Подошли к машине...
И лишь шорох шагов по асфальту...
Лишь клочок неба над головой между кронами старых тополей...
Гаснет закат...
Где-то там, за лесом, за озером...
Полицейская сирена – очень далеко, на какой-то улице, до которой отсюда не добраться, не докричаться, если...
Если помощь все же...
Что ж, будем надеяться только на правосудие...
Единственное и неизменное...
И на чувство вины...
Никто из них не воскликнул: как можно ехать втроем в маленькой двухместной машине? Перчик просто села на колени к брату на пассажирское сиденье и обняла его за шею рукой.
Запах алкоголя...
Катя ощущала его всю дорогу.
Так и вернулись в ясногорский отдел.
Благо недалеко.
Когда Катя увидела знакомое здание, бронированные двери, припаркованные полицейские машины, она...
Она вздохнула и... да, она вздохнула с великим облегчением. Подставилась вот так по-крупному, но все еще жива. И невредима... Собственно, это тоже стало проверкой на искренность намерений. Ведь они вдвоем против нее одной, если бы захотели, могли просто выбросить ее по дороге, убить, завладеть машиной и...
И удариться в бега, как их старший брат.
Но ничего этого не случилось.
Они сами добровольно поехали с ней в отдел. Явка... не с повинной, а с намерением дать показания – как и тогда, в том старом деле... Вроде бы снова все повторилось. Явка с целью дачи показаний. Но смысл – Катя страстно надеялась на это, – смысл этого поступка был иным.
Первое, что Катя сделала в отделе, это попросила помощника дежурного позвонить в ясногорскую прокуратуру и вызвать следователя – любого, какого удастся разыскать вечером, чтобы тот в помощь Чалову произвел допрос – по всем правилам – брата и сестры Прохоровых. Как можно скорее «записать все на протокол».
В ясногорском отделе – все та же картина: все на выездах, на территории, план «Сирена». Кроме помощника дежурного, упустившего Гермеса, двух сотрудников ИВС и двух оперативников «на телефонах» – никого.
Оперативники спустились, и Катя попросила их до прихода следователя присмотреть за Прохоровыми – «пусть посидят у вас в кабинете».
И в это время ей позвонил на мобильный следователь Чалов.
– Екатерина, добрый вечер. Ну как там у вас дела?
Усталый тихий голос. У Кати сжалось сердце, и одновременно она очень обрадовалась... Как у тебя-то самого там дела? Коллега... такой путь прошли мы вместе и... столько всего узнали, открыли... И я должна тебе сказать сейчас, что я задержала их – наших подозреваемых – и даже доставила в отдел, но...
Чувство вины...
Боязнь ошибки...
Желание сначала разобраться во всем самой – здесь и немедленно...
– Валерий Викентьевич, тут дела неважные, – Катя выбрала самый легкий путь – решила начать с другой новости. – Гермес-Шурупов сбежал.
– Вот черт!
– У него как раз собирались делать забор анализа ДНК, эксперты приехали, а он им этого не позволил. Тут его ищут, поисковые мероприятия полным ходом.
– А что в больнице? Удалось что-то выяснить по убийству Каротеевой?
Катя поняла, что оттягивать дальше с сообщением главной новости невозможно.
– Да, в больнице проверяли медицинский персонал и...
Кто-то сзади тронул Катю за рукав, она обернулась – тот самый молоденький оперативник, что сообщил ей данные по доктору Прохорову.
– Вам звонят из паспортного. Уже третий раз, они на линии, пройдите в дежурку.
– Валерий Викентьевич, мне в дежурную часть звонят, это срочно. Я вам перезвоню, хорошо?
Катя обрадовалась этой пусть и кратковременной отсрочке. Надо сказать Чалову так, чтобы он понял – все, все ее сомнения, ее страхи... Да, Прохоровы – подозреваемые, и на них многое, если не все сходится – те пленки из японского ресторана и то, что Прохоров – доктор, а значит, орудие убийств, тот предположительно медицинский скальпель... и то, что Полина попала к нему в отделение, и то, что у них имелся веский, могучий мотив для мести...
Но...
Но вы же профессионал, мой следователь, вы поймете, что чувство вины перед их семьей... грубо и страшно попранная справедливость на том старом уголовном процессе в суде...
Вы же профессионал, вы же не захотите ошибиться и сейчас...
Ведь Гермес сбежал, побоявшись экспертизы, возможно, побоявшись разоблачения...
В общем, мы должны быть справедливы и беспристрастны и учитывать все, все...
– Алло, капитан Петровская, – она зашла в дежурную часть и взяла трубку.
– Вы запрашивали паспортные и адресные данные на Прохорова Дениса Михайловича и Литте-Прохорову Наталью Михайловну.
– Да, спасибо, – Катя слушала, как сотрудник на том конце начал диктовать адреса, номера и серии паспортов. – Все правильно, я запишу.
– На них уже раньше поступали запросы.
– Да, мы дело расследуем об убийствах, проверяем их. Несколько дней назад запрашивали данные, я просто еще раз уточняю.
– Первый запрос данных на Литте-Прохорову был сделан в марте этого года, на Прохорова Дениса Михайловича тоже в марте.
– Простите, что вы сказали? Я не поняла.
– Я говорю, в марте были сделаны запросы на паспортные и адресные данные.
– В марте? Но...
Катя замолчала, потом спросила:
– А может, это ошибка?
– Какая ошибка, коллега, – сотрудник УФМС на том конце начал раздражаться. – Я говорю – это уже третий запрос по счету, первый был сделан в марте областной прокуратурой. Тут вот еще фамилии значатся в том мартовском запросе – Дынник Светлана Сергеевна, Каротеева Полина...
– А кто из областной прокуратуры запрашивал данные?
Катя выслушала ответ, крепко сжимая трубку в руке.
Все крепче, пока пальцы не онемели...
– Вы слышите меня?
– Да, слышу, спасибо, адрес судьи тоже продиктуйте мне.
– Кого? – переспросил удивленно сотрудник паспортного.
– Адрес Дынник Светланы Сергеевны.
Она записала адрес крупными буквами, сказала «благодарю вас» и...
И все вокруг – стены, пол, потолок, стойка дежурной части с компьютерами и мониторами слежения, телефонами и папками – закружилось, закружилось, закружилось...
Катя оперлась о стойку, низко нагнувшись, словно после удара в солнечное сплетение.
Кто-то подошел и спросил: что с вами? Она ничего не видела перед собой – лишь бессмысленный, все убыстряющийся хоровод предметов, лиц, фраз...
Все быстрее, быстрее, быстрее...
Молоденький оперативник – тот самый – спросил снова: «Что случилось?»
БЕДА...
– Я могу вам чем-то помочь, коллега?
Катя смотрела на него.
– Как вас зовут?
Как твое имя, солдат?
– Женя... то есть Евгений.
– Лазарев? – прошептала Катя.
– Нет, почему Лазарев? Я Самойлов, лейтенант Самойлов.
– У вас есть оружие?
– Да, – он оттянул борт спортивной ветровки и показал кобуру с пистолетом.
– Вы поедете со мной.
– Хорошо. Но что произошло? Куда мы поедем?
– Можно, я подумаю, потом скажу? Надо хорошо, очень хорошо подумать, чтобы снова не ошибиться.
Они стояли в дежурной части ясногорского отдела. За прозрачной перегородкой из пуленепробиваемого стекла, словно в аквариуме, отгороженные от всего мира.
Катя сказала:
– Прохоровых – его и ее – в ИВС.
– Но вы же сказали, чтобы они следователя в кабинете ждали.
– Звоните в изолятор, пусть заберут их. Мне надо, чтобы они сидели в камере под замком, пока нас с вами не будет. И никого, слышите, никого к ним не пускать. Вообще никому не говорите, что они здесь.
– Но это противозаконно!
– Это для их же пользы. Я хочу их спасти. Помогите же мне!
Лейтенант Самойлов снял трубку прямого телефона с изолятором.
Сотрудники изолятора подошли через минуту и... Сцена, что разыгралась в коридоре ясногорского отдела, долго потом преследовала Катю.
– Куда, куда вы нас ведете?
– Что вы делаете, отпустите меня!
Доктор Прохоров и его сестра... Когда они осознали, что произошло, куда их ведут, куда водворяют...
– Вы же обещали нам! – крикнул доктор Прохоров Кате. – Я же вам поверил! Я поверил в вашу честность по отношению к нам!
– Гадина милицейская! – закричала Перчик, отчаянно вырываясь из рук сотрудников изолятора. – Гадина, обманула нас!
– Это ваша справедливость? Это ваше правосудие?!
– Это для вашей же пользы. Потом поймете, – сказала Катя.
И повернулась к ним – орущим, проклинающим ее – спиной.
Спиной...
Чтобы не дай бог не увидели ее слез и вообще всего, что она уже не в силах была скрыть.
Глава 48 КОЛЛЕГИ
Вместе с лейтенантом Евгением Самойловым они вернулись в кабинет розыска.
– Диктофон найдется? – спросила Катя.
Опер молча достал из ящика стола диктофон.
– Я сейчас позвоню, а вы записывайте. Надо, чтобы запись разговора осталась.
Катя достала мобильный, отрегулировала громкость на максимум, глубоко вздохнула и...
Ничего. Пальцы не слушались, дрожали, сердце прыгало в груди.
– Вы сначала успокойтесь, – лейтенант смотрел на нее тревожно. – Что же все-таки произошло так внезапно, а?
БЕДА... Ну как тебе ответить еще, как объяснить?
А может, все же это ошибка... мало ли...
И Гермес... он же сбежал...
Катя снова глубоко вздохнула и набрала номер следователя Чалова.
– Алло, я слушаю.
Такой знакомый голос – усталый, адски усталый...
– Валерий Викентьевич, это я.
– Екатерина, слава богу, наконец-то. Так что там у вас происходит? Что в больнице? Там что-то обнаружили?
– Во время проверки медицинского персонала установлено, что младший брат Виталия Прохорова Денис Прохоров там работает заведующим отделением травматологии.
– Что? Что вы сказали?
– Это там, где лежала Полина.
– Оперативники сразу поехали к нему домой и там, на квартире задержали Наталью Литте, его сестру.
Катя старалась говорить очень четко.
– А сам Прохоров?
– Он сбежал! Так же, как когда-то его брат.
Лейтенант Евгений Самойлов хотел было что-то сказать – удивленный, сбитый с толку, но Катя сделала предупреждающий жест – молчи! Молчи, парень!
– Начальник розыска как раз звонил в дежурную часть, когда мы с вами разговаривали, они к «Сирене» объявили еще и план «Перехват», все брошены на поиски, прочесывают район. Только дело уже к ночи, Валерий Викентьевич, – голос Кати плаксиво дрогнул. – Я боюсь, что все это зря, быстро они его не найдут... Ведь он и она... Мне ведь теперь все ясно. Они делали это на пару, мстили за брата, убивали... Вдвоем, на пару. Сейчас, после задержания, Наталья Литте молчит, она не выдаст Прохорова. А он... он же опасен, как зверь. Они всех прикончили, осталась только судья. Та судья, которая вынесла приговор их брату... И я очень боюсь, что он может решиться на еще одно, последнее убийство!
– Вот что, девочка моя...
Чалов впервые назвал ее так. Сочувственно, дружески...
Дружески...
Почти нежно...
– Я все понял, спасибо. Вы хорошо поработали и очень мне помогли, коллега. Знаете что, езжайте сейчас домой. Сидеть там, в отделе, и ждать всю ночь, возьмут они его или нет, бессмысленно. А вы очень устали, я это знаю.
– А вы? Разве нет?
– Я в прокуратуре, утром я сдаю дело другому следователю. Насчет судьи Дынник не беспокойтесь. И еще раз спасибо вам большое.
– За что?
– За помощь. За отличную работу.
Катя смотрела на телефон. Дисплей погас.
– Поехали, – скомандовала она. – Вот у меня тут адрес записан. Метро «Академическая». Мы должны очутиться там как можно быстрее. А я сутки за рулем, если уж станет совсем невмоготу, смените меня, Женя.
– Сменю, – лейтенант Евгений Самойлов достал табельный пистолет и привычным жестом проверил магазин.
Глава 49 ТОТ, КТО ПРИДЕТ ЗА ТОБОЙ
Больше всего Катя боялась непредвиденных помех, но они не возникли. Дорога в Москву из Ясногорска оказалась свободной, все после окончания работы спешили в область, за город, на дачи. И светофоры давали по трассе «зеленую волну», словно приготовляли к чему-то самому главному, что не терпит задержек и проволочек.
И адрес – улица и номер дома – возник справа, едва лишь они миновали станцию метро «Академическая». Кирпичный восьмиэтажный дом – четыре подъезда, двор, заставленный машинами.
И было даже не очень поздно – всего девять вечера. Катя закрыла машину – «смена за рулем» не понадобилась, всю дорогу она вела сама. Лейтенант Евгений Самойлов сидел рядом.
Дверь подъезда, домофон, номер квартиры...
– Кто? – женский голос в динамике.
– Светлана Сергеевна?
– Да, кто это?
– Капитан Петровская, ГУВД Московской области, нам надо срочно с вами поговорить.
Катя ждала вопросов, более того, препирательств у закрытой двери, но домофон «запел» – из квартиры открыли входную дверь подъезда и...
Когда лифт остановился на этаже, Катя увидела освещенный квадрат – в прихожей квартиры горел свет – и силуэт на пороге.
В какую-то секунду ей показалось, что они опоздали. Опоздали, несмотря на всю свою спешку и жажду...
Вот сейчас за силуэтом возникнет тень и...
– Удостоверение покажите, – властно попросила судья Дынник.
Катя достала удостоверение и показала – судья, вероятно, обладала дальнозоркостью. Невысокая женщина за пятьдесят с тщательно уложенными каштановыми волосами и поблекшим лицом.
– Проходите, – она пропустила их в прихожую. – Я знала, что... Вы по поводу убийства Ростислава Ведищева, ведь так? Я слышала в новостях. И поняла, что рано или поздно вы придете ко всем, с кем он был знаком.
– Их всех убили, – сказала Катя. – Не только Ведищева, но и всех участников того процесса четырнадцатилетней давности – свидетелей Ковнацкого и Полину Каротееву.
– Я не понимаю, о чем вы...
– Свидетелей, давших ложные показания против Виталия Прохорова, невиновного в убийстве Евгения Лазарева, которого вы приговорили к максимальному сроку лишения свободы.
– Я не понимаю, о чем идет речь!
– Вы прекрасно понимаете, о чем идет речь, – сухо отрезала Катя. – Но я не буду сейчас спорить с вами и добиваться каких-то признаний – нет времени. Понимаете – у вас нет времени ни на что. Они все мертвы: Гаврилов-убийца, наложивший на себя руки, и остальные – Виталий Прохоров, повесившийся после отказа в пересмотре дела, свидетели, ваш знакомый адвокат Ведищев, который вел этот процесс закулисно. Мы подняли то старое дело... И мы знаем, как все было на самом деле. И вы тоже это знаете. И я не стану сейчас лгать вам, что приехала спасти вашу жизнь. Честно говоря, – Катя смотрела на судью в отставке, на судью на пенсии, на судью, нарушившую свой долг, – меня бы это не волновало, если бы... если бы имелся иной способ поймать убийцу с поличным и потом доказать его вину в суде при наличии трех свидетелей – вас, меня и вот лейтенанта Самойлова.
– Да кому нужно нас всех убивать через столько лет?! – воскликнула судья, и... лицо ее покрылось алыми пятнами. Она поняла, что невольно проговорилась, выдала себя в том, что ни под каким видом, возможно, даже под пытками выдавать не собиралась.
Ради всей прожитой, оставшейся позади жизни «в суде», ради пенсии, ради сына, ради той проклятой квартиры.
– Возможно, ОН явится сюда к вам сегодня вечером. Мы останемся с вами и подождем. Если он попытается вас убить, мы его возьмем.
– Кто – он?
– Тот, кто выбрался из колодца, – сказала Катя. – Помните, в том деле имелся колодец... Детям в поселке рассказывали, что там обитает чудовище, никто его не видел, только те, кто умирал по его воле.
– Надо, чтобы вы, гражданка, все время находились в прихожей, когда впустите гостя, – сказал лейтенант Евгений Самойлов. – Я буду на кухне, тут как раз позиция удобная: когда он войдет, то окажется у меня на прицеле. А вы, капитан, идите в комнату, выйдете не сразу, когда раздастся звонок в дверь, позже. Подозреваемый, когда очутится в квартире, должен понять, что он и его жертва одни.
Судья Дынник от этих в общем-то простых, деловых и четких распоряжений лейтенанта изменилась в лице.
Катя тоже как-то... Задавать вопросы, расследовать, мчаться, «чтобы успеть», – это она могла, а вот выстраивать боевую операцию по захвату...
– Не бойтесь, – шепнула она судье уже совсем иным тоном, чисто по-женски, – если поможете нам взять его с поличным, это многое искупит. Не все, но весомую часть.
Да, было еще не так уж и поздно... Но сумерки за окном густели, в окнах соседних домов зажегся свет.
Судья Дынник сидела в кресле перед темным экраном телевизора, смотрела туда, в черный квадрат, словно что-то пыталась увидеть там, вспомнить.
Катя включила телевизор. Пусть все выглядит как обычно. Даже если это уже не кажется обычным, застывшим, замершим в немом ожидании развязки.
Судья Дынник смотрела «Новости культуры». Потом переключилась на первый канал, на «Что, где, когда?». Затем снова вернулась на «Культуру» – сцена из какого-то спектакля, посвященного памяти актера, недавно трагически, безвременно ушедшего...
Голоса в телевизоре жужжали, часы на кухне на холодильнике, казалось, тикали так громко, словно отмеряли какое-то лишь им ведомое число секунд, минут...
Приближая...
Приближая...
Догоняя...
Опережая...
Замедляясь на полном часовом ходу...
Выстраивая из прошедших минут мост туда, в прошлое...
Где в поле шуршала сухая трава, дорога вилась среди зарослей кустов к развалинам старой фермы и месяц зеленый – единственный свидетель всего происшедшего – всходил над бетонным колодцем, крышка которого была открыта, сдвинута вбок, являя ночи зияющую дыру, старую могилу, из которой несло тленом и кровью...
Тленом и кровью...
Катя ожидала звонка домофона – если бы он прозвучал в этой липкой тишине, у них у всех еще было бы несколько минут, чтобы подготовиться и встретить то, что их ожидало, достойно, не замирая от этого постыдного малодушного страха, но...
Вместо звонка домофона раздался звонок в дверь.
Катя убавила громкость телевизора, включила диктофон, прихваченный с собой, и сделала знак – судья Дынник встала и медленно направилась в прихожую. Лейтенант Евгений Самойлов занял позицию на кухне у двери. Катя тоже в комнате прижалась к двери, стараясь ничем не выдать своего присутствия.