— Мамочка, Мамочка!
Она сразу надевает очки и спрашивает:
— Что, Нинуша?
— Мамочка, а… если ночью к тебе мышка придёт?
— Пусть приходит, я скажу ей: «Мышка, я сплю, и ты иди спать!»
— Она пойдёт?
— Конечно пойдёт. Спи, Нинуша, спи, милая! Положи голову на подушку.
И я кладу голову на подушку.
Воздушная тревога
Сейчас пойду гулять в другую сторону. Утром мы ходили гулять в одну сторону — мне понравилось. Бабуся сказала, что потом пойдём гулять в другую сторону. Мамочка утром поехала «устраиваться на работу», потому что вчера было воскресенье и мы только что приехали, а «устраиваться на работу» надо поскорее, чтобы дали «карточки» — не знаю, что такое, но Мамочка сказала, что это очень нужно. Бабуся с Эллочкой куда-то ушли, Анночка сидит на сундуке, а я сейчас пойду гулять!
Я выхожу из дома — мы живём на первом этаже, — дом обхожу и иду гулять в другую сторону. Здесь ещё лучше, чем в той стороне! Мне интересно, куда уходят паровозные рельсы? Я иду совсем недолго и вижу — рельсы уходят под высокую черную стену. Я стою около этого места и думаю, как паровоз здесь может выехать — он большой, здесь могу пролезть только я, ну, может быть, Эллочка! Очень интересно посмотреть, как всё это будет? Рядом со стеной, куда паровозные рельсы уходят, стоит высокий дом с не такими, как у нас, окнами. Я отхожу от рельсов, и вдруг как завоет сирена — очень громко! Это «воздушная тревога», надо идти в Красный уголок. А где в «эвакуации» Красный уголок, я не знаю. Я останавливаюсь и думаю, что мне делать и куда идти, а сирена всё воет. И тут из большого здания выходят люди — идут и идут все мимо меня и все торопятся. Я подбегаю к женщине — она быстро идёт — и говорю:
— Здравствуйте, скажите, пожалуйста, где здесь Красный уголок?
Она идёт и говорит:
— Какой Красный уголок?
Я говорю:
— Ну это ещё зовут «бомбоубежище», ведь «воздушная тревога», надо туда идти, а я не знаю, где?
Все останавливаются, здесь много людей, они стоят, молчат и смотрят наверх. Женщина останавливается и говорит:
— Здесь нет «бомбоубежища» и нет «воздушной тревоги»!
— А что же тогда так громко воет? — спрашиваю.
— Это «гудок», конец работы, чтобы все домой шли, — говорит женщина и поднимает голову.
— Здесь никогда нет «воздушной тревоги»? — спрашиваю.
— Никогда, — говорит женщина.
Я тоже поднимаю голову и вижу — все люди, их много, стоят около высокого столба, а на столбе, наверху, что-то чёрное, совсем другое. И вдруг, наверное, из этого чёрного, громкий-громкий голос говорит: «От Советского информбюро…» Я этот голос знаю, он у нас дома в Москве говорил из Папиного ящика, я его помню. Голос говорит: «Наши войска оставили…» И я вдруг так быстро и так сильно думаю, раньше этого в голове не было и вдруг сразу оказалось: мы Анночку оставили одну! Она думает, что это «воздушная тревога», думает, что её оставили одну, сидит на сундуке и плачет! Я поворачиваюсь и быстро иду, потом бегу — дом близко, я прибежала, вбегаю в квартиру, хорошо дверь на лестницу не заперта, вбегаю в нашу комнату… Анночки на сундуке нет! Но в комнате только сундук и корзинка с чемоданами. А где же она?! Я говорю:
— Анночка!
Не отвечает. Я не понимаю, куда она делась? Кричу:
— Ан-ноч-ка! — И слышу какой-то непонятный звук — то ли стон, то ли писк, но, где он, я не понимаю. Тогда я говорю, как Мамочка, негромко, но очень понятно: — Анночка!
И слышу, и понимаю: этот звук — из-за сундука. Я быстро залезаю на сундук, ползу к стене, заглядываю за сундук — я думала, что там совсем нет места, а там Анночка лежит! Мне становится жарко и немножко кажется, что сундук может Анночку задавить. И я говорю ей как будто весело:
— Анночка, я тебя сейчас вытащу!
Она лежит боком, ничего не говорит, только стонет. Я упираюсь головой в стену, дотягиваюсь одной рукой до её плеча и тащу наверх, но она не тащится — у меня одной рукой силы не хватает, а вторую руку я туда вместе с первой засунуть не могу! Я свою руку вынимаю и говорю:
— Вытащу тебя, сейчас обязательно вытащу! — Надо скорее, думаю, быстро слезаю с сундука, бегу вокруг него и кричу: — Сейчас я тебя вы-та-щу! — Сажусь на колени около стенки и другого конца сундука — вижу Анночкины ноги. Между сундуком и стеной тут места больше, я туда голову засовываю, плечи сжимаю, хватаю её двумя руками за ноги и тащу. И она тащится, я ползу по полу назад, тащу её и вытаскиваю!
Мы сидим с ней на полу, Анночка плачет. Я говорю:
— Ну не плачь, всё же хорошо!
У неё такие большие слёзы, но и глаза очень большие.
— Была «воздушная тревога», — она плачет и плачет, — все ушли в Красный уголок, а меня оставили!
— Никакой «воздушной тревоги» здесь нет! — говорю.
— А что же тогда выло?! — Анночка удивляется и почти не плачет.
— Это называется «гудок», он воет, чтобы люди шли домой просто так.
— Да-а? — Анночка так сильно удивляется, что у неё брови поднимаются и залезают под волосы, она так всегда удивляется.
— Да! — говорю. — А как ты за сундук свалилась?
— Я сидела на сундуке, и завыла «воздушная тревога», — говорит Анночка. — Я заплакала, потому что дома никого нет. Пришла кошка и села, где ты спала, на сундук. И стала ко мне подходить, а я её боюсь!
— Ты боишься кошку? — Я удивляюсь, потому что кошка мне очень понравилась, я её гладила.
— Да, я боюсь кошку, она стала ко мне подходить, а я стала от неё назад, назад. И свалилась.
— Скоро Бабуся придёт, — говорю, — будем чай пить, а сейчас полезли на сундук, полежим и ногами поболтаем!
— Полезли! — Анночка улыбается, она тоже любит ногами болтать. Я помогаю ей влезть, сама залезаю и думаю: надо за ней теперь всегда-всегда следить, а то с ней может что-нибудь случиться! Надо следить!
Эллочка плакала
Эллочка сидит на корзинке и плачет. Опустила голову и тихо плачет. Анночка сидит на сундуке и тоже плачет. Бабуся с Мамочкой вышли из комнаты. Я сижу на полу около Эллочки, и у меня в груди что-то — тук-тук-тук. Я думаю, что делать, как наказать эту чертовку Маленькую Нинку — Бабуся не разрешает нам говорить про чёрта, но мы всё равно называем Маленькую Нинку «чертовкой», когда Бабуси нет. И я придумала, как наказать Маленькую Нинку! Я тогда глажу Эллочку по руке и говорю: «Эллочка, всё будет хорошо!» Она поднимает голову — мне трудно смотреть ей в глаза, потому что я не привыкла, что она плачет, она очень редко плачет, и она вдруг улыбается немножко, и мне кажется, что она на Мамочку стала похожа, улыбается и плачет! Очень трудно смотреть! И я опять говорю: «Эллочка, всё будет хорошо — вот ты увидишь, как я её накажу!» Эллочка опять мне улыбается и опускает голову.
Сегодня днём Маленькая Нинка какую-то гадость сделала и сказала Даше, что это Эллочка сделала. А Эллочка этого, конечно, не делала! А эта чертовка Нинка всегда так — что-нибудь плохое сделает, а потом пищит: это не я, это не я! Она очень глупая, но очень хитрая — я не понимаю, как такая глупая может быть такой хитрой? Она очень хитрая и очень плохая! Вечером Мамочка пришла с работы, её зовёт тётка Нинка, они говорят-разговаривают, Мамочка зовёт Эллочку, и они уходят все в комнату к тётке Нинке. Потом Эллочка приходит, садится на корзинку и плачет. Приходит Бабуся. Она очень грустная, руки к щекам прижала и просит Эллочку:
— Деточка, милая моя деточка, не плачь, личико мое ненаглядное!
Эллочка тихо говорит:
— Мама мне не поверила и заставила меня извиниться перед тётей Ниной, а я ни в чём не виновата!
Ух, думаю, Нинка-чертовка, завтра ты будешь плакать и визжать!
Я открываю глаза — утро. Анночка сидит рядом на сундуке и смотрит на меня. Я спрашиваю:
— Ну что?
Анночка говорит:
— Все ушли.
Я слезаю с сундука, одеваюсь — умываться некогда — и говорю Анночке строго:
— Сиди вот так и никуда не выходи!
— Хорошо! — Анночка немножко думает и спрашивает: — А почему?
— Сейчас в прихожей, — объясняю я, — буду Нинку бить.
— Да-а?! — радуется Анночка.
— Да, — говорю, — сиди и никуда не выходи!
Анночка смеётся и кивает головой. Я тихо выхожу из комнаты, тихо закрываю дверь, тихо подхожу к вешалке около комнаты тётки Нинки, раздвигаю пальто, прижимаюсь к стенке и этими же пальто закрываюсь. Стою и жду! Жду, жду — и вот Даша с Нинкой выходят из комнаты в прихожую. Даша идёт на кухню, а Нинка ходит по прихожей, бормочет что-то. Ей почти три года, но она такая глупая, что с ней даже поговорить ни о чем нельзя.
Я пальто немножко раздвинула и вижу: Даша уже ушла на кухню. Тогда я выбегаю из-за пальто, толкаю Нинку на пол, сажусь на неё и бью её кулаками по плечам, по груди. Она так удивилась, испугалась, что очень тихо скулит и лежит, как будто она кукла. Я бью её изо всех сил, но она толстая, и мне кажется, что ей не больно. Я не знаю, что делать, как побить её посильнее! Двумя руками хватаю её за волосы — они скользкие и их очень мало, но я крепко держу её за волосы и ударяю головой об пол — такой звук сильный получился: БУ-УМ! Она как заорёт! Я обрадовалась — вот как надо бить! И я начинаю стучать её головой об пол: БУМ-БУМ-БУМ! Она визжит и орёт.
Я пальто немножко раздвинула и вижу: Даша уже ушла на кухню. Тогда я выбегаю из-за пальто, толкаю Нинку на пол, сажусь на неё и бью её кулаками по плечам, по груди. Она так удивилась, испугалась, что очень тихо скулит и лежит, как будто она кукла. Я бью её изо всех сил, но она толстая, и мне кажется, что ей не больно. Я не знаю, что делать, как побить её посильнее! Двумя руками хватаю её за волосы — они скользкие и их очень мало, но я крепко держу её за волосы и ударяю головой об пол — такой звук сильный получился: БУ-УМ! Она как заорёт! Я обрадовалась — вот как надо бить! И я начинаю стучать её головой об пол: БУМ-БУМ-БУМ! Она визжит и орёт.
— Будешь знать, будешь знать, как врать! — Я кричу ещё громче неё, у меня громкий голос, у нас дома у всех громкие голоса.
Приходит Даша и говорит:
— Ну хватит, хватит!
Я ещё несколько раз ударяю Нинку об пол. Даша берёт меня под мышки, поднимает над Нинкой и ставит у наших дверей. А эта дура валяется на полу, визжит и плачет. Я открываю дверь, вхожу в нашу комнату и закрываю дверь. Анночка сидит на сундуке и смотрит на меня большими-большими глазами.
— Ну как? — спрашивает.
— Побила, — говорю.
— Она очень кричала, — радуется Анночка.
— Завтра опять буду бить, — говорю, — сразу головой об пол, а то бью, бью — а ей не больно!
— А Даша? — Анночка пугается. — Вдруг она тебя ударит?
— Не ударит, — говорю. — Ну… я увижу, как она пойдёт из кухни, и… убегу сюда — здесь ещё раньше окно откроем, я быстро вылезу на улицу!
Открываю глаза — утро. На меня Анночка смотрит.
— Доброе утро! — говорит Анночка.
— Доброе утро! — Я смеюсь и щекочу её, она хохочет. Я всё помню, что должна делать. Быстро слезаю с сундука, ноги в тапочки — и бегу к окну, открываю его широко-широко. Потом думаю: а что, если я не успею вылезти в окно? И придумала. Говорю Анночке:
— Если я не успею вылезти, я за дверью спрячусь! А ты, когда Даша войдет, покажи ей на окно и скажи: «Ниночка в окно вылезла!»
— Да-да. — Анночка кивает головой и радуется.
Я быстро одеваюсь и тихонько выглядываю в прихожую — там никого нет, и голосов с кухни не слышно, значит, они у себя в комнате. Я опять очень тихо прячусь в пальто на их вешалке. И жду. Жду-жду — они не идут. Но мне не трудно ждать, потому что я думаю только о том, как я буду бить Нинку! Жду! Жду! И они выходят. Даша идёт на кухню, а Нинка ходит по прихожей. Когда Даши уже не видно из моей щёлочки — значит, она уже на кухне, — я выскакиваю из-за пальто, валю Нинку на пол, хватаю за волосы и стучу головой об пол: БУМ-БУМ-БУМ! Она как завопит! Я тогда быстро-быстро начинаю её стучать об пол и сбоку вижу, как Даша с кухни идёт! Я вскакиваю, а Даша уже близко, я забегаю в нашу комнату, быстро дверь закрываю и залезаю под табуретку — она стоит у стены, если Даша дверь откроет, то дверь меня и табуретку закроет. Даша толкает дверь, дверь по табуретке стукает, а Нинка всё вопит! Даша сердито спрашивает у Анночки:
— А где Нина?!
— Ниночка в окно вылезла. — И Анночка показывает рукой на открытое окно, мне её видно, потому что дверь не всю табуретку закрыла.
Даша говорит:
— Да-а! — уходит и дверь закрывает.
Я немножко жду, слушаю, слышу: хлопнула дверь в их комнату. Тогда я вылезаю из-под табуретки. Анночка радуется! Когда я была маленькая — давно, в Москве, — я думала, что счёт — это кубики, и умела считать до двух — это было два кубика! А сейчас мне скоро будет пять лет, я большая, умею считать до ста. Я Нинку побила два раза, а завтра буду бить третий!
Открываю глаза — утро. На меня Анночка смотрит, и мы хором говорим: «Доброе утро!» — и хохочем. Слезаю с сундука, ноги в тапочки — открываю окно, одеваюсь. Смотрю на Анночку — у неё глаза большие, большие и голубые. Я говорю ей:
— Сиди!
Она кивает головой. Я опять выглядываю в прихожую, выхожу, тихо прячусь среди пальто и жду! Жду, жду — их нет. Я думаю: третий раз уже здесь жду Нинку, неужели они обе такие глупые, неужели они не помнят, где я прячусь и что я буду сейчас Нинку бить?! Думаю: ведь ноги у меня видны, их пальто не закрывает? Нет! Даша очень высокая, а Нинка очень глупая, они опять ничего не заметят. Жду! Очень долго жду — они не идут. Я всё равно буду ждать, когда-нибудь они выйдут! И они выходят, и, как только Даши не видно, я выскакиваю из-под пальто, толкаю Нинку на пол, сажусь на неё, хватаю за волосы и быстро-быстро стучу об пол: БУМ-БУМ-БУМ — и кричу:
— Не будешь врать! Не будешь врать! Не будешь врать!
Нинка очень сильно вопит, я вижу, что бежит Даша, сразу вскакиваю, очень быстро бегу в комнату к окну — а Нинка всё кричит, — быстро вылезаю из окна и иду к Уралмашу. Погуляю! Вчера, когда мы гуляли с Бабусей, из Уралмаша выехал паровоз, очень красивый!
Вечером, когда Мамочка пришла с работы, её кто-то позвал, она ушла, потом пришла и говорит:
— Нинуша, мне надо с тобой поговорить.
Мы с ней сели за стол — у нас теперь есть стол из досок, правда, его нельзя гладить, потому что он весь в занозах! Нам ещё сделали две табуретки и скамейку, днём мы на ней сидим, когда едим или вообще, когда нам хочется, а ночью на ней Мамочка спит. Мы сидим с Мамочкой за столом, и она мне говорит:
— Нинуша, я прошу тебя, не бей больше Маленькую Нину!
— Почему?!
— Во-первых, она маленькая, она младше тебя.
— Бабуся сказала, что она в два раза толще!
— Но ведь мы с тобой давно договорились, что драться очень плохо. Можно только защищаться или защищать кого-то.
— Мамочка! Маленькая Нинка очень плохая! Она…
— Я знаю, за что ты её бьешь, но пойми, Нинуша, во всем виновата я!
— Ты-ы? Почему?
— Я не поверила Эллочке, а поверила Нине… то есть тёте Нине. Вчера я перед Эллочкой извинилась, она меня извинила и больше не расстраивается. Не будешь Нину бить? — спрашивает Мамочка.
— Не буду, — говорю, хотя не понимаю, в чём Мамочка виновата, если во всем виновата Маленькая Нинка?
— Договорились! — И Мамочка меня обнимает, мне так хорошо, когда она меня обнимает, но она сейчас очень мало бывает дома — она всё время работает.
Мы ложимся спать, Бабуся, Анночка и я — на сундуке, Мамочка — на скамейке, Эллочка — на корзинке. Бабуся сегодня сказала, что скоро Эллочке сделают кровать, её будут звать «топчан».
Я Эллочку люблю.
Красные ягоды
Смотрю в окно — выпал снег, красиво! Бабуся говорит, что снег выпал рано, и мы сейчас пойдём гулять «по первому снегу». Бабуся, Анночка и я! Мамочка на работе, а Эллочка в музыкальной школе. Мамочка сказала, что Эллочка — необыкновенный ребёнок, она поступила в музыкальную школу, а у нас ведь здесь нет рояля! И она каждый день встаёт «полседьмого», бежит в музыкальную школу и играет там на рояле с «семи до восьми», потому что школа ещё не работает и сторож пускает Эллочку учить рояльные уроки. Я тоже думаю, что она необыкновенная, потому что я просыпаюсь, когда уже все давно проснулись, и не понимаю, как можно проснуться так рано, как Эллочка?
Мы вышли на улицу. Там очень красиво — внизу снег, и снег немножко сыплется сверху. На улице никого нет, я оборачиваюсь и вижу, где мы шли по снегу. Когда гуляешь, есть не так хочется, а иногда я совсем забываю про еду!
Мы идём, идём — и вдруг я вижу мужчину, он подходит всё ближе и ближе, на нём синий короткий халат, на голове маленькая красивая шапочка, голая грудь, голые ноги и какие-то, вроде, тапочки. Он смотрит на Анночку и улыбается — все улыбаются, когда смотрят на Анночку, потому что она — ангел! Он останавливается перед нами, мы тоже останавливаемся, он наклоняет голову и как-то странно делает руками: сначала свое лицо погладил, потом на груди руки сжал. Бабуся тоже наклоняет голову, он улыбается мне, я тоже ему улыбаюсь. Потом он сует руку в карман халата, что-то оттуда достает, садится на корточки, протягивает руку Анночке и раскрывает её — на ладони лежат красные ягоды, я понимаю: он хочет дать их Анночке. Но Анночка пугается и не протягивает руку.
— Анночка, протяни руки, — говорит Бабуся. Анночка протягивает, Бабуся ей делает руки ладошками вверх, мужчина сыплет ей в руки ягоды, но Анночка разводит руки, и все ягоды падают в снег. Я расстраиваюсь и сержусь — он хотел Анночке ягоды подарить, а она? Зачем руки развела? И теперь ягоды на снегу! Бабуся говорит:
— Ну что же ты, деточка!
Я смотрю на него, а он не расстроился, улыбается, опять достает что-то из кармана и протягивает Анночке. Бабуся говорит:
— Деточка, держи руки вместе! — И её ладошки прижимает одну к другой.
Он опять насыпает ей в руки красные ягоды — она их держит, он смеётся, поднимается. Он высокий, глаза чёрные-чёрные, волосы чёрные — он красивый, весёлый и хороший! Но почему он так одет, как будто сейчас лето?
— Спасибо! — говорит Бабуся.
— Спасибо! — говорю я. Анночка молчит.
— Деточка, скажи «Спасибо!» — говорит Бабуся.