Необычно все это выглядело, красивенько. Но было что-то в этом интерьере фальшивое. Будто не жилье, а декорация к спектаклю, где главную роль играет чудаковатый любитель и знаток старины. Такой прозрачный намек: мол, вы не подумайте, что я какой-то там злодей - нет, я очень мирный и увлеченный человек. Не пугайтесь, мол, меня, даже если встретите с ножом на большой дороге, темной ночью.
Так или не так, но эта бутафория Андрея еще больше насторожила.
– Садись, шериф, - пригласил Великий. - По рюмочке выпьем.
– Я на службе, - скучным голосом отказался Андрей.
– И не надоело тебе? - Великий развалился на лавке, закурил. - Молодой, красивый, ехал бы в город…
– Нет, - усмехнулся Андрей, - я деревенский житель. Здесь родился, здесь и жить буду.
– Здесь и помрешь, - как-то зловеще буркнул Великий и загасил окурок.
– Надеюсь, не скоро, - опять с усмешкой ответил Андрей.
Что подумал Великий, неизвестно, но ничего на это не сказал. Снял с плитки закипевший чайник:
– От кофе тоже откажешься?
– Не откажусь, устал немножко. Целый день на ногах.
– На хрена тебе это надо? - Великий подвинул гостю чашку. - Сколько ты получаешь?
– Не много…
– …И не часто. Могу тебя на хорошее место определить, в охрану. Через год про свой драндулет забудешь - хорошую тачку справишь.
– Обойдусь, - отмахнулся Андрей.
– Если насчет жилья беспокоишься, то и в этом помогу. Возможности есть.
– И невесту найдешь? - Андрей поставил чашку. Пустую, как и весь этот странный разговор.
– Сколько хочешь. Прямо с подиума буду снимать. Хоть каждую неделю.
– А чего ты так обо мне печалишься?
– Свой интерес имею. Хочу открыть охранную фирму. Будем богатеньких, - он постучал костяшками пальцев по столу, - буратин оберегать. Такие парни, как ты, мне в самый цвет.
– Я подумаю, - пообещал Андрей.
Подумать было о чем. Не случайно этот разговор приезжий завел.
– Тихо! - вдруг шепнул Великий и снял со стены револьвер. - Еще одна!
– Кто? - удивился Андрей, машинально покосившись на оружие в руке, пусть и духовое.
– Мышь, - едва не дрожащим голосом ответил Великий, поднимая револьвер. - Я, шериф, ничего не боюсь: ни ствола, ни ножа. Только мышей.
И правда - на цветочном горшке суетился мышонок.
Великий выстрелил. Мышонка шмякнуло в стену.
– Мерзость, - передернул плечами Великий, смел мышонка в совок и бросил в глубину печки. - Нашел бы ты мне квартиру почище, без этих тварей.
– Подумаю. - Андрей встал.
– Подумай, подумай. - Великий проводил его до крыльца. - И о моем предложении - тоже.
Андрей сбежал по ступенькам, вышел за калитку.
Встревожил его этот разговор. Что-то за ним стояло темное. Неясное. А с другой стороны - никаких особых оснований для тревоги или подозрений нет. Что, собственно, дурного? Ну предложил добрый человек свои услуги, спасибо скажи. Так-то оно так, да только предложение какое-то напористое. За ним виделось: или делай, что я говорю, или говорить с тобой буду по-другому…
– Здрасьте, Андрей Сергеич! - обогнала участкового Галка, заглядывая в лицо, улыбаясь. - Как поживаете?
– Спасибо, хорошо, - улыбнулся Ратников в ответ.
– До свидания, Андрей Сергеич! - И Галка свернула к клубу.
Андрей коротко взглянул ей вслед и чуть не вздрогнул, когда за спиной снова раздалось:
– Здрасьте, дядя Андрей!
Это был Васька Кролик.
– Привет.
– До свидания, дядя Андрей.
Так… Кто следующий? Челюкан или Куманьков?
Ни тот, ни другой. Второй на карусели круг пошел. Участковый уже подходил к сельсовету, как его опять догнала Галка и что-то вежливо спросила.
Ратников не успел ответить. Зазвенел велосипедный звонок, взвизгнули на тормозе колеса. Едва не налетел на него Кролик - уже на чьем-то велосипеде.
Андрей посмеялся, заглянул в свой кабинет, взял список дворов и отправился раздавать знаковые таблички. Это в сельсовете придумали возродить старый обычай на случай пожара. Таблички были разные: на одной ведро нарисовано, на другой багор, на третьей - топор, на четвертой - валерьянка, погорельцев отпаивать. Такую табличку прибивал хозяин на фасаде дома, чтобы знать, с чем ему на пожар, если случится, бежать. Мудрый обычай, одобрил Андрей, только надо проследить, чтобы таблички эти не завалялись в дальнем ящике или не заигрались детишками, а нашли свое место…
Обходил село до самого темна, объяснял, убеждал, грозил даже, и до самого темна мелькали перед глазами то Галка, то Кролик - то по очереди, то вместе.
Неспроста это все, подумал Андрей и тут же разозлился на себя за дурацкую подозрительность.
Глава VII
ВЕДЬМА
Тетка встретила ребят хорошо: усадила завтракать, суетилась вокруг стола, подкладывала, подливала, расспрашивала.
Колька ретиво жевал, помалкивал. Мишка разливался соловьем.
– Как в школе-то? - Тетка села напротив, уложила лицо в ладони.
– Порядок! Вон Колька, - кивок в сторону товарища, - «четверочник».
Это почти правда. Была у Кольки четверка. По физкультуре. За то, что по канату хорошо лазил, будущий матрос.
– А я чуть отличником не стал!
Тоже не оплошал. Почти отличник. Если не считать трех двоек за четверть и двух за полугодие. И всех остальных трояков.
– Колхоз-то живет еще? - вздохнула тетка.
– Процветает. Скоро миллионер будет. Нам председатель жеребца подарил. Племенного. За хорошую успеваемость… - Мишка подумал и решил врать до конца: - И за отличное поведение.
– Учитесь, учитесь, детки. - Тетка стала собирать со стола. - Неучам плохо. Только что в пастухи идти. Вроде Федьки.
Мишка мастерски навел разговор на нужную тему.
– Это какой Федька? - вроде без интереса спросил он. - Наш, синереченский?
– Он самый. Да отказали мы ему. После больницы забывчивый стал. Коров выгонит, а пригнать забудет. Сидит под кустом, что-то вспоминает и про каку-то железку бормотит. И про крест святой, животворящий. Прутиком по земле чертит. Совсем чудной. Нынче опять лечится. У ведьмы.
Мишка со стула не упал, но картошку изо рта выронил.
– У какой ведьмы?
– Все у той же. Что на болотах поселилась.
– Правда, что ль?
– А ты не знал? - удивилась тетка. - Она с Беларуси, что ль, сбегла. Гадает. Ворожит. Ну и болезни всяки знает. Федька-то у ней и живет. Кто-то сказывал - говорить начал. Раньше-то все плямкал, одно слово и разберешь: «Жалезка, жалезка».
Ребята переглянулись. Поежились.
– А как же он к ней добрался, по болоту-то? - спросил Колька.
– Так раньше там егерь жил, он и гать настелил хорошую. На мотоцикле проедешь. - Тетка убрала в шкафчик посуду, повесила полотенце. - Ну-ка, давайте на сеновал. Небось всю ночь не спамши. Ишь, раззевались.
Ребята забрались на сеновал, завалились на слежавшееся, прошлогоднее сено. Тетка забросила им цветные подушки.
– Отец-то как? Пишет?
– Пишет, - опять соврал Мишка. И добавил в сердцах: - Телеграммы шлет. И посылки. Велосипед прислал, с мотором. И с крыльями. Лети, пишет, Миха, ко мне, вместе зимовать будем.
– Неладно так-то про батьку родного, - укорила тетка. - Он ведь все ж таки тебя ростил. А что непутевый, не вина его, а беда. Да и участковый ваш больно строг к нему оказался. Мог бы до тюрьмы не гнать братца мово… - Тетка всхлипнула и пошла в дом.
Мишка глянул на друга со значением. Колька отмахнулся. Другое его захватило.
– Ну? - прошептал он, когда затихли теткины шаги. - Ты понял? Мы у этого Федора все узнаем! Ничего искать не надо. Он же прутиком план чертит, вспоминает.
– Ты что, Колян, с коня упал? - Мишка аж подскочил.
– Боишься?
– Не. Не хочу.
– А в лобешник хочешь?
– И в лобешник не хочу. - Мишка помолчал и вздохнул: - Но лучше в лобешник.
– Дурак! Если он говорить начал, он все нам расскажет. Ты думаешь, от чего он тогда ошалел? От страха? Ни хрена - он там сокровища видел. И рехнулся от радости. - И добавил по-хитрому: - Как бы нас не обогнал…
Мишка задумался. Пожалуй, верно. Обидно будет целой машины баксов лишиться.
– Ладно, - нехотя согласился он. - Только не ночью.
– Ночью я и сам бы не пошел, - признался Колька. - Ведьма да псих…
Они повалялись еще для отвода глаз и скатились с сеновала.
– Что мало погостили-то? - расстроилась тетка.
– Жеребца надо холить, - деловито и озабоченно пояснил Мишка.
– Не по-людски все у вас, - вздохнула тетка. - Ладно, плывуны, сейчас соберу вам поесть на дорожку. Пирожков испекла.
Она пошла проводить ребят. Мальчики забрались в лодку: Колька на весла, Мишка устроился на носу, положив узелок с пирожками на колени.
Тетка оттолкнула лодку и заговорила вслед:
– Приветы там передавайте. Родне, знакомцам. Чашкиных не забудь. Огородниковых. Полинке скажи, чтоб навестила…
Ребята уже плыли излучиной, заворачивая вдоль выгнутого песчаного берега, а над спокойной и тихой водой все доносилось:
– …Волошиных с внучкой поздравь. Степану особо кланяйся, скажи, валенкам его сносу нет. Рыбкиным напомни, чтоб мешки возвернули…
Она пошла проводить ребят. Мальчики забрались в лодку: Колька на весла, Мишка устроился на носу, положив узелок с пирожками на колени.
Тетка оттолкнула лодку и заговорила вслед:
– Приветы там передавайте. Родне, знакомцам. Чашкиных не забудь. Огородниковых. Полинке скажи, чтоб навестила…
Ребята уже плыли излучиной, заворачивая вдоль выгнутого песчаного берега, а над спокойной и тихой водой все доносилось:
– …Волошиных с внучкой поздравь. Степану особо кланяйся, скажи, валенкам его сносу нет. Рыбкиным напомни, чтоб мешки возвернули…
– «Поле чудес», - проворчал Мишка с набитым ртом. - Всю деревню обходить придется. С приветом… - покрутил он пальцем у виска.
Колька вначале греб сильными длинными рывками, но по мере приближения к Ведьминой протоке все больше сникал, все чаще поглядывал за спину, словно боялся, что там вот-вот появится что-то страшное.
Мишка, наоборот, успокоился, жевал пироги, вертел головой, командовал.
Но вскоре смолк. Сглотнул и робко доложил:
– Протока по курсу. Суши весла.
Колька приподнял лопасти над водой, с них звонко шлепались капли, и только этот звук нарушал вдруг окружившую ребят тишину. Да вдали, где-то над болотами, слышался мощный вороний грай.
Лодка плавно прошла еще немного и замерла под засохшим корявым деревом у самого устья протоки. Колька придерживал ее, взявшись за сухую низкую ветку.
День был в самом разгаре света. Блестела под солнцем вода, чуть слышно журчала меж стволов ближайших деревьев. В протоке белели головки кувшинок среди глянцевитых листьев, укрывших всю поверхность воды. На них грелись молчаливые зеленые лягушки.
Было светло. И почти не страшно.
– А чего мы скажем? - спросил Мишка.
– Поздороваемся. Скажем - заблудились. Ты будешь ведьму отвлекать, а я с Федькой поговорю.
– Давай наоборот.
– Ладно, - вздохнул Колька, - как получится. Весла на воду.
Очень скоро протока стала расширяться. Деревья и кусты отступили. Вместо кувшинок вода покрылась тяжелой ряской, которая висла на лопастях, мешала грести. Лодка с трудом пробиралась, словно в холодной каше.
Наконец стукнулась носом в полузатонувший ствол, к сучку которого был привязан долбленый челнок.
Отсюда начиналась егерева гать. Она шла почти прямиком в глубь болота, и в конце ее, на островке, среди низких, но очень густых и широких елей виднелось что-то вроде хижины.
Ребята вылезли из лодки, и тут вдруг из-за леса взмыла оглушительно горластая стая ворон, покружила, поднимаясь все выше и выше, и, вытянувшись острым клином, пошла в атаку. Как тысяча маленьких пикирующих штурмовиков.
Колька среагировал первым.
– Хватай весло, Миха! - отчаянно заорал он. - Отбивайся!
На ребят обрушился злобный гвалт - хриплое карканье, треск и хлопанье крыльев. Колька размахивал веслом, Мишка отмахивался телогрейкой, но ощутимого урона врагу друзья не нанесли ввиду его явного численного превосходства. Вороны кружили над ними, будто кто-то командовал атакой - одна стая сменялась другой…
– Удирать надо! - крикнул Мишка, весь залепленный грязно-серыми «бомбами». - Заклюют!
Удирать-то надо… Но как? И куда?
Противник тем временем изменил тактику. Вороны поднялись вверх, выстроились кругом и ринулись вниз воронкой, острие которой было направлено на ребят.
Мишка не выдержал и сиганул в болото. Колька следом. И зеленая ряска сомкнулась над ними.
Вороны, словно этого и добивались, взмыли вверх и нестройной толпой, галдя, довольные, ушли за край леса.
Первым высунул нос Мишка. Отбросил со лба шматок ряски, отфыркался. Так же осторожно всплыл Колька. Ухватились за бревно, отдышались. Осмотрелись.
– Не боись, хулиган, - крокодилы здесь не водятся, - сказал Мишка. - Одни бегемоты с крыльями.
– Пошли к ведьме, - добавил Колька. - Теперь врать не придется. Мы теперь для них свои. Ты - леший, я - водяной.
Ребята выбрались на гать, сбросили с себя, как могли, болотные травы, кое-как выжали одежду, смахнули липкую грязь. Побрели к избушке.
Гать была хорошая, надежная. Где из стволов, где из жердей и хвороста. Идти по ней можно было без опаски, только хлюпала под ногами и брызгала вонючая болотная жижа. Но это - мокрых и грязных - уже не смущало.
Дошли до островка, густо заросшего доброй травой, темным ельником. Прямо перед ними - избушка на курьих ножках: бревенчатая, на старых пеньках. Малое оконце, щелястая дверь. Тесовая крыша сплошь заросла мхом, из которого торчат на длинных тонких ножках мухоморы и поганки. На коньке уставились друг на друга ворона и кошка, обе черные. Из трубы идет, вьется дымок.
Перед избушкой на чурбачке тешет колышек дед - в длинной бороде, в длинной, до колен, рубашке навыпуск, босой. Тот самый террорист Федя.
– Здрасьте! - заорал Мишка, растерявшись. - Мы с Синеречья, рыбалили здесь! Водички напиться дадите?
Колька зло сунул его локтем в бок: вот уж кто в самом деле с коня упал. Водички ему! По реке плывет и от жажды мрет.
– Мы заблудились, - поправил дружка Колька. - В болото попали. Нам бы обсушиться.
Дед послушал одного, другого и что-то негромко сказал в окно.
Дверь заскрипела, и на пороге показалась… баба-яга. С клюкой, согнутая в пояснице, из-под платка падают на впалые щеки седые космы, нос словно нюхает подбородок, острые глазки совсем затерялись среди обильных морщин и бровей.
Мишка шагнул назад и оказался у Кольки за спиной.
– Здрасьте, бабушка, - выдавил с трудом Колька. - Мы…
– …Заблудились, - продолжила баба-яга скрипучим голосом.
– Да… Нам бы…
– …Обсушиться. - Голова старухи заметно тряслась, и непонятно было - то ли это от старости, то ли она просто кивала. - Заходите. Обогрейтесь, - бабка посторонилась в дверях. - Как раз печку растопила.
Вошли гуськом, с опаской, - но что делать, сами напросились. Сокровищ захотелось!
Осмотрелись. Изба как изба. В Синеречье и победнее были. Печь большая, хорошая. По стенам - лавки, стол (на нем что-то прикрытое влажным полотенцем) да буфетик с синими стеклами, разрисованными цветами. Под потолком - пучки сушеных трав, от них по избе дух идет, как от свежего сена с лесной опушки, богатой разнотравьем.
На буфете сидит неподвижно сова - не то чучело, не то живая птица. Рядом с ней - опять черная кошка.
«Надо же, - подумал Мишка про кошку, - прыткая какая. Только что на крыше была, а уж сейчас здесь».
– То другая кошка, - пробормотала Ведьма, - там Мурка, а здесь наоборот - Васька.
И Мишка сразу сообразил, что вслух он про кошку ни слова не сказал.
«И впрямь колдунья», - чуть было не подумал, да спохватился - как бы она и эти слова не угадала.
Ведьма опять что-то бормотала в углу, разбирая травы, потом сказала:
– Раздевайтесь. Вот на печку одежу разложите.
Раздеваться не хотелось, удрать хотелось, в мокром и грязном.
Сняли куртки, рубашки, штаны, разложили на печке, присели на краешек лавки у окна.
Ведьма все время что-то делала, поглядывала на гостей, будто примеривалась, бормотала.
Колька в окошко смотрел - прикидывая, как в него сигануть, если что. А Мишка прислушался к бормотанию Яги и похолодел, расслышав.
– По одному, что ль, их в печку сажать? - бубнила колдунья, поглядывая на ребят. - Иль каждого в свой черед? Оба-то сразу влезут ли?
Колька не слушал, не замечал; он что-то за окном рассматривал, а Мишка уже все понял, когда баба-яга открыла печную заслонку, пошуровала кочергой, разгребла жаркие угли.
«Сейчас она нас в печку. Как братца Иванушку». И стал лихорадочно вспоминать, чем нужно в таком случае отговариваться. Да плохо вспоминалось - забыл он эту сказку.
А Ведьма тем временем взяла из угла большую деревянную лопату…
Мишка в голове все просчитывал: «Она нарочно ворон на нас наслала, чтоб мы окунулись и обсушиться зашли. Разделись - она нас в печку. Во влипли-то. Гуси-лебеди».
Ведьма положила лопату на стол, взяла ржавый железный лист, стала его чем-то смазывать.
«Ну точно - жарить будет, на масле».
Мишка преодолел слабость в ногах и стал потихоньку перемещаться по скамье к двери, подавая Кольке знаки глазами и бровями. Но тот как вперился в окно, так не оторвать его никакой опасностью… Еще, еще чуток. Вот она - дверь, рядом, распахнута во всю ширь…
Мишка вскочил… И тут дверь сначала заскрипела, а потом с грохотом захлопнулась перед самым его носом.
Мишка заорал и начал дергать ручку - дверь не открывалась. Он орал и дергал, всей спиной ощущая, как тянутся к нему из угла длинные костлявые руки, становятся все длиннее и длиннее и вот-вот сомкнутся на его худой шее…
(Забегая вперед, скажем: здесь-то никакого колдовства не было; дверь захлопнулась сквозняком, а не открывалась потому, что Мишка со страху не в ту сторону ее дергал.)
– Ты что? - услышал Мишка удивленный, но спокойный голос Кольки. - Пчела в зад укусила?
Мишка медленно обернулся.
Никаких длинных костлявых рук. Ведьма уложила на лопату два белых хлеба (это они лежали под полотенцем на столе) и садила их в печь. «Оба сразу и влезли».