване. На его кителе растекалось пятно крови, а рядом лежал пистолет. Сотрудники военно-следственного управления по Москве следственного комитета при прокуратуре РФ, осмотрев место происшествия, пришли к выводу, что генерал покончил жизнь самоубийством. Для этого, сев на диван в своём кабинете, он выстрелил себе точно в сердце из табельного малокалиберного пистолета ПСМ. В пистолете не хватало одного патрона, рядом с телом лежала стреляная гильза, тем не менее по делу уже назначены баллистическая и судебно-медицинская экспертизы, которые должны подтвердить, что роковой выстрел был произведен самим генералом».