– Этот граф, когда бежал в Европу, надеялся все-таки вернуться и все фамильные драгоценности спрятал здесь. А там чего только нет: и украшения из камней и золота, и монеты царской чеканки, и много старинного парадного оружия - шпаги, пистолеты, кинжалы… - Великий прервал рассказ, достал сигареты, бросил на ребят изучающий взгляд: как, мол, реагируют? Зацепило?
Реагировали правильно. Зацепило: глаза загорелись, рты раскрылись. Дышать перестали.
– И еще он мне сказал: я не надеюсь вернуться на родину, сделай для нее доброе дело - разыщи эти сокровища.
– Разыскали? - выдохнул Кролик.
– А зачем я сюда приехал? - усмехнулся Великий.
– Так они… эти сокровища?…
– Вот именно. Правильно поняли. Они здесь, у вас под ногами. Граф побоялся, что усадьбу начнут грабить, везде будут лазить - и найдут в конце концов. Поэтому и спрятал их не в усадьбе, а здесь, в подземном ходу.
– А где? - деловито спросил Колька.
– Точно не известно. То ли где-то в подземелье, то ли прямо под церковью, в подвалах.
– Лазили мы там, - отмахнулся разочарованный Мишка. - Никаких кладов там нет. А ход завален, и вода в нем стоит, тухлая.
– Плохо лазили. Да я бы и сам полез, но неудобно мне: скажут, дурак здоровый… У меня такие сведения: искать надо не от часовни, а от склепа. Не побоитесь? Ночью, скрытно, на кладбище.
– А если найдем? - спросил Мишка. - Сколько нам полагается? От государства.
Великий выразительно постучал себя пальцем по виску.
– А как же?…
– А так же! Ты что от этого государства имеешь? Оно тебе даже кино не возит. Оставите себе по шпаге, по пистолету - какие же вы мушкетеры без оружия? - а остальное я сдам надежным людям, они вам за это машину баксов пригонят, на троих.
– А вы?
– А мне, - Великий усмехнулся, - мне подарите зажигалку какую-нибудь, не обижусь. Ну что, решили?
Еще как решили-то!
– Все делать тайно. Никто не должен знать. Особенно поп - этот сразу лапу наложит, потому что в кладе том старинные иконы есть. И этот ваш… околоточный. Его больше всех опасайтесь. Он хотя и ванек по сути, но дотошный ментяра.
– Достал уже, - пожаловался Мишка. - От него только и слышишь: то нельзя, это нехорошо. Надоел, как репей на свитере. - Он взглянул на Челюкана: - Да, Коль?
Колька ничего на это не сказал. И Ваське, похоже, Мишкины слова не понравились. Великий это уловил, снова пошел с козыря: достал из-под кровати камуфляжный мешок, распустил шнуровку, вывалил на пол содержимое:
– Это вам, парни. Снаряжение.
Тут ребята совсем поплыли…
Три ножа в чехлах, фонарики ручные, фонарики на голову, как у шахтеров, блестящий топорик, тоже в чехле, саперная лопатка со складной ручкой, моток тонкого капронового шнура с карабинами…
– Фонари аккумуляторные, - инструктировал ошалевших мальчишек Великий, - ночью работаете, днем ставите на подзарядку. Снаряжение беречь. Если что потеряете, - «разведчик» снова усмехнулся, - при дележе сокровищ стоимость вычту. Задача ваша - в церковные подвалы попасть. Ищите проход сначала от часовни, потом, если не найдете, от склепа.
– Он решеткой закрыт, - напомнил Колька.
– Откроете. - Великий протянул, выдернув из чехла, ярко-красные ножницы. - Любой металл как бумагу берут. Не потеряйте… Да, дома вас не хватятся ночью? Паники не будет?
Вопрос был риторический: тезка первого русского императора еще и потому этих ребят выбрал, что никто их не хватится. Ни днем, ни ночью. А когда хватятся, он уже далеко будет.
Великий проводил ребят на крыльцо, постоял, вслушиваясь в деревенскую ночную тишину, напомнил вполголоса:
– О результатах докладывать каждое утро. Все, по коням, мушкетеры!
Утром Андрей уже за дверь было вышел - телефон зазвонил.
– Ратников? - послышался голос дежурного райотдела. - Подъезжай по-быстрому. Материал для тебя поступил. У Платонова возьмешь.
– Выезжаю, - ответил Андрей.
Он завел мотоцикл, подъехал к дому священника и посигналил.
Отец Леонид, одетый в скромный черный костюмчик, заслышав сигнал, вышел на крыльцо и приподнял в приветствии шляпу, отчего старательно забранные под нее кудри снова рассыпались по плечам. Он опять терпеливо заправил их под шляпу и спустился с крыльца, прихватив небольшой чемоданчик.
– Что это ты, батюшка поп, так налегке? - усмехнулся Андрей.
Отец Леонид охотно улыбнулся в ответ, молвил, наставительно подняв палец:
– «И заповедал им ничего не брать в дорогу, кроме одного посоха: ни сумы, ни хлеба, ни меди в поясе…»
– Ладно, садись, командированный по делам Божиим, - Андрей перегнулся с сиденья, откинул в коляске фартук и достал второй шлем: - Меняй головной убор.
Объезжая клуб, Андрей обогнал приезжего, который прохаживался под липками в обычном сопровождении мушкетеров.
Великий вежливо раскланялся, а вредный Мишка, подражая Остапу Бендеру, коротко свистнул и крикнул им вслед:
– Эй, мракобес, почем опиум народу продаешь?
Андрей, не останавливаясь, погрозил ему кулаком и заметил в зеркальце, как Великий начал что-то строго выговаривать Мишке, а тот стал смущенно оправдываться.
– Не докучают они тебе? - спросил он священника, когда выехали за околицу и углубились лесной дорогой в чащу.
Отец Леонид покачал головой:
– Нет, какая тут докука. Они ведь без злобы. По молодой глупости. Поумнеют, выправятся. Петр Алексеевич на них благотворное влияние имеет. Бог ему в помощь.
Андрей хмыкнул. Его давно уже беспокоило, что с приездом Великого ребята сильно изменились. К участковому настороженно стали относиться, с заметным холодком. Дерзкие опять, задиристые. Все, что наладилось, прахом пошло. Другой у них авторитет теперь.
– Такое влияние, батюшка поп, при случае как угодно использовать можно. В своих целях.
– Ну что вы, Андрей Сергеевич. В вас милиционер сейчас говорит, прискорбная привычка к недоверию. Петр Алексеевич худому их не учит.
«Откуда ты знаешь, - сердито подумал Андрей, - чему он их учит?»
В горотделе Ратников прошел сразу к следователю Платонову.
– Хорошо, что ты приехал, - поздоровался тот с Андреем. - Вот, посмотри, тебе интересно будет.
Андрей пробежал глазами бумажку, согласился:
– Интересно. Только проверить нужно.
– Проверяй, - одобрил Платонов. - А что касается пропавшего креста, то не прихватил ли его вместе с водкой Федя-террорист? При нем не обнаружили.
Андрей вздохнул:
– Может, и прав батюшка поп, всюду мне враги мерещатся.
Глава VI
СОЛОВЬИНЫЕ БОЛОТА
Ночь. Деревня спит.
Челюканова терраска. Окна завешены.
– Вот этот пастух, что в церковь забрался, - начал Колька, - его потом в Оглядкине поймали. Как он туда из церкви попал - никто не знает.
– Его разве не посадили? - спросил Мишка.
– Не. Он вроде как рехнулся после этого. Полечили в дурдоме и выпустили. Ну что, пацаны, весла на воду? Чего нам вслепую по подвалам лазить? За день обернемся. Расспросим мужика, а ночью разведаем.
– Да ну его, - махнул рукой Кролик. - Чего с психом связываться?
– А мы тебя и не возьмем. Ты здесь останешься, с Серегой.
– Еще чего! - взвыли в один голос Галка и Кролик. Галка - от души, Васька - притворно.
– Нельзя нам всем линять: Андрюха просечет.
– Вы будете это… как его… эффект присутствия создавать, - прибавил Мишка.
Где-то когда-то попались ему эти умные слова - понравились, запомнил, наконец-то случай выпал в деле применить.
– Вот ты и создавай свой эффект! - выпалила Галка.
– Миха со мной поплывет, он дорогу лучше всех знает, и тетка у него в Оглядкине живет, - подвел черту Челюкан. - А вы за Воронком приглядывайте и почаще перед Андрюхой мелькайте. - Подумал и добавил: - А кто будет спорить, тот в лоб получит. Два раза, - уточнил Колька.
Галка возмущенно фыркнула, Кролик отодвинулся с опаской. И спросил обидчиво:
– Почему сразу два-то?
– Ну три, - легко согласился Колька.
На том совещание и закончилось.
Кролик в душе был страшно рад, что его не взяли в Оглядкино. Самый короткий путь туда по воде - краем Соловьиных болот.
Болота эти Соловьиными звались вовсе не потому, что сидел в них когда-то Соловей-разбойник, хотя ему тут самое место было, а потому, что действительно свистели и щелкали в них по весне голосистые птахи свои звонкие песни. Собственно, соловьи звенели не в самом, конечно, болоте, а в густом ивняке, которым заросла Ведьмина протока. Уходя от реки, она постепенно раздавалась вширь, скрывалась в ядовито-зеленых травах, превращалась в бездонную трясину.
Место это не любили, считали нечистым. Многие верили, что в болотах водится какая-то темная сила, ходили про них худые слухи. Старуха Чашкина - уж она-то все знает - и та очень туманно поясняла: «Тама по ночам лешак с кикиморой хороводятся. Лешак-то поводит, поводит огоньками по кочкам, да и столкнет в омут. А нет - так кикимора защекотит».
Не любили синереченцы Соловьиные болота, боялись их и без крайней нужды туда не заглядывали, хотя ягода там водилась знатная и дичь хорошая пряталась.
Не любили синереченцы Соловьиные болота, боялись их и без крайней нужды туда не заглядывали, хотя ягода там водилась знатная и дичь хорошая пряталась.
А травы - яркие, коварные, обманчивые. Деревья - кривые да корявые, поросшие, как грязным клочкастым волосом, космами путаного и рваного мха. И часто сидит на таком дереве черный ворон и каркает хрипло, зловеще - аж мороз по коже.
Все было в болоте том. И пузыри вырывались с шумом из черной глуби, и туманы бродили меж скрюченных деревьев, будто души утопленников беспокойные, и огоньки плавали над бездонными пучинами. А безлунными ночами доносились с болота вроде как тихие стоны, и жалобный шепот шелестел над кочками, и даже говор слышался - глухой, нелюдской, тревожный…
Нет, плыть ночью черной водой мимо этих страшных болот - это не для Кролика. Он лучше днем будет перед участковым мелькать, создавать этот… эффект, словом…
Ночь выпала темная, месяц невысоко еще стоял, то за ветками, то за облачком прятался - неохотно, словом, светил, неярко.
В деревне и вокруг нее все спало. Даже собаки. Только лягушки квакали да дергач где-то в лужке скрипел. Ну и комары, конечно, позванивали.
Колька бросил на корму телогрейку, сумку с припасами, оттолкнул лодку от берега. Мишка, чуть пошевеливая веслами, вывел ее на стрежень. Подхваченная течением, она пошла легко и охотно - оставалось только подправлять ее ход, чтобы не жалась к берегу.
– Протоку не проскочи, - шепнул Колька. - А то всю ночь искать будем.
– Вот ты и поглядывай, мне несподручно, - ответил Мишка. - Там ветла кривая стоит, приметная.
Плыли еще около часа, протоку не пропустили - глаза уже пригляделись, привыкли к темноте, да и месяц заметно поднялся, блестел по реке дорожкой, путь указывал.
Свернули в протоку - как в темный тоннель вошли. Она по берегам сильно заросла, ветки над ней густо смыкались сплошным сводом. Иные склонялись к самой воде, купали в ней свою листву. Здесь и днем-то сумрачно, а сейчас совсем черно было.
Поменялись ребята местами: Колька за весла взялся, Мишка на носу вперед смотрел, тихонько командовал, вглядываясь во тьму: «Правым табань, еще чуток. Так держать».
Плыли медленно, в тишине, - даже слышно было порой, как шуршат по бортам круглые листья кувшинок, - пригибались, когда наплывали над головами низкие ветки; чувствовали на щеках прикосновения влажных холодных листьев.
Осторожно плыли. Но без приключений не обошлось. Не углядел вовремя одну коварную ветку Мишка, и она его сбросила в воду, едва не опрокинув лодку.
Мишка вынырнул, как пробка, уцепился за борт.
– Хорошая у нас река, - сказал он, отфыркиваясь.
– Это почему? - засмеялся Колька, помогая ему забраться в лодку.
– А крокодилы не водятся.
Пристали к берегу, все равно пора было отдохнуть. Колька быстро развел костер, Мишка снял с себя мокрое, развесил на колышках у огня, набросил на плечи телогрейку.
Месяц потускнел чуть - знать, его солнышко уже заметило. Посвежело сильно, предутренне. Мишка зубами лязгнул.
– Зря ты на Андрюху бубнишь. - Колька поворошил прутиком в огне.
– Надоел. - Мишка закутался поплотнее, протянул босые ноги поближе к костру. - Зануда он. Мент.
Колька коротко взглянул на него, бросил прутик в огонь, откинулся на спину, заложив руки за голову. Вслух ничего не сказал, а про себя подумал, что Мишка за отца на участкового злится…
Где-то рядом в лесу послышалось какое-то тявканье.
– Лисичка, - сказал Миха. - Зайчишку гонит.
И не ошибся. В ту же секунду вылетел к костру ошалевший от страха заяц, перемахнул через огонь и, не рассчитав, всеми четырьмя лапами бухнулся Кольке на живот.
Оттолкнулся и снова исчез.
Колька взвыл.
Мишка заржал, как Воронок перед ужином:
– Хорошие у нас леса.
– Это почему? - Колька, задрав рубаху, осматривал повреждения.
– А бегемоты не водятся.
– Одевай портки! - сказал Колька. - Скоро светать будет.
– Они мокрые еще.
– На себе досушишь.
С Колькой не поспоришь. Особенно после зайца.
…Протока кончилась, опять в реку вышла, в ту же самую - она петлю делала. Теперь недалеко уже: мимо Ведьминой протоки прямо в речку Светлую, а по ней, вниз, через полчаса - Оглядкино.
Светало уже. Над водой парок потянулся, за ветки цепляясь. Рыба заиграла. Птичий щебет осмелел. Пронеслась бесшумно над лодкой желтоглазая сова - домой, в дупло, после ночной охоты спешила.
Где-то не так уж далеко - не в Оглядкине ли? - петух заорал, еще хриплым спросонок голосом.
Теперь шли ходко - вода гладкая, лодка легкая, да и холодок утренний подгонял, заставлял сильнее веслами работать.
– Вона, - вполголоса, боязливо проговорил Мишка, - Ведьмина протока.
Ребята вглядывались в сумрак, различая вдали низко клубящийся над болотом туман. Оттуда тянуло каким-то нездоровым холодом, от которого не столько знобко, сколько страшно.
– Гляди! - вдруг схватил Колька товарища за руку. - Видишь?
Вдали над болотом дрожал низкий желтый огонек, едва различимый в предрассветной полутьме.
– Поганое место, - вздрогнув, прошептал Мишка. - Старики говорят, такой огонек над утопленником стоит.
– Брешут, - отмахнулся Колька. Правда, особой уверенности в его голосе не чувствовалось. - Там, где-то в середине болот, островок есть, на нем со старых времен лесная сторожка осталась. Может, кто живет в ней? Сейчас бродяг по лесам много шляется. А может, ведьма вернулась.
– Какая ведьма?
– Дед рассказывал, тоже в старое время там ведьма жила. Вредила всем: кого сглазит, на кого порчу напустит. Ее утопить хотели, а она сбегла. - Челюкан улыбнулся. - Видать, обратно прибегла.
Мишка в ответ приналег на весла: поскорее миновать страшное место. А Колька все вглядывался в даль Ведьминой протоки, пока зловещий огонек не скрылся за деревьями…
В Светлой речке бросили весла, лениво поплыли по течению, по прозрачной воде, вдоль приветливых песчаных берегов, на которых стройными рядами вытянулись к небу золотоствольные сосны, уже освещенные свежим утренним солнцем.
За излучиной показалось село. И словно приветствуя мореходов, заорал уже чистым голосом главный петух. А за ним, по всем дворам, как по команде подхватили его задорное кукареканье остальные.
Колька разобрал весла и в два сильных гребка подогнал лодку к мосткам, влажно блестящим утренней росой.
Андрей возвращался с птицефермы. Птичницы жаловались, что стали пропадать несушки, не иначе лисичка повадилась.
…Андрей осмотрел помещение, площадку для выгула. В углу ее, в сетчатом заборе, где снаружи бушевал самый густой бурьян, обнаружил дыру. А за ней - заметную тропку, сбегающую в заросший кустарником овраг.
Пригляделся к дыре, снял с проволоки несколько прядей мешковины; подумал, улыбнувшись, что хитрая лисичка за курочками с мешком ходит. И в резиновых сапогах. Примерно сорок четвертого размера - именно такой след хорошо отпечатался на влажной земле.
Спустившись тропой в овраг, Андрей прошел по нему до дороги, где к следам сапог добавились следы протектора от «Нивы». Сапог сорок четвертого размера в селе было много, а «Нива» одна - у Игоряшки Петелина.
Ну, что ж, подумал Андрей, все вроде ясно. Надо брать его с поличным. А когда? Не сидеть же каждую ночь в засаде. Каждую ночь не надо. В субботу в Дубровниках базарный день. Значит, в ночь с пятницы на субботу надо лисичку в сапогах ждать…
У калитки Чашкиных Андрея окликнул Великий. Он сидел в машине, вытянув в открытую дверцу ноги, помахивал опущенной рукой, в которой держал метелочку из цветных перьев.
– Что не заходишь, шериф? Общение с умными людьми обогащает мозговую оболочку, не знал?
С первого дня знакомства Великий держался с участковым дружески, чуть покровительственно, с едва уловимым оттенком превосходства и даже - легкого презрения. Андрею иногда казалось, что это неспроста, что Великий такой формой обращения пытается как-то влиять на него, в чем-то подавлять его волю, но резко осадить такого солидного и откровенно добродушного человека не решался. Но как-то все-таки сказал ему: «Не зовите меня шерифом, не надо». - «Обижаешься? - искренне удивился Великий. - Ладно, буду сенатором звать». И весь разговор.
– Ты свободен? - Великий выбрался из машины, мощно, с удовольствием потянулся, разминаясь. - Зайдешь?
Андрей будто бы подумал, будто бы прикинул, есть ли у него время, - и согласился.
Войдя в горницу, которую старики Чашкины выделили своему жильцу, Андрей понял, почему сюда тянется молодежь. Захудалая комнатенка преобразилась «дизайнерскими» стараниями постояльца. Великий даже старую печь не поленился оклеить яркими винными этикетками и красотками из цветных журналов. А в устье печи поблескивали разноцветные бутылки - это как бы домашний бар получился. Не поленился постоялец и на чердак слазить - там у стариков старые вещи пылились, он и их по местам приладил: что на стенку, что на окно. Книжную полку устроил, на ней - книги по древнему искусству, в основном, как отметил мысленно Андрей, музейные каталоги - где что есть знаменитое. А посреди простого стола, выскобленного до белизны охотничьим ножом, красовался подсвечник из коряги с оплывшими свечами. Сам нож, в кожаном чехле, висел на стене рядом с массивным газовым револьвером. И тут же гитара - с бантиком, как в старых фильмах.