Если утром Крапчатый хотел сперва разобраться со шнырями и завхозом восьмого, то сейчас более срочных действий требовал Сват. Когда тот появился, вор в законе преувеличенно радостно поприветствовал блатного. Тот, не напрягся, не почувствовал подвоха, что окончательно решило его судьбу.
- Доктор, - позвал Крапчатый когда в сборе были уже все, - А не пропишешь ли ты нам чайку?
- С удовольствием. - без лишнего подобострастия, но предельно уважительно отозвался шестерка. Он моментально раздал стаканы, разлил по ним заварку, первой наполнив емкость Крапчатого.
Котел, который впервые присутствовал на такой сходке, чувствовал себя крайне неуютно. Почти все лица здесь были незнакомыми, и на каждом из них, словно глубоким резцом, была выдавлена печать безжалостности. Завхоз каким-то шестым чувством понял, что здесь собрались люди, обладающие немалой властью и привыкшие эту власть применять не раздумывая.
- Мужики, - разнесся по секции голос завхоза шестого отряда, - Выходим на ужин!
- Это не нам. - расхохотался Колесо. - У нас тут все свое...
Чай уже давно был в хапчиках, но никто не пил, ожидая, пока первый глоток сделает Крапчатый. Он же, желая внести некоторое напряжение, все крутил стакан в пальцах, не спеша отпивать. Молчание тягостно затянулось и когда вор в законе почувствовал, что наступил некий предел, он сделал небольшой глоток и предложил:
- Ну что вы, братаны, угощайтесь с воровского общака.
- Я тут такой сеанс словил! - Лешка Снегов чувствовал себя вольготнее других и тут же пустился в описание каких-то своих приключений. Мало-помалу языки развязались. Чай, бутерброды как на воле, сделали свое дело.
Крапчатый тоже принимал участие в общем базаре, но не забывал следить и за всеми. Вот завхоз восьмого. Котел. По морде простоват, но хлеб берет с оглядкой, кладет на него по одному ломтю закуси. Жрет, правда, жадно, противно. Такой не рожден командовать. Вечный подчиненный. А вот старый знакомый. Шмасть. Пьет, ест, говорит, все аккуратно, не прицепишься. Вот кто масть держит в восьмом. А что на вторых ролях, что шнырь, так это удобнее. Спросу меньше.
- Ты, Сват, говорили, мужиков на отказ подбивал? - в самый разгар какой-то эротической истории Колеса спросил вдруг Крапчатый. Все разом затихли, лишь Снегов продолжал хохотать над собственной шуткой. Но недолго.
- Да. - Сват кивнул и дважды отхлебнул из стакана. Он не чувствовал за собой никакой вины. То ли в силу заднего ума, то ли из-за излишней хитрости. Это-то и хотел выяснить зековский авторитет.
- А почему?
- Как почему? - блатной поставил хапчик и развел руками, - В зоне беспредел. Мочат кого попало. Кто, почему, никто не при делах! Кончать с этим надо!
- Это правильно. - веско кивнул Крапчатый. - С беспределом надо кончать.
Повисла очередная пауза. На лице Свата было написано, что он до сих пор не понимает, что беспредельщик в данном случае он сам.
- Кстати, а как кончать? - продолжил вор в законе, - Может, давай, мы тебя в воры выдвинем? Будешь с беспределом бороться. При помощи кума.
Сват побледнел и лихорадочно глотнул заварки.
- Да я про кума так... Что мол от администрации толку никакого... И вообще, мочить этих ментов надо!
- Придет срок, и ментов всех замочим. - кивнул Крапчатый. - Но базар сейчас ведь не о том. Кто ты такой, чтоб единолично решать - идти мужикам на работу, или нет?
Авторитет слегка привстал и посмотрел на Свата. Тот вжался в шконку и сидел ни жив, ни мертв. Его соседи невольно стали отодвигаться от косячника.
- Ну! Не слышу!.. - злобно прошипел Крапчатый.
- Я... Не должен... Был...
- Понял! - улыбнулся вор в законе. - Видите, братаны, Сват въехал, что негоже присваивать себе мои полномочия.
Сходка дружно закивала.
Теперь, когда вина была признана и доказана, следовало применить санкции. В другом случае, если бы на зоне не было такой нервозной обстановки, за подобный косяк виновного всего-навсего должны были бы отправить на промку. Своего рода разжаловать из блатных. Но сейчас Крапчатый просто обязан был поправить свой пошатнувшийся за полгода авторитет, напомнить о своем существовании. И напомнить жестоко, безжалостно. Чтобы об нем вспомнили все, от последнего пидора, до самых прибуревших блатняков. И, заодно, чтобы устрашить тех, кто без соизволения авторитета позволил вершить в зоне суд.
- Слушай, Сват...
Блатной смотрел в пол, не выпуская стакана.
- Ты давно на промке не был?
Свату показалось, что его простили. Он просиял и, ощерившись ровными рядами зубов, ответил:
- Очень давно.
- Там, говорят, - продолжал Крапчатый, - есть такая штука, гильотинные ножницы. Сам, правда, не видел, но братва уверяет что есть.
- Есть. - поскучнев произнес Сват. Он понял, что если речь зашла об этом станке - то вор в законе, как искупление вины предложит саморуб. То есть засунуть в эти мощные ножницы для резки металла палец, или даже несколько.
- Тогда выйди завтра, так, для разнообразия, на работу, посмотри как они работают. А обратно можешь не приходить.
Это был окончательный приговор.
Теперь, чтобы не стать зачуханным пидором до конца срока, Сват должен был отрубить сам себе голову. Вариантов у бывшего блатного теперь было несколько. Или ломиться на вахту, чтобы кум перевел его на другую зону, куда всенепременнейше отправится малява с приговором, или добровольно отправиться к "девкам", но и там можно не избежать пера в бок, или подчиниться, сохранить честь блатного и совершить самоубийство предписанным способом.
Сват поднялся:
- Прощай, Крапчатый.
- Прощай, Сват. - вор в законе не посмотрел на уходящего, повернувшись к Колесу, - Так что за бабу ты там пялил?
Слегка покачиваясь, разжалованный шерстяной вышел из квадрата, где проходил сходняк. Котел, несмотря на возобновившийся гвалт, прекрасно слышал, как удаляются тяжелые шаги Свата. Завхоз недоумевал, почему человека, призывавшего идти против ненавистных ментов сам Крапчатый вдруг принудил к самоубийству?
- Видишь, Котел, - дождавшись пока стихнет хохот после снеговской истории, сказал вор в законе, - что бывает, когда кто-то слишком высоко залетает? Он лишается головы...
Запомни, братан, у каждого - своя шконка. У пидора - у параши, у блатного около окна. А моя, - Крапчатый постучал кулаком по своей кровати, отдельно. Понял?
Исаков, кивнул и отпил чая, чтобы смочить внезапно пересохшее горло.
- Теперь давай с тобой побазарим.
Завхоз почувствовал себя совсем неуютно, особенно в свете недавнего приговора.
- Да что ты менжуешься? - хохотнул Крапчатый. - Ты ведь у своих братанов! Суровых, но справедливых. Я - караю только тех, кто запорол серьезный косяк. У тебя ведь таких нет? - и вор в законе вопросительно приподнял брови.
- Только этот... - Котел щелкнул по нашивке на левом рукаве.
- Да ты шутник! - непритворно весело рассмеялся Крапчатый. И ему стала вторить вся сходка.
Когда веселье приутихло, авторитет разом стер с лица все признаки того, что оно еще мгновение назад способно было нести на себе улыбку.
- Теперь ты, Котел, расскажешь мне все что тебе известно про это убийство. - сурово приказал Крапчатый.
Исаков пожал плечами. Он знал, зачем именно его пригласили на сходку, даже заготовил что-то типа речи, мысленно выстроив все необходимые фразы. Но сейчас, когда пришла пора говорить, все эти конструкции разом выветрились из его головы. Игорь тоскливо взглянул на Шмасть, который тут же сделал вид, что его это не касается. И Котел решил говорить как есть, не заботясь о красивостях.
- Гладышев этот, ну, которого мочканули, жил мужиком...
Завхоз дотошно пересказал все, что говорил уже куму, добавив несколько несущественных личных наблюдений. Поведал и об украденном дневнике.
- Ты сам его читал? - прервал Исакова вор в законе.
- Нет. Я и не знал что такой есть...
- А кто-нибудь из твоих шнырей?
- Пепел, Шмасть, вы можете чего-нибудь рассказать? - обратился Исаков к шнырям.
- Я могу. - встал Шмасть.
- А, осужденный Клоповник. - сощурил глаза Крапчатый, - Вещай.
- Там этот Гладышев собирал и рисунки наколок, и приколы с малолетки, и, что наверное самое интересное, байки про этот монастырь.
- Читал? - уточнил авторитет.
- Да, сам читал.
Котел скосил глаза на шныря, но тот, как ни в чем не бывало, продолжил:
- Баек там было несколько. Одна про привидения. Дескать еще до Революции была здесь одна главная монашка...
- Настоятельница. - вставил Крапчатый.
- Она самая. Так она почем зря мучила своих, этих, сестер. До смерти забивала. А однажды явилась к ней во сне одна убитая ею монашка и говорит: "Час твой близок. Покайся. А то обретешь вечные муки." но настоятельница не послушала и померла. А теперь она ходит привидением по ночам и всех пугает. Мало того, в полнолуние она и задушить может.
- Жуть какая! - хохотнул Колесо.
- Другая байка про Красную армию и колчаковцев. Дескать гнали красные белых. А те возьми, да и схоронись в этом монастыре. Короче, красные монастырь взяли, а всех баб, монашек то есть, поизнасиловали и изрубили. И теперь они обернулись призраками и стонут по ночам. А в полнолуние...
- Жуть какая! - хохотнул Колесо.
- Другая байка про Красную армию и колчаковцев. Дескать гнали красные белых. А те возьми, да и схоронись в этом монастыре. Короче, красные монастырь взяли, а всех баб, монашек то есть, поизнасиловали и изрубили. И теперь они обернулись призраками и стонут по ночам. А в полнолуние...
- Знаю, задушить могут! - прыснул от смеха Колесо.
- Продолжай. - спокойно приказал Крапчатый, видя, что выходки его приближенного несколько сбивают ход рассказа.
- Как сейчас помню, там сбоку этого прогона приписка была. "Непонятно, как удалось штурмом взять такую защищенную громаду."
И третья. Это уже в ГУЛАГе было. Сделали тогда раздельное содержание. Ну, мужики в один лагерь, бабы - в другой. Всех баб отсюда вычистили. Так целый год из-под шконок новых телок менты выковыривали. Они их по этапу - а на их месте новые появляются. А потом вдруг все это прекратилось. Но говорят, что кто-то успел под полом тайник сделать. Спрятал он там бабу и заботился, пока сидел. А срок кончился, он откинулся и забыл о ней. Так она и померла с голоду. Померла, стала привидением...
- И в полнолуние всех душит? - не вытерпел Колесо.
- Нет. - возразил Шмасть. - Она выходит и рассказывает всем свою историю.
- Хоть тут конец оригинальный. - вяло проговорил Крапчатый. Было видно, что эти незамысловатые с виду былички заставили вора в законе крепко задуматься. - Кстати, все?
- Все. - подтвердил шнырь.
- Да, толку от этих сказок пока мало... - резюмировал Крапчатый. Он провел ладонью по лицу, словно стирая невидимую пленку, и перед сходняком вдруг опять возникло лицо властителя.
- Так, братаны. - авторитет обвел всех собравшихся долгим взглядом. - Землю мне ройте, с привидениями базарьте, что хотите делайте, но чтоб я знал кто и за что замочил этого фольклориста! Ясно?
Блатные, которых осталось лишь двое, Псих и Репей, дружно кивнули.
- Атас, прапора! - Доктор, который стоял на стреме, поднял занавеску из простыни и всем видом показывал, что опасность велика.
- От судьбы не уйдешь. - философски заметил Крапчатый, сделав себе бутерброд из колбасы с ветчиной.
- Что за сходняк, бычары?! - рявкнули из-за занавеси, которая тут же оказалась сорвана, явив блатным прапорщиков Бычару и Прошмонать.
- А, граждане начальники, чайку не побрезгуете? - глумливо осклабился вор в законе.
- Почему курим в секции? - тупо спросил Бычара. - Почему в сапогах? Почему не на ужине?
- А, да тут осужденный Михайлов. - приторно улыбнулся Прошмонать.
- Для вас - Кузьма Николаевич. - огрызнулся Крапчатый.
- А не пройдете ли с нами, Кузьма, блин, Николаевич. - предложил Бычара. Да и все остальные бычары до кучи?
8.
Кум и задержанные.
Вся акция по задержанию сходки блатных была спланирована заранее. Едва Игнату Федоровичу стало о ней известно, он сразу понял, что речь там пойдет именно об убийстве Гладышева. Ведь если бы оно было санкционировано местным авторитетом, никакого срочного сходняка созывать не было бы смысла. А сейчас перед блатными встала та же самая задача, что и перед кумом. Вычислить и наказать убийц. Что их было несколько, недвусмысленно доказал Поскребышев.
И, препроводив на вахту всех участников блатного совещания, Лакшин теперь имел возможность узнать о решении из первых рук. Но спешить не следовало. Пусть шерстяные посидят пока под бдительным оком майора Семенова, а у кума пока оставалось одно дело.
В каждом исправительно-трудовом лагере было несколько работ изначально считавшихся синекурами. В других зонах на них ставили особо отличившихся зеков. Причем отличиться, зачастую, было можно всучив кому надо щедрую взятку. Лакшин не был чужд этого вида приработка, но все-таки, по возможности старался поставить туда людей надежных во всех отношениях. Причем надежность в этих случаях выражалась не в готовности настучать на ближнего, а в том, что эти зеки должны были честно исполнять свои немногочисленные обязанности и не расслабляться от того, что работы мало. Подобрать такой контингент являлось задачей сложной, но выполнимой. Вот и сейчас кум находился в помещении, принадлежавшем одному такому человеку. Это был зековский фотограф Андрей Меняев по прозвищу Менялкин. На воле Менялкин работал профессиональным фотографом, пока ему в голову не пришла светлая мысль попытаться извлечь серебро из старых снимков и пленок. Операция прошла успешно, сорок грамм металла удалось выплавить, но дело застопорилось на сбыте. Те граждане, кому фотограф попытался продать драгметалл уже находились под наблюдением МВД и Андрей Меняев пошел по этапу со статьей за незаконные операции с валютными ценностями.
Одним из достоинств Менялкина была его безудержная говорливость. Причем он, как выражались зеки, настолько тщательно фильтровал базар, что из его болтовни невозможно было выудить и грана ценной информации, если фотограф сам бы того не захотел. Но профессионалом Меняев был высочайшего класса и теперь кум решил прибегнуть именно к его помощи, зная, что все происходившее в фотолаборатории останется в строжайшем секрете.
Игнат Федорович застал Менялкина когда тот вывешивал на просушку карточки этапников. Собственно, если не считать снимков передовиков производства для стенгазет, да видовых фотографий монастыря, которые Менялкин регулярно отсылал в газету ОУИТУ "Петь к свободе", это была его единственная обязанность. Кум делал вид, что не знает о том, что Андрей собирает галерею образов зеков, используя для этого казенные фотоматериалы. Но, пока неприятностей от этого увлечения не было, Лакшин позволял Меняеву заниматься творчеством.
- О! Приветствую начальника тайного фронта! - поздоровался Менялкин. Оперативник иногда специально приходил сюда, чтобы после омерзительных зековских рыл пообщаться с интеллигентным человеком и поэтому позволял фотографу в общении с собой некоторые вольности. Но строго наедине.
- Я тут прослышал, мужик один сбросился. Гладышев, да? - и, не дожидаясь ответа, Андрей продолжил, - Я тут покопался в старых снимках. Нашел его. Понимаете, странно смотреть на снимок уже мертвого. Кажется, что он оттуда, из какого-то потустороннего мира на тебя смотрит. И лишь после этого начинаешь замечать в его облике что-то, на что раньше просто не обратил бы внимания.
К чему это я? Я уже говорил, взглянул я на его фотографию и вижу такую странную тоску в глазах. Нет, у многих зеков в глазах тоска, по прошлому, по воле, а тут что-то другое. Несколько минут мучался, пока слова не нашел подходящие. И вот что я сформулировал. У него была тоска по тайне!
Не к знаниям. Знания что? Вычитал, узнал, научился. В этом тоже тайна есть но не та, другая. А у него была какая-то, не побоюсь этого слова, патологическая тяга к неизвестному, сокрытому. Сакральному, даже можно сказать.
После этого посмотрел я ему в глаза и подумал, вот погиб гениальный мистик. Проник он в какую-то тайну и оказалась она ему не по зубам. И тогда, представьте, мне стало по настоящему страшно. Что же такое здесь есть из-за чего так просто умирают люди? Что это за мистика такая, за которую не жалко отдать свою единственную жизнь?
- Вот уж не знаю. - удалось наконец Игнату Федоровичу ввернуть слово. Он, благодаря собранной информации, знал, что фотограф почти что попал в яблочко, но подтверждать или опровергать догадки Менялкина кум не собирался, хотя и принял к сведению.
- А я к тебе по серьезному делу. - Лакшин, не дожидаясь приглашения, присел на первый попавшийся стул.
- Всегда - пожалуйста.
- Вот, смотри, - майор извлек помятую коричневую тетрадь, - раскрыл ее, Здесь все вырвано. А я бы хотел прочитать то, что можно восстановить. Попробуешь?
Глаза Андрея загорелись от осознания новизны и необычности задачи:
- Тут должны остаться следы. - тут же стал размышлять вслух фотограф, Когда пишут - давят на ручку. Следовательно - следы вдавленные. Если снять их при боковом освещении, а потом наложить несколько негативов один на другой, можно будет прочесть и сам текст! Правильно?
- Да ты криминалист. - сухо улыбнулся Игнат Федорович ход рассуждений которого только что подтвердил Меняев. - Я тебя оставлю. Вернусь примерно через час. Никому не открывай, пусть даже сам хозяин стучаться будет.
- Йес сэр! - шутливо отсалютовал фотограф.
Кум проследил за тем, чтобы Менялкин запер за ним дверь и быстрым шагом отправился на вахту, где его уже дожидались задержанные блатные.
Рапорта уже были готовы и ждали лишь санкции Лакшина для водворения нарушителей в ШИЗО. Нарушения, выявленные прапорщиками оказались самыми стандартными. Начиная от курения в секции и кончая пререканиями с представителями администрации. Просматривая фамилии, кум не удивился, увидав среди них Исакова, Перепелова и Клоповника. Этих, наверняка вызывали на разборки и поэтому отпустить их можно сразу. Пусть занимаются отрядом, а не высиживают непонятно что на вахте.