Она поправляет круглую сумочку из красной замши на молнии у себя на плече, опускает темные очки Matsuda — У нее голубые глаза — и говорит, надув губки:
— Если тебя на самом деле зовут Виктор Джонсон, то знаю.
— Ну да, — покорно соглашаюсь я. — Сейчас, правда, меня зовут Виктор Вард, но я от этого другим не стал.
— Ну вот и славненько! — восклицает она. — Ты женился? И кто этот счастливчик?
— Вон тот дурень с земляничным штруделем на голове, — говорю я, показывая на голубого парнишку, который, как я только сейчас заметил, все же присвоил себе один из снимков. Заметив, что я показываю на него, парень улыбается, а затем улепетывает. — Он, гмм, такой застенчивый, — разъясняю я.
И тут до меня доходит, что я и в самом деле знаю эту девушку.
— Блин, у меня такая плохая память на имена, извини, — говорю я.
— Давай, — говорит она, явно сдерживаясь, — будь большим мальчиком, попытайся угадать.
— Ладно, попытаюсь пробудить мои экстрасенсорные способности. — Я подношу руки к вискам и закрываю глаза. — Карен… Нэнси… Джоджо… У тебя не было брата по имени Джо? Я чувствую присутствие «дж». …Эээ, много «дж»… Я вижу… я вижу… я вижу котенка… по кличке Кути?
Я открываю глаза.
— Меня зовут Лорен.
Она смотрит на меня непроницаемым взглядом.
— Лорен, верно!
— Да, — говорит она сурово. — Лорен Хайнд. Теперь вспомнил?
У меня перехватывает дыхание от услышанного.
— Ни хрена себе! Лорен Хайнд. Вот это да!
— Теперь ты понял, кто я? — спрашивает она.
— Ах, зайка, мне так… — озадаченный, я вынужден оправдываться. — Знаешь, говорят, что клонопин вызывает кратковременные провалы в памяти, так что…
— Тогда почему бы не начать с того, что мы дружим с Хлое?
— Да, да, — говорю я, стараясь успокоиться. — Мы как раз недавно о тебе говорили.
— Ммм… — И она начинает идти по проходу между стеллажами с компактами, ведя пальцами руки по кромке стеллажа и удаляясь, удаляясь от меня.
Я следую за ней.
— Слушай, ну мы так, эээ, мило болтали о том о сем, верно?
— О чем именно?
— Не суть, главное, позитивно.
Она не останавливается, и тогда я отстаю от нее немного и опускаю темные очки, чтобы изучить тело, скрывающееся под расстегнутым пальто: стройное, с большой грудью, длинные красивые ноги, короткие светлые волосы, все остальное — глаза, зубы, губы и т. д. — тоже в полном порядке. Я догоняю Лорен и иду рядом, непринужденно покачивая корзинкой с компактами.
— Итак, ты помнишь меня по Кэмдену? — спрашиваю я.
— О да, — говорит она несколько презрительно. — Я-то тебя помню.
— Извини, в колледже ты тоже вела себя со мной так, или это я вел себя с тобой по-другому?
Она останавливается и поворачивается ко мне лицом.
— Ты что, серьезно не помнишь, кто я такая, Виктор?
— Почему, помню. Ты — Лорен Хайнд. — Пауза. — Пойми, мы давно не виделись, а клонопин вызывает долговременные провалы в памяти…
— А мне послышалось — кратковременные…
— Вот видишь — я уже ничего не помню.
— О Боже, хватит об этом.
Она уже собирается отвернуться, когда я спрашиваю:
— Скажи, а я все такой же?
Она тщательно изучает меня.
— Пожалуй, да, как мне кажется. — Она останавливает взгляд на моей голове и внимательно рассматривает лицо. — Ну разве что баков у тебя тогда не было.
Это брешь в обороне, в которую я тут же устремляюсь.
— Надо учиться любить свои баки, зайка. Они — твои лучшие друзья. Приласкай их. — Я поворачиваюсь к ней в профиль, наклоняюсь и мурлыкаю.
Она смотрит на меня как на абсолютного болвана.
— Что такое? Что с тобой? — удивляюсь я. — Приласкай мои баки, зайка!
— Приласкать баки?
— Люди боготворят мои баки, зайка.
— Ты водишься с людьми, которые боготворят волосы? — спрашивает она чуть ли не в ужасе. — С людьми, которые хотят всю жизнь выглядеть на двадцать лет?
Я отмахиваюсь от ее вопроса, словно от мухи, и меняю тему.
— Итак, что же такое творится, Лорен Хайнд? Выглядишь ты просто великолепно. В чем дело? Где ты пропадала?
Возможно, я неверно выбрал тон, потому что в ответ тут же звучит неизбежное:
— Я столкнулась с Хлое у Патриции Филд на прошлой неделе, — говорит она.
— Дома? — спрашиваю я, впечатленный.
— Нет, — говорит она и как-то странно смотрит на меня, — У нее в магазине, тупица.
— А! Все равно круто!
Долгая пауза, в течение которой мимо проходят разнообразные девушки. Пара-другая из них здоровается со мной, но я делаю вид, словно их не замечаю. Лорен провожает их настороженным взглядом, что само по себе хороший знак.
— Гмм, я не совсем помню, о чем мы сейчас говорили… Пищит пейджер. Я смотрю на экран: Элисон.
— Кто это? — спрашивает Лорен.
— Да так, скорее всего очередной звонок, призывающий всех мужчин-моделей объединиться в профсоюз, — пожимаю я плечами и, выдержав небольшую паузу, добавляю: — Я ведь работаю моделью.
— Профсоюз мужчин-моделей?
И она снова идет прочь от меня, а я снова следую за ней по пятам.
— Ты сказала это с какой-то насмешкой в голосе.
— Мне просто всегда казалось, что в профсоюз могут объединиться только идейные люди, Виктор.
— Эй, долой темный сарказм из наших классов![58]
— Это просто смешно, — говорит она. — Мне пора идти.
— Куда?
— У меня обед с одним человеком.
— Мужчиной?
— Виктор!
— Да ладно, говори…
— С Бакстером Пристли, если тебе хоть что-то говорит это имя.
— Ну, здорово, — стенаю я. — Кто такой этот маленький засранец? Послушай, зайка, я тебя умоляю!
— Виктор, мы с Хлое подруги. Предполагаю, что тебе это известно, — говорит она, глядя мне прямо в глаза. — По крайней мере ты должен был бы это знать.
— А с чего бы я был должен это знать? — улыбаюсь я.
— Потому что она — твоя девушка? — неуверенно предполагает она, приоткрыв от удивления рот.
— И что, это к чему-то повод?
— Нет, Виктор, это причина. В повод ее превратить пытаешься ты.
— Ты теряешь контакт со мной, зайка. Похоже, нас обоих глючит.
— Ну так очнись.
— Что ты скажешь насчет капуччино?
— Ты не знаешь подруг твоей девушки? Ты что, с ней вообще ни о чем не разговариваешь? — Видно, что Лорен перестает понимать что бы то ни было. — Какая муха тебя укусила? Боже, зачем я это спрашиваю? Все и так понятно, понятно, понятно… Мне пора.
— Погоди, постой — я хочу купить вот это. — Я показываю на корзинку с компактами, которую несу в руке. — Пойдем со мной к кассе, а потом я провожу тебя. У меня репетиция группы, но я найду время, чтобы выпить с тобой латте.
Она колеблется, а затем направляется вслед за мной к кассе. Разумеется, аппарат не принимает мою карточку American Express, я цежу сквозь зубы свое: «Я тебя умоляю!», но Лорен тут же улыбается — и эта улыбка пробуждает во мне смутное dй j а vu — и платит своей карточкой и за свои, и за мои диски, причем даже не говорит ничего насчет того, как и когда я верну ей деньги.
В магазине так холодно, что все — воздух, витающие в нем звуки, стеллажи с компактами — кажется снежно-белым. Люди проходят мимо, направляясь к соседней кассе, но свет флуоресцентных ламп на потолке, делающий все вокруг плоским, блеклым и бесцветным, не в состоянии справиться с кожей Лорен, которая выглядит как покрытая загаром слоновая кость, и все в ее облике — даже жест, которым она подписывает слип кредитной карточки, — трогает меня так сильно, что я не могу стряхнуть с себя очарования, а музыка, звучащая вокруг, — «Wonderwall»[59] — вызывает у меня такое ощущение, словно я нахожусь под кайфом и полностью оторвался от окружающей действительности. Вожделение — это то, с чем я уже давненько не сталкивался, и вот оно посетило меня в торговом зале «Tower Records», и теперь мне почти невозможно отрешиться от мысли, что Лорен Хайнд — часть моего будущего. Выйдя наружу, я кладу руку ей на поясницу и веду ее через толпу прохожих к повороту на Бродвей. Она оборачивается, пристально смотрит на меня, и я убираю руку.
— Виктор, — начинает она, поняв мое состояние, — я хочу, чтобы ты понимал все правильно. Я встречаюсь с одним человеком.
— С кем?
— Это не имеет значения, — отвечает она. — Но я не свободна.
— Хорошо, но почему ты не хочешь сказать мне, кто он? — спрашиваю я. — Если вдруг им окажется этот прохвост Бакстер Пристли, я даже готов дать тебе тысячу долларов.
— Боюсь, у тебя нет тысячи долларов.
— У меня дома есть большая копилка с мелочью…
— Было очень интересно повидаться с тобой, — обрывает она меня.
— Брось, давай пойдем выпьем кофе с молоком в «Dean & Deluca». Клевая идея, а?
— А как же репетиция группы?
— Этим неудачникам торопиться некуда.
— А мне есть куда.
— А мне есть куда.
Она поворачивается и уходит. Я догоняю ее, ласково трогаю руку.
— Погоди, ты придешь на показ Тодда Олдема? Это в шесть. Я там работаю.
— О Боже, Виктор, очнись, — говорит она, даже не замедляя шага.
— Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я.
— Вся эта публика меня не очень интересует.
— Какая «эта публика», зайка?
— Та, которую всегда интересует, кто кого трахает, у кого член длиннее, у кого сиськи больше, кто кого знаменитее и так далее.
Обескураженный, я тем не менее следую за Лорен.
— Так тебе все это, значит, эээ, не интересно? — кричу я, глядя, как она ловит такси. — У тебя, что, типа, проблемы какие-то?
— Я опаздываю, Виктор.
— Эй, оставь мне хотя бы номер телефона.
Перед тем как Лорен захлопывает дверцу, даже не посмотрев в мою сторону, я успеваю услышать:
— Возьми его у Хлое.
19
Хлое и я отправились прошлым сентябрем в Лос-Анджелес по причине, которую мы и сами толком не могли понять, хотя в ретроспективе я теперь понимаю, что это было как-то связано с попыткой спасти наши отношения, к тому же ожидалось, что Хлое будет вести церемонию вручения MTV Awards, от чего у меня сохранились только смутные воспоминания о бесконечных разговорах об «Оскаре», Фриде Кало, мистере Дженкинсе, о том, какого размера член у Двизила Заппы, Шэрон Стоун в пижаме, Эдгар Бронфман-младший, который старался обратить на себя внимание Хлое, две зеленые жевательные конфеты «Juicyfruit» в коробке, которую я держал в руках во время церемонии, и везде была одна только Синди, Синди, Синди, и на всех фотографиях со мной, которые напечатали и в «W», и в «US», и в «Rolling Stone», я держу в руках одну и ту же полупустую бутылку «Evian».
Мы остановились в «Chateau Marmont» в огромном номере с балконом, который был еще раза в два больше самого номера, и с балкона открывался шикарный вид на западный Лос-Анджелес. Когда Хлое не хотела разговаривать со мной, она кидалась в ванную, включала фен на полную мощь и направляла струю горячего воздуха в мое спокойное, недоуменное лицо. В те недели она звала меня обычно не иначе как «мой маленький зомби». Я в то время пытался получить, но так и не получил роль приятеля героя-наркомана в пилотной серии одного больничного сериала, который так и не сняли, но даже это уже не могло утешить меня, потому что я дошел до такого отчаяния, что начал перечитывать старые интервью с Полой Абдул. Хлое все время «умирала от жажды», нам все время всучивали пригласительные на какие-то беспонтовые просмотры, мы все время недопонимали друг друга, улицы были постоянно — по совершенно непонятной причине — усыпаны конфетти, мы то и дело оказывались на барбекю у Херба Ритца, куда то и дело являлись или Мадонна, или Джош Бролин, или Эми Локайн, или Вероника Уэбб, или Стивен Дорфф, или Эд Лимато, или Ричард Гир, или Лела Рошон, или Асе of Base и где всегда подавали гамбургеры с индейкой, которые мы всегда запивали холодным чаем с соком красного грейпфрута, а по всему городу горели костры, и гигантские световые конусы прожекторов возвещали о близящихся премьерах.
Когда мы отправились на благотворительный вечер в пользу фонда по борьбе со СПИДом, устроенный Лили Тартикофф в «Barneys», кругом сверкали фотовспышки, и сухая рука Хлое впивалась в мою безвольную конечность, и она сжала ее один только раз — предупредительно, когда репортер с канала Е! спросил меня, зачем я сюда приехал, а я ответил, что мне нужен был повод, чтобы надеть мой смокинг от Versace. Я с трудом одолел несколько крутых лестничных пролетов, ведущих на верхний этаж, но как только я там оказался, Кристиан Слейтер хлопнул своей пятерней по моей, и мы зависли с Деннисом Лири, Хелен Хант, Билли Зейном, Джоули Фишером, Клаудией Шиффер и Мэттью Фоксом. Кто-то показал мне на кого-то еще и прошептал на ухо: «Даже пирсинг ей не помог» — перед тем как снова слиться с толпой. Люди разговаривали о том, кто постриг свои волосы и кто обжег свои пальцы.
Большинство гостей, слонявшихся по залу, были настроены добродушно и имели здоровый, упитанный и загорелый вид. Другие явно находились в состоянии истерики: их тело покрывали синяки и шишки, и я не мог понять ни слова из того, что они говорили мне, так что я пытался не упускать Хлое из виду, чтобы у нее не возникло соблазна вернуться обратно к своему опасному пристрастию, а на ней были брючки-капри и макияж от Kamali, и она ради этой вечеринки отменила сеанс ароматерапии, о котором я даже и не подозревал, а диета ее сводилась в основном к бесконечным гранитас на основе виноградного или свекольного сока и лимонеллы. Хлое не ответила на телефонные звонки от Ивана Дандо, Роберта Тауна, Дона Симпсона, Виктора Драя, Франка Манкузо-младшего, Шейна Блэка. Хлое постоянно рвала и метала, она купила эстамп Франка Гери[60] где-то штук за тридцать и туманную картину Эда Руши[61] за гораздо большую сумму. Хлое купила также настольные лампы в стиле сегуната работы Люсьена Го[62] и кучу чугунных корзин и отправила все это посылками в Манхэттен. Мы изо всех сил старались оттолкнуть от себя как можно больше людей. Мы много занимались сексом. Все говорили про две тысячи восемнадцатый год. В один день мы решили притвориться привидениями.
Дани Янсен хотел показать нам какие-то таинственные места, а четыре совершенно разных человека спросили меня, какое мое любимое наземное животное, но поскольку я не знал, какие наземные животные вообще существуют, я не смог им даже соврать. Тусуясь с двумя парнями из Beastie Boys в доме на Серебряном озере, мы повстречались с толпой коротко постриженных блондинок, а также Тамрой Дэйвис, Грегом Киннейром, Дэвидом Финчером и Перри Фарреллом. Тот день прошел под постоянные возгласы «Ммм, а где лед?», поскольку мы все время пили теплую смесь «баккарди» с колой и проклинали налоги. На заднем дворе незаполненный бассейн был забит мусором, а в пустых шезлонгах валялись использованные шприцы. Единственный вопрос, который я задавал в течение всего ужина, был таким: «А почему вы траву покупаете, а не растите сами?» С того места, где я стоял, я видел, как одному из гостей понадобилось примерно десять минут, чтобы отрезать себе кусок сыра. Еще на заднем дворе рядом с загаженным бассейном рос куст, фигурно постриженный под скульптуру Элтона Джона. Мы глотали викодин[63] и слушали записи Velvet Underground эпохи Нико.
— Мелочное уродство нашего существования кажется столь ничтожным перед лицом всех этих красот природы, — сказал я.
— Ой, зайка, посмотри! У тебя за спиной куст в виде Элтона Джона! — откликнулась Хлое.
Мы снова в номере Chateau: компакты и разодранные упаковки из-под посылок Federal Express разбросаны по всей комнате. Слово «кавардак» лучше всего характеризует состояние наших отношений — по крайней мере так считает Хлое. Мы несколько раз поссорились в пивном ресторане Chaya, три раза в торговом центре Беверли, позже еще один раз в ресторане «Le Colonial» на ужине в честь Ника Кейджа и еще один раз в «House of Blues». Мы постоянно заверяли друг друга в том, что это ничего не значит, что не стоит придавать этому значения, и пошло оно все куда подальше, что было довольно несложно. Во время одной из этих ссор Хлое обозвала меня «батраком», у которого амбиций не больше, чем «у сторожа на автостоянке». Она была одновременно и права, и не права. Если после очередной ссоры мы оказывались в своем номере, то нам некуда было деться, разве что на кухню или на балкон, где постоянно ошивались два попугая — Мигун и Растрепа, он же Лепечущий Идиот. Хлое лежала в постели в одном нижнем белье, в темноте комнаты мерцал свет от экрана телевизора, музыка Cocteau Twins монотонно лилась из динамиков, я же в моменты такого затишья выбирался побродить вокруг бассейна, запивая жевательную резинку «Fruitopia» и листая старый номер «Film Threat» или читая «Последний поворот»[64], бесконечно перечитывая главу под названием «Освобождение от страданий с помощью пластикового пакета». Мы жили на нейтральной полосе.
Бездыханные тела десяти или одиннадцати продюсеров были найдены в особняках района Бель-Эр. На обложке джонсовских спичек я накаорябал своим «абсолютно неразборчивым почерком» автограф для какого-то юного создания. Я подумывал о том, не опубликовать ли мне отрывки из своих дневников в «Details». В «Maxfields» была распродажа, но у нас не хватило терпения. Мы ели тамалес[65] в пустых небоскребах и заказывали скатанные вручную роллы с экзотическими начинками в суши-барах, оформленных в стиле «индустриальный шик», в ресторанах с названиями типа «Muse», «Fusion», «Buffalo Club» в компании таких людей, как Джек Николсон, Энн Магнусон, Los Lobos, Шон Макферсон и четырнадцатилетней модели мужского пола по кличке Стрекоза, на которого всерьез запал Джимми Рип. Мы проводили слишком много времени в баре отеля «Four Seasons» и слишком мало — на пляже. Подруга Хлое родила мертвого ребенка. Я разорвал отношения с ICM. Незнакомые люди или говорили нам, что они вампиры, или утверждали, что у них есть знакомый вампир. Пьянка с Depeche Mode. Огромное количество людей, которых мы едва знали, исчезло или умерло за те несколько недель, что мы провели там, — попали в автокатастрофы, скончались от СПИДа, были убиты, передозировались, попали под грузовик, упали сами (или не сами) в чан с кислотой — счет за одни только венки, оплаченные с кредитки Хлое, составил пять тысяч долларов. Все это время я выглядел просто великолепно.